Ты внутри меня

Кира.

Я удивилась, когда именно так себя назвала. Видимо, родные стены так на меня действовали. Я легла на свою кровать и лежала так обнимая себя руками, мечтая оказаться под теплым одеялом.

– Я мечтала, что однажды ты вернешься и обрадуешься, что все в этом доме тебя ждало, – она достала из шкафа одеяло и бережно меня укрыла. – Оливия. Она чудесная. Вылитая ты в детстве. Спасибо, что позволила увидеть ее. Я уже так ее люблю. Всегда любила, как только узнала, что ты родила. Знаю, ты просила Женю не говорить мне. Но мне тогда стало хоть немного легче, что с тобой хоть кто-то появился рядом. Аделина, можно я побуду с тобой?

– Если тебе не противно на меня смотреть… Я не должна быть здесь… – Я снова залезла в свою тесную коробочку из чувства вины, натянув одеяло по самые глаза. У меня не хватало смелости выдержать ее взгляд.

– Что ты такое говоришь? – Она бесшумно, присела на кровать. – Ки… Аделина, не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить… Понимаю, почему ты не желала меня видеть. Я бросила тебя в самый страшный момент твоей жизни, думая только о своем горе…

– Я стала причиной этого горя. Мне так жаль, я отдала бы свою жизнь, чтобы все исправить, – в горле опять все щекотало от подступавших рыданий. И впервые мне стало себя так жаль, я словно смотрела на себя со стороны: маленькую хрупкую Киру, что свернулась комочком на кровати, покинутая всеми.

– А я никогда бы не приняла такой обмен. Ни я, ни папа, ни Артем, – она положила руки на одеяло и, невесомо стала гладить меня через него. А потом легла ко мне, обняла со спины и стала шикать “чшшш-чшшш”, как в детстве, когда меня успокаивала. Я ведь и не заметила, что беззвучно тряслась от слез.

– Мама, – я задрожала, назвав ее именно так. – А где Тема? Я ведь ничего о нем не знаю.

– Он недолго жил со мной. Не выходил из твоей комнаты практически.

– Ну да, он сильно хотел свою комнату в доме, хоть у кого-то мечты сбылись…

– Кира, прости, Аделина. Он после твоей аварии и похорон вообще практически разговаривать перестал. Не раздеваясь, спал на твоей кровати. Не думаю, что его мечта сбылась. Мы все по-своему переживали горе. Мы разом лишились мужа и отца, дочери и сестры. И он так и не оправился от горя. Отказывается ехать домой. Все мотается по военным точкам. Живу от звонка до звонка от тебя и от него, – я только сейчас поняла, что это не меня все бросили, это я всех бросила, а брат сделал тоже самое, оставив маму одну в этом осиротевшем доме. Как она это пережила?! – Наша семья так и не оправилась от всего этого. Но ты здесь. И значит у нас все еще есть надежда, что будет как раньше…

– Как раньше уже не будет. Никогда.

– Знаю. Прости меня, дочка, если сможешь. Я так виновата перед тобой. Я жила мыслями только о том, что когда-нибудь ты найдешь в себе силы отпустить свою боль и простить меня…

Вместо ответа я притянула на себя ее руки крепче, вжимаясь телом в ее тело. Две Дружининых на небольшой кровати-полуторке еще долго бы оплакивали свою судьбу, если бы не муж с Оливкой.

– Не хочу нарушать вашу идиллию, но мы голодные. Накормите старика с девчонкой?

– Жень, ну какой же ты старик! – Мама соскочила с кровати, но мне не дала встать, еще плотнее укрыв одеялом. – Лежи, отдыхай, я покормлю их, а ты пока поспи. Дай мне насладиться Оливушкой.

Не знаю, сколько я проспала, но когда проснулась, было тихо, а за окном, как и в комнате, темно. Я подошла к нему задернуть шторы и в ужасе отшатнулась обратно.

Там стоял призрак.

Я не успела рассмотреть его лицо, освещаемое огоньком сигареты, но готова была поклясться.

Это был Макс.

