В лесу

– Сэр, нам понадобится помощь, и чем больше, тем лучше, – сказал я. – И, наверное, кто-нибудь еще из Убийств.

– Это точно. Забирайте Костелло. Оставьте ему записку, он всегда рано приходит.

– Вообще-то, сэр, – сказал я, – нам бы лучше О’Нила.

Против Костелло я ничего не имею, но над этим делом вместе с ним предпочел бы не работать. Костелло сам по себе унылый, а от этого дела и без него тошно. А еще он из породы дотошных и непременно прочешет старое дело и постарается напасть на след Адама Райана.

– Я не поставлю трех салаг на такое сложное дело. Вам двоим оно досталось лишь потому, что вы, вместо того чтобы дышать свежим воздухом, как все остальные, в перерывах порнуху смотрите или хрен вас знает, чего вы там делаете.

– О’Нил не салага, сэр. Он в Убийствах уже семь лет.

– И мы все знаем почему, – с мерзкой ухмылочкой произнес О’Келли.

Сэм пришел в отдел в возрасте двадцати семи лет. Его дядя Редмонд О’Нил, политик среднего звена, занимает должность парламентского заместителя министра юстиции, или окружающей среды, или чего-то наподобие. Сэм неплохо справляется – благодаря характеру или умелой стратегии поведения, к тому же он незлобивый и надежный, лучший помощник во всем отделе, и потому к нему никто не цепляется. Порой кто-нибудь, как сейчас О’Келли, все же отпускает шпильки, однако скорее по привычке, чем со зла.

– Поэтому он нам и нужен, сэр, – уперся я. – Если мы собираемся лезть в дела Совета графства и при этом не особо мутить воду, то нам очень пригодится тот, у кого есть в этой области связи.

О’Келли взглянул на часы, заерзал и поправил волосы, чтобы получше скрыть лысину. Без двадцати восемь. Кэсси уселась на столе поудобнее.

– Думаю, тут есть за и против, – начала она, – возможно, нам следовало бы обсудить…

– Ладно, пес с вами, забирайте О’Нила, – сердито отрезал О’Келли. – За работу – и хорошо бы, он никого не выбесил. Отчетов жду каждое утро. – Он встал и принялся укладывать бумаги в стопки. С нами вопрос закрыт.

Неожиданно и совершенно беспричинно меня захлестнула радость, острая и беспримесная, такая, какая, по моим представлениям, бывает у героинщиков, когда доза попадает в вену. Меня приводило в восторг, как моя напарница, приподнявшись на руках, ловко спрыгнула со стола, как я отлаженным движением одной рукой закрыл записную книжку, как мой начальник вертел головой и выискивал на пиджаке перхоть, приводили в восторг залитый светом кабинет, и угловой стеллаж с пронумерованными ячейками, и по-вечернему блестящее стекло. Я снова осознавал, что все это по-настоящему и что это моя жизнь. Возможно, Кэти Девлин, доживи она до этого, ощущала бы нечто подобное, глядя на мозоли на больших пальцах ног, вдыхая едкие запахи пота и мастики для пола в балетных залах, вслушиваясь, как разносится по коридорам звонок. Возможно, она, подобно мне, любила бы мелочи и неудобства даже больше, чем чудеса, потому что именно они доказывают твое существование.

Этот момент запомнился мне, потому что, говоря по правде, он для меня в диковину. Я редко подмечаю минуты счастья, разве что задним числом. Мой дар, а может, мой рок – это ностальгия. Иногда меня обвиняют в навязчивом стремлении к совершенству, в том, что стоит мне приблизиться к желанной цели, как я тут же отвергаю ее, и загадочно-прекрасная импрессионистская картина вблизи оказывается просто скоплением грубых мазков. На самом деле все намного проще. Мне не хуже других известно, что совершенство – это сочетание банальностей. Думаю, моя истинная слабость заключается в своего рода дальнозоркости – картину целиком и ее закономерности я вижу, только отойдя от нее на изрядное расстояние, когда становится слишком поздно.

5

На пиво нас не тянуло. Кэсси позвонила Софи и сообщила, что вспомнила заколку по одному из старых дел, – у меня сложилось впечатление, что Софи на такое объяснение не купилась, но и докапываться не собиралась. После этого Кэсси пошла печатать отчет для О’Келли, а я захватил мое старое дело и отправился домой.

