Ты внутри меня

Мама, не моргая, смотрела только на меня, а я, как безвольная кукла, перебирала ногами на высоченных каблуках, на которых отвыкла за время декрета ходить. Муж первым ее обнял, поздоровался с Ромой. В тот момент у меня даже мысли не было о странности его нахождения здесь.

– Знакомьтесь, это Аделина Игоревна. Она лично занималась делом по Игорю. Все это, – он обвел рукой зал. – Ее заслуга.

Еще бы. Если бы не я, папа был бы жив. Это и правда ВСЕ было моей “заслугой”.

– Аделина, здравствуйте, – я видела, каких усилий маме стоит сдерживаться, как она всматривается в мое лицо, пытаясь найти хоть что-то знакомое от своей дочери. – Позвольте вас обнять. Я так вас ждала.

– Здравствуйте, – я не узнала свой голос, в нем выкрутили громкость практически до нуля.

Мама сомкнула руки на моей спине, а у меня внутри захороненные ядерные отходы начали плавиться и взрываться. Мои руки тяжелыми якорями висели у бедер, не отвечая на ласку мамы.

– Я так ждала тебя, дочка. Спасибо, что ты приехала, – она прошептала еле слышно мне в ухо, а ее поцелуй на моей щеке, казалось, длился вечность. – Мы с папой так гордимся тобой.

На этих словах меня чудом не прорвало, хотя галстук готов был в любую секунду разлететься в лохмотья по всему залу.

– Простите, мне нужно в дамскую комнату. Одной. Я скоро вернусь, – на ватных ногах и на автопилоте я, с затуманенными глазами от стоявших в них слезах, пятилась назад и спасалась бегством, не видя ни одного лица, кроме маминого, но чувствуя десятки взглядов на моем лице. – Не ждите меня, начинайте.

***

– Ну, привет, беглянка из самолета, – я чуть не закричала от неожиданности, выйдя из туалета и воткнувшись в мужское тело.

Кое у кого появилась дурная привычка караулить девушек у туалета? Меня поджидал Макс, жадно осматривая меня всю и буквально раздевая глазами за считанные секунды. Мне хватило беглого взгляда, чтобы просканировать этот бермудский треугольник, в который попало и без вести пропало не одно сердце, включая мое. Высокий, широкоплечий, он явно круглосуточно ел ведрами “растишку”. В деловом костюме иссиня-черного цвета он выглядел еще притягательнее, чем в прошлую нашу встречу. Хотелось сорвать с него пиджак, рубашку и все остальное, чего уж таить, чтобы рассмотреть каждую его татуировку, что навечно соприкасалась с его манящей кожей. В нос ударил любимый парфюм, название которого я помнила наизусть, разнося его в голове на атомы отдельных нот запахов: розовый перец, лимон, кедр, уд и сицилийский бергамот. Аромату, в отличие от меня, он не изменял.

– Простите, мы знакомы? – Я постаралась изобразить на лице максимум холодности, надменности и равнодушия, считая про себя “раз, два, три, делай вдох, Аделина, раз, два, три, теперь выдох”.

– Да, ты смачно тыкала мне в нос факи, когда мы летели на Мальдивы, – по его лицу было понятно: он не верил, что я его не узнала.

– А, вспомнила, ты тот озабоченный больной придурок, который облизывал мои факи после туалета. Я тогда еще руки не помыла. Фу, мерзость какая, – пока из меня потоком лились колкие слова, я все думала: какого ежика он делал на вечере памяти моего папы?! – Тебя в детстве не учили элементарным правилам личной гигиены, не облизываешь то, что не надо?

– Первое, ты меня запомнила. Это радует. Второе, я самоучка. Сам решаю, что и кого мне облизывать.

Приплыли, карасики! Мне теперь слушать его пошлые шуточки?

– Все, товарищ неадеквашка, вы свободны, – я попыталась обойти его, но эта гора мускулов преградила мне путь к отступлению. – Мне пора. Здесь вообще-то важное мероприятие и ваш юмор здесь неуместен. Вы сюда, я так понимаю, случайно залетели, на автопилоте?

– Я здесь с семьей. Игорь Владимирович Дружинин мне как отец был, хоть я и знал его недолго. И я не верю в случайности, Аделина. Что здесь делаешь ты? – Он ждал ответ на свой вопрос.