***

Утром я проснулась выспавшейся и отдохнувшей в своей постели. Оливка спала в обнимку с мамой в родительской спальне. Когда увидела эту картину, поняла: больше не смогу лишить моих любимых девочек друг друга. И себя – мамы. Не знаю, как, учитывая, что я больше не намерена возвращаться в Красноярск, от которого за версту несет Максом, но придумаю. Может мама переедет в Москву?

Муж приехал к нам на завтрак вместе с няней и моей одеждой. Ура! Я пошла мыться, но прежде дала несколько важных поручений няне. В душе в очередной раз поразилась: мама покупала даже мой любимый гель для душа со вкусом кофе и миндальный скраб, рядом с моими баночками стояла полная бутылка геля со вкусом вишни – его любил Тема, я сама подсадила его на этот запах.

Родительский дом всегда был открыт для своих блудных детей. Какой же глупой девчонкой я была! Так старательно страдала, что и забыла, как Кира была когда-то счастлива, в этой семье, в этом самом доме. Вместо этого – позволила Булатовым и своим чокнутым мозгам повесить амбарный замок на счастливые воспоминания. Столько лет профукала, наказывая себя и, как оказалось, и маму, брата. Почему я так редко позволяла ей звонить мне и не давала высказаться, разговаривая о чем угодно, но только не о важном?!

Человеческие существа – самые странные в мире животных. Они все время усложняют себе жизнь, считая, что счастье нужно заслужить, обязательно выстрадать, а если ошибся – то непременно пройти через все круги ада.

Ада, Аделиночка Игоревна, слышала ли ты такое выражение: в танке главное не обосраться? Так вот. Похоже, ты именно это и сделала!

Впервые за все эти годы я перестала насильно отключать в себе Киру. Да, мне не переписать ее новую историю в обличье Аделины, но это не отменяет, не исключает новой ветки вероятности, в которой могут быть вместе не только Ада, Оливка и муж, но и мама, брат, Эми…

Смогут ли они по-настоящему забыть про то, что я с ними сделала, когда наивно думала, что так для них будет лучше? Все эти мысли вихрем проносились по моему сознанию. И я чувствовала, что моя жизнь больше не будет прежней. Каждая клеточка моего тела радовалась моему новому решению. В зеркале я увидела в собственных глазах не тоску и безысходность, а искру надежды.

Мне не хотелось ставить в неловкое положение маму и мужа тем, что им придется стоять со мной рядом у моей могилы. Поэтому воспользовалась предложением Эми. Я не придумала, как, когда и при каких обстоятельствах скажу ей правду о себе. А, может, просто начать дружить от лица Аделины? Здесь было много противоречивых сценариев развития событий. Пока я просто отдалась уже знакомому ветру перемен, все больше и больше впуская его в свои владения.

– Я так рада, что ты позвонила, – Эми протянула мне ароматный кофе. – Держи, как ты любишь, черный.

Я заметила, что у нее был лишний бумажный стаканчик и мгновенно напряглась. С нами будет кто-то еще?! Кто?

– Эми, а это для кого? – Я покосилась на тревоживший меня стакан.

– Как ты меня назвала? – Эми затормозила, а мне стоило огромных усилий не треснуть себе по лбу со словами “Ну, балда, ты”!

– Прости, сократила на свой лад твое имя, больше не буду, – я отпила кофе и вскрикнула, ошпарив себе язык.

– Так меня зовут только самые близкие. Кира так меня звала. Так что это очень символично, – она улыбнулась, а я заметила в ее глазах слезы. Я все время заставляла одним своим присутствием дорогих мне людей плакать. Это было ужасно, но мне никогда и в голову не приходило, что моя “смерть” причинила им столько боли. – Это какао с перцем. Всегда вожу его Кире на могилу. Она его очень любила. Странно выглядит, да? И пусть! Она была особенной. Мир многое упустил, оставив нас без нее. Мне хочется верить, что там, где-то в другой реальности, она ходит счастливая и пьет свое любимое какао, смотрит на нас с облачка и знает, что мы ее не забыли. И никогда не забудем.