Я снимаю квартиру в доме специализированного типа. Моя соседка и по совместительству квартирная хозяйка – не поддающаяся описанию женщина по имени Хизер. Она состоит на государственной службе, и у нее голос как у маленькой девочки – такое впечатление, будто Хизер того и гляди разрыдается. Сперва я даже находил в этом некоторое обаяние, но потом этот ее слезливый голосок начал меня раздражать. Поселился я здесь, потому что мне понравилась идея жить возле моря, да и арендная плата устраивала, а кроме того, мне понравилась хозяйка (рост пять футов и ни дюймом больше, худенькая, широко распахнутые голубые глаза, волосы до ягодиц), и я уже навоображал себе голливудский сюжет о неожиданных для обоих и удивительных отношениях. Не съезжаю я отсюда по инерции, мне попросту лень, а еще потому, что к тому моменту, как у Хизер обнаружился целый букет неврозов, я уже начал копить на собственное жилье, а эта квартира – даже когда мы оба уяснили, что мечты о Гарри и Салли никогда не воплотятся, а Хизер повысила арендную плату – единственная во всем Дублине, живя в которой я смогу хоть что-то откладывать.

Я отпер дверь, крикнул “Привет” и двинулся к себе в комнату. Хизер перехватила меня – с поразительной быстротой она появилась на пороге кухни и прозвенела:

– Привет, Роб, как день прошел?

Порой мое воображение рисует, как Хизер час за часом сидит на кухне, заплетает бахрому скатерти в аккуратные косички, а едва заслышав, как поворачивается в двери мой ключ, вскакивает и устремляется мне навстречу.

– Отлично, – не останавливаясь, сказал я и отпер дверь в свою комнату (замок я установил спустя несколько месяцев после переезда, якобы чтобы возможные грабители не добрались до секретных полицейских документов). – А у тебя как дела?

– Все в порядке, – ответила Хизер и плотнее запахнула розовый махровый халат.

Страдальческий тон означал, что у меня два варианта. Первый – это сказать “Отлично”, зайти в комнату и закрыть за собой дверь. Тогда следующие несколько дней Хизер будет дуться и греметь сковородками, демонстрируя, как ее ранит моя толстокожесть. Второй – это спросить: “Точно в порядке?” В этом случае предстоит битый час выслушивать подробный отчет о выкрутасах ее начальника, или о ее гайморите, или еще о какой-нибудь зловещей беде, из-за которой Хизер так скверно себя чувствует.

К счастью, у меня в запасе имеется и третий вариант, его я берегу для экстренных случаев.

– Точно? – спросил я. – У нас на работе какой-то жуткий грипп ходит, и, по-моему, я тоже заболеваю. Надеюсь, хоть тебя не заразил.

– О господи! – Голос ее скакнул на октаву выше, глаза округлились. – Роб, солнышко, ты уж прости, но, наверное, мне лучше держаться от тебя подальше. Ты же знаешь, как легко ко мне всякие простуды липнут.

– Разумеется, – искренне заверил я, и Хизер скрылась на кухне – видимо, чтобы разнообразить свой сбалансированный рацион лошадиными дозами витамина С и эхинацеи. Я вошел в комнату и закрыл дверь.

Первым делом я приготовил себе выпить. Чтобы избежать добрососедских посиделок с Хизер, я прячу две бутылки – водки и тоника – за книгами. После я разложил на столе документы по моему старому делу. Обстановка у меня в комнате не способствует сосредоточенности. Самому зданию свойственна дешевая, скаредная атмосфера, обычная для новостроек Дублина, – потолки чересчур низкие, фасады безликие, бурые и отвратные в своей неоригинальности, комнаты чудовищно тесные, они словно тычут тебя носом: ты слишком беден, чтобы позволить себе привередничать. Застройщик явно не считает нужным тратить на нас изоляционные материалы, поэтому малейшее движение у соседей над головой или музыка у соседей снизу эхом откликаются в твоей собственной квартире, и мне известно намного больше, чем хотелось бы, о сексуальных предпочтениях парочки за стенкой. За четыре года я почти притерпелся, однако по-прежнему считаю подобные условия оскорбительными.

Чернила на страницах свидетельских показаний выцвели и поблекли, местами текст почти не читался, и, перебирая страницы, я чувствовал, как на губах оседает пыль. Два следователя, которые вели это дело, давно уже на пенсии, но имена Кирнан и Мак-Кейб я выписал – на тот случай, если мы или, точнее, Кэсси захотим с ними поговорить.

