«Хитрые шельмы, – думал про себя Второй, оглядывая мудрейших коллег, радостно перешёптывающихся. – Признайте, что алкаете обучать величайшего её устами. Я-то понял, я всё про вас знаю».
Улыбаясь, он попрощался с остальными, и вышел в коридор. Первый только что передал волю Совета жене правителя: Второй мельком заметил, как та изменилась в лице – словно бы положила в рот клубничку, а на вкус оказался клоп. Видно, успех будущей невестки её не обрадовал.
Раньше, пока девочку скрывали в северных холмах, причина такого отношения к ней жены правителя была понятна: ходили слухи, что внучка Небула – внебрачный ребёнок правителя, не зря же он её членом правящей семьи объявил. Но сейчас, когда дитя перед глазами, всем очевидно, что это – неправда, что её отец явно кто-то другой, с земель внешних переинатов.
«Узнать бы ещё, какой именно вид переиначивания она могла унаследовала от отца… – досадовал про себя Второй. – Ясно, как день, что переинат чаяния и исцеления в её лице никому не нужен: посему каждый из Совета будет её тестировать, пытаться утащить её на свою сторону. Возможно, даже попытаться инициировать до срока. И раз так, – решимость переполнила Второго, – я должен опередить их всех».
Глава 5. Решение мальчика
С хмурого серого неба сыпался мелкий колючий снег, скатывающийся в небольшие кучки на стылой, едва скованной ночным морозом, земле, – а лучше бы был мягким, падал ровно и сделал всё вокруг белоснежным. За спиной мялась огромная толпа, морозный воздух над которой клубился от гула перешептываний и пересудов – а лучше б молчали. Перед прекрасным гробом стояли трое: отец, сын и девочка – а лучше, если бы её не было. Отец настоял, чтобы Адайль присутствовала, как член семьи, но Эйтан знал, что мама предпочла бы не видеть её никогда.
«Не позволю, – стоял в ушах шепот матери, – я не дам этому случиться!».
Она постоянно повторяла это про его, Эйтана из рода Импенетрабил, будущего великого, который должен изменить мир, женитьбу на Адайль из рода Небула, деве пророчества, которая воспитает величайшего. Мать повторяла эти слова, сколько он себя помнил. Ровно столько же времени все остальные повторяли ему, что Адайль – его суженная, дарованная ему Миром. Лет до пяти Эйтан не сильно вникал в подробности и не понимал, отчего мама так сердится всякий раз, когда при ней об этом упоминают. Однако после того, как Адайль поселилась во дворце и каждый день мелькала перед глазами, и его начала тяготить эта предрешенность.
Он вспомнил день, когда впервые встретился со своей невестой – это было здесь же, на этом самом месте, в первый день осени. Адайль прибывала издалека, из северных холмов, – Эйтана, который никогда не был за пределами поместья, возможность расспросить её о таком долгом путешествии чрезвычайно будоражила. Волновал и факт, что она стала целой главой семьи: Эйтану, каждый день видевшему взрослых глав семей, было ужасно интересно увидеть главу-ребёнка.
Он вспомнил, как стоял рядом с мамой, когда открывалась дверь экипажа, привезшего Адайль, как колотилось сердце от предвкушения встречи с «девой пророчества»: на целом свете только у них двоих было пророчество! Вспомнил, как волновался, и повторял про себя слова приветствия: «Меня зовут Эйтан Импенетрабил, и у меня тоже есть пророчество: я стану великим…».
И вспомнил, как радостное возбуждение развеялось как дым, когда внезапно отец шагнул вперёд и подхватил гостью на руки.
– С прибытием, малышка, – тихим голосом, полным нежности, произнес отец, прижав незнакомую девочку к груди. – Добро пожаловать домой!
Эйтан вспомнил, как мама лихорадочно просила отпустить девочку и в ужасе шептала что-то про чуму на землях Небула, как слуги перешептывались, восхищаясь благородством правителя и миловидностью внучки подлого Небула. Эйтан же был полон горечи: резко пропало желание с ней любезничать, потому что, во-первых, это был его, Эйтана, дом, а вовсе не её. А во-вторых, Эйтан не помнил, когда в последний раз отец так сильно обнимал бы его самого.