– Я приехала с мужем. И как раз сейчас в его руках микрофон, он говорит речь о своем покойном друге. Извините, не помню вашего имени, мне пора.

Макс повернулся к сцене и непонимающе уставился на Потапова. Потом на меня. Я с удовольствием наблюдала за его реакцией. С его губ заторможено стиралась наглая улыбка, вытягиваясь в прямую линию. Этот надменный великан вдруг непонимающе всматривался в меня, туго догоняя смысл сказанных мной слов.

– Кто ты такая, Аделина? И кто твой муж?

– Я же говорю. Мой муж сейчас говорит речь. Евгений Потапов. Если вы знали Игоря Владимировича, то вы должны быть знакомы, – на имени папы я запнулась, а Макс стал еще мрачнее. – Я его жена. Всего хорошего. Ищите себе новую жертву. Мой муж слишком хорош, чтобы я смотрела на тупых качков, считающих себя неотразимыми.

Его лицо стало бесцветным и перестало выражать какие-либо эмоции. Кажется, я смогла сбить с него спесь, и он перестал чувствовать себя королем мира. Пока он не пришел в себя, я круто повернулась на шпильках так, что чуть не расстелилась у ног Булатова. Позорище! Даже уйти эффектно не смогла! Он подхватил меня, запустив по мне стаю электрических скатов, и каждый из них выдал разряд тока похлеще медицинских реанимационных мероприятий. Биоритмы ускорились. А кровь внутри кипела так, что испариной выходила через поры кожи. Я подняла на него глаза и увидела свое отражение в его застывших глазах.

– Только не его. Любого на этой планете, но только не его, – он сжал мои плечи. – Оливка его дочь?

Я отчаянно хотела сбежать от него и в то же время молила время остановиться на миг, чтобы еще немного вобрать в себя обжигающую силу его прикосновений, без которых я сходила с ума. Он стал моим клеймом. От которого хочешь избавиться, но не в силах содрать его с тела, потому что каждый символ этого рисунка запечен шрамами на коже.

– Отпусти. Если, чтобы ты отстал, мне надо отчитаться о своей жизни, то да, Оливка его дочь. Чья же еще?..

Макс отпустил меня, сделал шаг назад, но не прекратил контакта с моими глазами. Я одернула пиджак, заставляя себя очнуться от наваждения и, прежде чем уйти, растянула губы в улыбке и пошла к мужу, цокая каблуками. Галстук пропитался холодным потом.

Я встала рядом с мужем и мамой. Он ободряюще обнял меня. А я не могла оторвать взгляд от удаляющейся спины Макса. За Булатовым едва успевала бежать его мама, Марина. Что ж, так было лучше для нас обоих. Надо отдать ему должное. Он отвлек меня от скорбных мыслей о папе. Я так и не привыкла жить без него. Мне его не хватало всегда. Как и мамы, брата, которого почему-то сегодня здесь не было. Помню, как актриса Елизавета Боярская в одном из фильмов говорила бывшему “Я не твой аппарат искусственного дыхания, отключись от меня”. Я же себя насильно отключила от близких и жила в этом кислородном голодании перманентно, довольствуясь крошечными пузырьками воздуха.

Какой-то генерал бесконечно говорил помпезную, но лишенную души речь, а когда, наконец, замолк, долго жал руку маме, а затем и моему мужу. Все это время я смотрела невидящим взглядом в зал, не различая лиц, и делала огромное усилие над собой, чтобы стойко выдержать весь официоз. Муж вновь взял микрофон и в конце речи обратился ко мне, хоть я и просила избавить меня от благодарственных речей.

– Эта скромная девушка взялась за дело с таким рвением, что ни ее команда, ни я не сомневались, что справедливость восторжествует. Аделина, скажете пару слов присутствующим? – Муж передал в мои дрожащие руки микрофон.

В зале стало тихо. Я перестала слышать даже музыкантов, хотя движения их рук говорили о том, что они продолжали играть. Удивительно, но мой рот что-то начал говорить, но я никак не могла осмыслить, запомнить или хоть как-то зафиксировать в памяти хотя бы одно из произнесенных мной слов.

Мне хлопали.