Когда рассматриваешь это дело из нашего времени, в первую очередь бросается в глаза спокойствие родителей. Современные родители тут же звонят в полицию, если с первого раза не дозвонились своему чаду по мобильнику. Отдел розыска пропавших сейчас заваливают обращениями о пропавших детях, которые на самом деле просто задержались после школы или засели где-то играть в компьютерные игры. Наивно утверждать, будто восьмидесятые – время более безопасное, особенно учитывая все, что нам теперь известно о ремесленных училищах, опекаемых священниками, и отцах семейств в скалистой глухомани. Однако тогда все это было лишь немыслимыми сплетнями о происходящем где-то далеко, а люди цеплялись за свою убежденность в безопасности с таким страстным упорством, что она, возможно, и превращалась в реальность; вот и мать Питера, вытерев руки о фартук, шла к опушке леса и звала нас, после чего разворачивалась и возвращалась домой готовить чай, а мы продолжали играть там, в лесу.

Имя Джонатана Девлина я нашел в самом конце показаний второстепенных свидетелей, примерно в середине стопки с документами. Миссис Пэмела Фицджеральд, проживающая по адресу Нокнари-драйв, 27 и, судя по корявой подписи, дама престарелая, рассказала следователям о группе неопрятных подростков, которые сидели на опушке леса, “пили, курили, любезничали, задирали прохожих, и вообще времена сейчас такие, что по собственной улице спокойно не пройти, а этим шалопаям надавать бы хороших тумаков”. Внизу страницы с ее показаниями Кирнан и Мак-Кейб записали имена подростков: Кэтел Миллз, Шейн Уотерз, Джонатан Девлин.

Я пролистал страницы – хотел выяснить, опрашивали ли кого-то из подростков. Из-за двери доносились знакомые стуки и шорохи – Хизер готовилась ко сну. Она тщательнейшим образом очищала кожу, затем увлажняла ее, чистила зубы рекомендованные стоматологом три минуты, с благовоспитанной деликатностью сморкалась бесконечное количество раз. Закончила она всю эту нудятину без пяти одиннадцать, а затем постучалась ко мне и театральным шепотом проворковала:

– Спокойной ночи, Роб.

– Спокойной ночи, – ответил я и покашлял.

Показания троих подростков были краткими и почти одинаковыми, за исключением отметок на полях. Про Уотерза было написано: “Оч. волнуется”, а про Миллза: “Плохо сотрудничает”. Девлин комментариев не удостоился. После обеда четырнадцатого августа они получили пособие по безработице, после чего сели на автобус и поехали в Стиллорган, в кино. В Нокнари они вернулись около семи – к чаю уже опоздали – и пошли выпить на поле неподалеку от опушки леса, где и просидели примерно до полуночи. Да, они видели поисковые группы, но просто пересели подальше за кусты, чтобы их самих не заметили. Нет, больше ничего необычного там не было. Нет, их местонахождение в тот день никто подтвердить не сможет, однако Миллз предложил (по всей видимости, с долей сарказма, однако полицейские поймали его на слове) отвести следователей на поле и показать им пустые банки из-под сидра, которые и правда валялись в указанном месте. Молодой кассир из кинотеатра в Стиллоргане находился под воздействием наркотических препаратов и затруднялся с ответом, когда его спросили, помнит он этих троих или нет, даже несмотря на то, что полицейские обыскали его карманы и прочли строгую лекцию о вреде наркотиков.

У меня сложилось впечатление, будто молодежь – ненавижу это слово – поначалу вызывала у следователей серьезные подозрения. Закоренелыми преступниками они не считались – правда, местная полиция неоднократно выносила им предупреждение за распитие спиртных напитков в общественных местах, а Шейн Уотерз, когда ему было четырнадцать, получил шесть месяцев условного срока за магазинную кражу, но этим все и ограничивалось, – но зачем этим недорослям вдруг понадобились бы двое двенадцатилеток? Они просто торчали там, поэтому Кирнан и Мак-Кейб проверили их, чтобы вычеркнуть из списка подозреваемых.

Байкеры – вот как мы их называли, хоть я и не уверен, что у кого-то из них и впрямь имелся мотоцикл. Возможно, это из-за одежды. Они носили черные кожаные куртки в заклепках, расстегнутые на запястьях, вечно ходили небритыми и с длинными волосами, а один со стрижкой “кефаль” – спереди и с боков волосы короткие, а сзади длинные. Облик дополняли тяжелые ботинки и футболки с надписями “Металлика” и “Антракс”. Я думал, что парней так зовут, но потом Питер просветил меня, что это рок-группы.