Если бы я была сейчас на боксерском ринге. У меня был бы мощный нокаут. Я отвернулась в окно, чтобы скрыть свое состояние.

– Эй, ты чего? Такая же рева, как и я? Не стесняйся, со мной можно и поржать, и поплакать. И коньячку бахнуть! Блин, я не бухарик, честно, а то мы второй раз видимся, и я второй раз предлагаю тебе выпить, – она залилась смехом, а я была близка к тому, чтобы повторить ее звуки, но лишь улыбнулась в ответ. Я утратила способность смеяться. Меня это не особо напрягало. Но сейчас мне отчаянно захотелось вновь овладеть этим навыком.

– Какао с перцем говоришь? Никогда не пробовала. Звучит по-извращенски.

– Так и есть. Только Кира, да ее муж Макс у нас его любили. Два извращенца. Такая у них любовь была, в книжках о такой нужно писать. Фильмы снимать. Макс даже открыл кофейню, где варят только какао, в память о Кире, – Эми мечтательно болтала, а я второй раз именно в этот момент отпила кофе и снова обожгла язык.

– Очень романтично. И чем же закончилась их история? Слышала, у ее мужа новая жизнь, ребенок родился.

– Не суди книгу по обложке, Аделина. Не все так однозначно. Его ребенок не отменяет чувств к Кире. В жизни всякое бывает. Знаешь, мне кажется, если бы не Кирюшка, Макс бы сошел с ума и что-то сделал с собой. На похоронах тогда он готов был рядом с ее ямой выкопать еще одну. Только он знает, что пережил за эти годы.

Какао в кофейне звучало, конечно, романтично. Но оно не отменяло фактов его оскорблений и обвинений меня во всех грехах. Факта измены Кире, когда он увидел то видео. Факта слива в сеть интимного видео, которое я подарила ему на нашу, мать его, свадьбу! Это было слишком жестоко даже для него. Факта рождения сына с другой. Все это в любом случае было предательством. Но я все же захотела внести коррективы в поручение няне и позвонила ей, когда мы вышли из цветочного магазина по дороге к папе.

Мы взяли наши цветы, я белые розы для папы, Эми – розовые для меня, и пошли вглубь кладбища. Сама я бы, наверное, не нашла папино место захоронения. Когда мы подошли к нему, я увидела стоящее рядом стеклянное строение.

– Что это? – Сердце забилось быстрее, дыхание на свежем морозном воздухе обожгло горло.

– Это могила Киры. Макс построил этот купол, чтобы ей не было холодно. Там всегда тепло, горит свет и много цветов. Если бы ты приехали позже, увидела бы и его, и наших одноклассников.

– Эми, можно я побуду здесь одна? – Я прошептала, не узнавая свой безжизненный голос. Для меня все это было слишком.

– Конечно, я подожду тебя в машине. Только какао Кире занесу. Знаешь, я бы хотела, чтобы ты его попробовала, – Эми улыбнулась и зашла в стеклянный купол, поставила стаканчик и розовые розы на могилу, прикоснулась к моей фотографии на памятнике и вернулась ко мне. – Что-то мне подсказывает, что оно тебе тоже понравится. Но это будет как-то странно, если я дам тебе отпить из Кириного стаканчика. Во сколько ты уезжаешь? Я привезу тебе его в гостиницу.

– Вечером. Но не стоит, Эми, спасибо, – я готова была умолять ее поскорее уйти, потому что сил сдерживать рыдания, у меня уже почти не осталось.

Я третий раз была на папиной могиле. Первый – когда его хоронили. Второй – перед отъездом, до аварии. И сейчас. Я просидела там, обнимая папин памятник, минут двадцать, и у меня так закоченели ноги в моих не предназначенных для сибирской зимы ботинках, что я решилась перед уходом зайти в стеклянный домик хоть немного погреться. Это было жутко. Стоять у собственной могилы. Меня покинули все вменяемые чувства.

– Что ты здесь делаешь, Аделина? – Злой голос Макса за волосы вытащил меня из внутренней пустоты. Я медленно повернулась к нему. В его руках была огромная охапка белых эустом с эвкалиптом.