Мама пожала мне руку и поцеловала в щеку обдав до боли родным запахом, от которого голова закружилась еще больше и мне срочно понадобилась свежая порция кислорода. Муж отвел маму в сторону, понимая, что мне нужно время, чтобы привести себя в чувство. Из полумертвого состояния меня вывел звук еще одного знакомого голоса.

– Аделина, здравствуйте, меня зовут Эмилия. Я училась вместе с дочерью Игоря Владимировича, Кирой. Она погибла, но вы, наверное, знаете, – она тараторила, а я засмотрелась на ее сияющие глаза. Я даже не представляла, на сколько я по ней скучала. Она стала еще красивее и мне так захотелось уткнуться носом в ее плечо и, как раньше, от души пореветь. – Мое приглашение будет звучать странно, но я очень хочу позвать вас завтра на кладбище. Завтра три года, как с нами нет Киры. Мы каждый год практически всем классом приходим с цветами на ее могилу. Мне кажется, ей будет приятно видеть вас среди нас, как человека, который помог расследовать дело ее папы. Придете?

– Боюсь, не смогу. Я завтра вечером улетаю, простите, но в моем расписании нет на это места. Мне очень жаль. Правда.

– Я понимаю. И мне жаль. Можно я вас обниму за все, что вы сделали для Киры, хоть и не знали ее, – не дождавшись моего ответа, подруга обняла меня и этого дружеского жеста хватило, чтобы меня прорвало.

Вся боль, что я так упорно прятала сегодня внутри, скрывая от посторонних взглядов, разрушила возведенную мной плотину сосредоточенной стойкости и обрушилась на Эми. Со стороны я, скорее всего, выглядела странно. Строгая владелица юридической фирмы, ревущая в плечо первой встречной на дне памяти.

– Ну, вы чего, Аделина, тише-тише, я не хотела вас так расстроить, – она, как в старые добрые времена, успокаивала меня, не зная, кто на самом деле перед ней. Обманщица, которая устроила трагикомедию и цирк всей своей жизнью и заставила оплакивать себя всех, кто меня искренне любил. – Аделина, а хотите кофе? Я угощаю, давайте уедем отсюда. Здесь и правда все давит и выглядит угнетающе. Я и сама вот-вот разревусь, так резко тоскливо мне стало.

– А давайте. И ко мне можно и нужно на ты, после всего, что я сделала с вашей блузкой, – я показала на мокрое пятно на ее плече. – Только предупрежу мужа и… Наталью Андреевну.

– Хорошо. Я буду ждать внизу, в машине. Белый мерседес, прямо у входа.

Я поправила слегка расплывшийся макияж в туалете, отдышалась и подошла к маме и мужу.

– Мне нужно уехать. Простите. Не могу больше здесь находиться.

– Куда ты? – Мама в отчаянии схватила меня за руку. Ее голос срывался на плач, от чего мне еще сильнее хотелось скрыться прочь. Это было невыносимо тяжело видеть, какие страдания я ей причиняла. – Можешь не отвечать, только пообещай, что приедешь сегодня домой, хоть во сколько. Хоть на сколько. С Оливией. Прошу тебя, Аделина.

Мое сердце обливалось кровью. Я в отчаянии смотрела на мужа, но он никак меня не поддерживал в этот момент и ждал моего ответа вместе с мамой.

Боже, я так долго и мучительно наказывала себя изгнанием из семьи, отказывалась даже вскользь подумать о шансе переписать хотя бы эту часть своей истории в пользу Киры, что перестала ее замечать. “Ты каждый новый день выбираешь, какой будет твоя жизнь дальше. Цени эту возможность. В слове воМОЖНОсть есть одно, очень важное послание – МОЖНО. Нужно только его увидеть”.

– Я приеду. Обещаю. С Оливией.

***

– Ты такая красивая, Аделина, – Эми одной рукой крутила руль, другой надевала солнцезащитные очки в дерзкой белой оправе. Она стала красивее и увереннее в себе, но при этом была все такой же искренней, доброй и открытой. – Я сразу тебя в зале заметила, еще до официального представления. Люблю красивых и умных людей. Если что, я не часто в друзья набиваюсь. Просто ты была такой потерянной, хоть и стояла огромной ледяной глыбой. Как айсберг.

– Как айсберг, – повторила я, только сейчас осознав, что сорвалась со дня памяти с лучшей подругой, не думая о последствиях. – Все видят лишь верхушку, не замечая того, что спрятано под толщей льда.