Фейтфул-Плейс

– У мистера Дейли горячий нрав, – сказал я. – Когда он впервые узнал, что Рози со мной встречается, ор поднял на всю улицу. Всегда было интересно, закончилось на этом или… ну, или он ее бил?

Мэнди прикрыла рот ладонью:

– Господи, Фрэнсис! Она что-нибудь говорила?

– Мне – нет, она и не сказала бы, а то я бы ее папаше все ребра пересчитал. Может, она вам с Имельдой что рассказывала?

– Ой, господи, нет. Никогда она ничего такого не говорила. Наверное, сказала бы, но… Наверняка-то никогда не знаешь, да? – Мэнди задумалась, разглаживая на коленях синюю школьную блузку. – По-моему, он ни разу ее пальцем не тронул, – наконец сказала она. – Понимаешь, до мистера Дейли никак не доходило, что Рози выросла, вот и вся беда. В ту субботу, когда она ко мне зашла после того, как он ее подловил, мы втроем собирались вечером в “Апартаменты”, и Рози не могла пойти, потому что – вот без шуток! – отец у нее ключи отобрал. Как будто она ребенок, а не взрослая женщина, которая каждую неделю зарплату приносит. Сказал, дверь запрет ровно в одиннадцать, и если ее не будет дома, то пусть на улице ночует, а ты сам знаешь, в одиннадцать в “Апартаментах” все только начиналось. Видишь теперь, о чем я? Он, когда злился, не шлепал Рози, а в угол ставил, я так своих наказываю за баловство.

Мистер Дейли разом лишился моего безраздельного внимания, ордер на обыск в его саду отошел на второй план, а счастливое семейное гнездышко Мэнди утратило немалую часть своего очарования. То, что Рози не вышла из парадной двери дома, не означало, что она пыталась ускользнуть от меня или что папаша поймал ее на горячем и разыграл мелодраму с использованием тупого предмета. Возможно, он просто не оставил ей выбора. Парадная дверь на ночь запиралась, на задней стояла изнутри щеколда, чтобы ходить в нужник без ключа, не рискуя остаться снаружи за захлопнувшейся дверью. Неважно, бежала Рози от меня или ко мне в объятия, без ключей ей оставалось только выбраться через заднюю дверь и удирать дворами, перелезая через ограды.

Версии расползались прочь от дома три, шансы получить отпечатки с чемодана падали. Если Рози знала, что придется карабкаться через стены, то припрятала его заранее, чтобы захватить по дороге из города. А тот, кто на нее напал, возможно, и не подозревал о существовании чемодана.

Мэнди с некоторым беспокойством вглядывалась в мое лицо, пытаясь понять, достаточно ли ясно выразилась.

– Звучит убедительно, – сказал я. – Правда, Рози так просто в угол не поставишь. Она ничего не затевала? Может, стащить у папаши ключи?

– Совсем ничего. Потому-то мы и почуяли неладное. Мы с Имельдой ей сказали: “Да наплюй ты, пошли с нами! Запрет дверь, тут переночуешь”, но она отказалась, хотела его умаслить. Мы говорим: “С какого перепугу тебе выслуживаться?” – как ты подметил, это не в ее стиле. А Рози такая: “Ничего, это ненадолго”. Ну, тут мы вскинулись, все бросили и вдвоем на нее насели, мол, ну-ка, колись, но она молчок. Якобы просто надеялась, что папаша скоро вернет ключи, но мы-то видели, что она недоговаривает. В чем дело, мы не знали, но что-то у нее явно было на уме.

– А подробности вы не спрашивали? Что она затевает, когда, связано ли это со мной?

– А то. Битый час ее мурыжили – я за руку щипала, Имельда подушкой лупила, чтобы призналась, но она ноль внимания, так что мы сдались и пошли собираться. Она была… Господи… – Мэнди негромко, удивленно рассмеялась; руки, проворно разбиравшие белье, замерли. – Мы сидели вон там, в гостиной, где раньше моя комната была. Только у меня одной была собственная комната, там мы всегда и встречались. Мы с Имельдой начесы сооружали – то еще было зрелище! А бирюзовые тени помнишь? Воображали себя “Бэнглз”, Синди Лопер и “Бананарамой” в одном флаконе.

– Вы были красавицы, – от чистого сердца сказал я. – Все три. В жизни таких красоток не встречал.

– Не подхалимничай. – Мэнди наморщила носик, но взгляд ее был где-то далеко. – Мы издевались над Рози, спрашивали, не подалась ли она в монашки от любви к отцу Макгрэту, прикалывались, мол, ей пойдет монашеский наряд… Рози лежала на моей кровати, смотрела в потолок и грызла ноготь – ну ты помнишь? Всегда один и тот же ноготь.