И который из этих байкеров был Джонатаном Девлином? Мужчина с печальными глазами, брюшком и осанкой конторского служащего ни капли не походил ни на одного из жилистых, загорелых, дерзких парней из моих воспоминаний. Все они напрочь вылетели у меня из головы. По-моему, за двадцать лет я ни разу не вспоминал этих байкеров, и мне ужасно не нравилась мысль, что они никуда не делись и лишь ждали у меня в голове, чтобы потом выпрыгнуть, точно черти из табакерки, и напугать меня.

Один из них круглый год, даже в пасмурную погоду, носил солнцезащитные очки. Иногда он угощал нас жвачкой “Джуси фрут”. Тогда мы подходили и с расстояния вытянутой руки брали угощение, хоть и знали, что они стащили жвачку из магазина.

– Не приближайся к ним, – говорила мать, – и не отвечай, если они с тобой заговаривают. – Почему именно, она не объясняла.

Однажды Питер попросил у Металлики разрешения затянуться сигаретой. Тот показал нам, как курить, и рассмеялся, когда мы закашлялись. Мы останавливались подальше и, несмотря на палящее солнце, пытались разглядеть картинки у них в журналах. Джейми сказала, что в одном журнале была фотография совсем голой девушки. Металлика и Очки чиркали пластмассовыми зажигалками и на спор – кто дольше выдержит – подносили палец к язычку пламени. Вечером, когда они уходили, мы шли на их место и нюхали брошенные в пыльную траву смятые банки, вдыхая кисловатый, выдохшийся, взрослый запах.

* * *

Меня разбудили крики под окном. Я резко сел в кровати. Сердце выстукивало дробь по ребрам. Мне приснился запутанный, тревожный сон – мы с Кэсси в переполненном баре, какой-то тип в твидовой кепке орет на Кэсси, – и на миг мне пригрезилось, будто это ее голос я слышу. Вокруг висел тяжелый ночной мрак, а снаружи кто-то – девушка или ребенок – вновь и вновь кричал.

Я подошел к окну и с опаской сдвинул занавеску. В моем жилом комплексе четыре одинаковых многоквартирных дома. Они выстроены вокруг небольшого квадратного газона, посреди которого стоят две железные скамейки. Риелторы называют это “общей зоной отдыха”, хотя на самом деле никто ею не пользуется (парочка с первого этажа несколько раз устраивала там вечеринки, но соседи жаловались на шум, и управляющая компания повесила в вестибюле сердитое предупреждение). Беловатый свет фонарей заливал двор жутковатым призрачным свечением. На улице я никого не заметил, а пятна тени были слишком маленькими для человеческой фигуры. Крик повторился, громкий, пронзительный и совсем близкий, и по спине иголочками пробежал первобытный страх.

Я ждал, начиная дрожать от холода, который пробирался сквозь стекло. Спустя несколько минут в тени задвигалось какое-то пятно, темное на темном. Оно отделилось от тени и переместилось на газон, это была крупная лиса, настороженная, костлявая в своей куцей летней шубе. Лиса подняла голову и снова завыла, и на миг мне почудилось, будто я унюхал дикий, чужеродный запах. Животное метнулось по траве и скрылось за воротами, по-кошачьи ловко просочившись между прутьями решетки. Вой постепенно стихал.

Хотелось спать, но я был чересчур взвинчен и еще не окончательно избавился от тревоги, а рот наполнился пакостным вкусом. Захотелось чего-нибудь холодного и сладкого. Я прошел на кухню выпить сока. Хизер, как и я, тоже иногда мучается бессонницей, и я поймал себя на мысли, что почти надеюсь увидеть ее и услышать жалобы на что бы там ни было, однако света под дверью не заметил. Я налил себе стакан апельсинового сока и долго стоял перед открытым холодильником, прижимая стакан к виску и слегка покачиваясь.

* * *

Утром начался ливень. Я написал Кэсси, что заберу ее, – в сырую погоду Тележка для гольфа имеет обыкновение дурить. Возле ее дома я посигналил, и Кэсси, одетая в пальто как у медвежонка Паддингтона, выбежала на улицу. В руках она держала термос с кофе.

– Слава богу, вчера дождя не было, – сказала она, – иначе пока-пока, вещественные доказательства!

– Глянь-ка. – Я протянул ей страницы, где упоминался Джонатан Девлин.