На правом указательном пальце; она грызла его, когда крепко о чем-то задумывалась. В последние пару месяцев, пока мы строили планы, она пару раз догрызла до крови.

– Помню, – сказал я.

– Я наблюдала за ней в зеркало на туалетном столике. Это была Рози, я знала ее с младенчества, но вдруг она показалась совсем другой, как будто стала старше нас, как будто уже одной ногой где-то в другом месте. Мне даже показалось, что надо бы ей что-то подарить – прощальную открытку или, может, медальон святого Христофора для удачного путешествия.

– Ты кому-нибудь об этом рассказывала? – спросил я.

– Еще чего! – отрезала Мэнди. – Я бы на нее ни в жизнь не настучала, сам знаешь.

Она выпрямилась, преисполненная негодования.

– Знаю, крошка, – сказал я, улыбнувшись ей. – Просто перепроверяю по привычке. Не обращай внимания.

– С Имельдой-то я все обсудила. Мы обе решили, что вы хотите сбежать вдвоем. Думали, это ужасно романтично – подростки, сам понимаешь… Но, кроме нее, я ни одной живой душе не говорила, даже потом. Мы были на вашей стороне, Фрэнсис, желали вам счастья.

На долю секунды мне показалось, что стоит лишь обернуться, и я увижу в соседней комнате их – трех бедовых девчонок, искрящихся энергией, предвкушением будущего и бирюзовыми тенями.

– Спасибо, милая, – сказал я. – Я тебе очень благодарен.

– Ума не приложу, почему она передумала. Я бы тебе сказала. Вы были созданы друг для друга, я и не сомневалась… – Она умолкла.

– Да, – сказал я. – Я тоже.

– Господи, Фрэнсис… – полушепотом сказала Мэнди, по-прежнему держа в неподвижных руках все ту же маленькую школьную блузку. В голосе ее слышалась глубочайшая грусть. – Господи, как же давно это было!

Улица затихла, только сверху доносилось монотонное бормотание – одна из девочек объясняла что-то другой. Мощный порыв ветра обдал окна мелким дождем.

– Давно, – согласился я. – Незаметно время пролетело.

Я ничего не рассказал Мэнди – пусть уж ма насладится на полную катушку. В дверях мы обнялись на прощанье, я поцеловал ее в щеку и пообещал скоро навестить снова. От Мэнди пахло мирным сладким запахом детства – мылом “Пэрс”, ванильным печеньем и дешевыми духами.

5

Кевин привалился к перилам нашего крыльца, нахохлившись, как в детстве, когда мы его, шпингалета, с собой не брали, только теперь он обзавелся мобильником и что-то вовсю на нем строчил.

– Подружка? – кивнул я на телефон.

Он пожал плечами:

– Вроде того. Не совсем. Я еще не нагулялся.

– Так у тебя целый гарем? Ох, Кевин, развратник!

Он ухмыльнулся:

– И что? Они все в курсе. Они и сами еще не нагулялись, мы просто развлекаемся. Ничего дурного тут нет.

– Ровным счетом ничего, – согласился я. – Только я-то думал, что ты ради меня рубишься с ма, а не играешь шаловливыми пальчиками с очередной пассией. Что случилось?

– Я рублюсь отсюда. Ма мне уже весь мозг вынесла. Если бы она пошла через дорогу к Дейли, я бы ее изловил.

– Не хочу, чтобы она всему свету растрезвонила.

– Не станет она никому трезвонить, пока не заглянет к миссис Дейли и не разведает все сочные детали. Сейчас она посуду моет и ворчит. Я пытался помочь, так она психанула, что я положил вилку в сушилку не той стороной вверх, кто-нибудь упадет и глаз себе выколет… Вот я и свалил. Сам-то ты где был? С Мэнди Брофи?

– Допустим, ты хочешь попасть из дома три в верхний конец улицы, – сказал я, – но через парадную дверь выйти не можешь. Что будешь делать?

– Задняя дверь, – не задумываясь ответил Кевин и снова уткнулся в телефон. – Через ограды по садам. Тысячу раз так делал.

– Я тоже. – Я провел пальцем через ряд домов, от третьего до пятнадцатого в верхнем конце: – Шесть садов.

Семь, считая сад Дейли. И Рози, возможно, до сих пор ждала меня в одном из них.

– Погоди, – Кевин поднял взгляд от мобильника, – ты имеешь в виду сейчас или тогда?

– Какая разница?

– Гребаный пес Хэлли, вот какая. Помнишь Рэмбо? Мелкий засранец мне как-то чуть задницу не откусил.

– Господи, я и забыл про гаденыша! – воскликнул я. – Я ему однажды пинка дал.