Снег продолжал порошить и засыпать крышку гроба, где покоилась мама. Эйтану хотелось протянуть руку и смахнуть снег, но он не смел нарушить церемониал перед всеми этими людьми: мама бы хотела, чтобы он был сильным и вёл себя, как будущий великий.
Гул за спиной продолжал раздражать. Хотя то, что столько людей собралось – неудивительно. Маму все очень любили: она была мудрой, нежной и доброй. До болезни она была очень красива: в детстве Эйтану казалось, что мамины волосы сотканы из лунного света, а глаза сияют золотом потому, что мама проглотила солнце, изображенное на гербе её дома. Её руки были тёплыми, объятия – нежными, а решения – верными. Она со всеми была приветлива и добра…
В голове тут же мелькнуло воспоминание:
«Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?».
Эйтан, смутившись, кинул взгляд на идущую рядом с правителем Адайль. Кровь бросилась ему в лицо: почему сейчас вдруг ему припомнилось это?..
Эйтан с Адайль, – семи лет, может, около восьми – подрались по какому-то пустячному поводу: выясняли, чье пророчество могущественнее, может быть, или какой вид переиначивания более необходим. Их быстро разняли, потому что особо и драться-то было не за что, и они уже было помирились, как внезапно над их головами прогремел ледяной голос:
– Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?
Мама строго смотрела на них сверху-вниз. Маленький Эйтан сжался, ожидая своей очереди на трёпку, но услышал лишь:
– А не отвечать своему правителю, видимо, считаете достойным главы рода Небула?
Эйтану врезался в память этот момент, потому что уже тогда понимал, что маленькая Адайль (довольно сильная для девчонки, но, всё же, девчонка) по факту была главой рода переинатов только на словах, ведь никакого рода больше не было. И стыдить этим её – растрёпанную, с порванным рукавом, с пунцовым, опущенным лицом – было несправедливо.
Эйтан снова покосился на Адайль, шагающую рядом с его отцом. Она подросла, естественно, с тех пор: ей уже десять, – но он по-прежнему не видел перед собой главу рода, кого-то значимого. То ли из-за того, что она всё ещё не взрослая, то ли из-за того, что она ещё не переинат, то ли из-за того, что она – девочка…
То ли из-за того, что все чаще называли её его невестой, чем главой рода: и сам род Небула прервётся, как только она станет Импенетрабил.
«Не позволю! – снова всплыл в памяти голос матери, но слабый, такой, как бы в последнее время. – Ни за что не позволю!».
Когда мама заболела, Эйтан навещал её так часто, как мог. Мама всегда ласково журила его, что он пропускает занятия, но никогда не прогоняла. Поначалу он надеялся, что она скоро поправится и все будет как прежде. Но проходили недели, потом – месяцы, маме становилось все хуже, и в сердце начинало закрадываться отчаяние. Переинаты исцеления третьего уровня сменились переинатами второго, а затем – и первого: и когда не помогли и они, стало ясно, что маму не спасти. В её спальне отныне всегда царил полумрак, и в воздухе пахло лекарственными отварами и благовониями. Иногда она просила посадить её к окну, и могла даже выпить с Этаном чай, но в последнее время у неё не было сил даже подняться с постели.
Маме было больно, она страдала, сколько бы ни пыталась скрыть боль за улыбкой – и Эйтану было тошно от этого. Он демонстрировал ей, чему научился, рассказывал, с кем увиделся и чем занимался, что ему сказал правитель и какое мнение он высказал отцу – но это всё, на что он был способен. Мама умирала, и никто не был в силах ей помочь.
«Мы рождаемся, чтобы умереть, и никто не в силах остановить это движение вперёд», – так сказала она ему однажды.
Ветер бил в лицо, снег попал в глаза, но Эйтан не смел поднять руку, чтобы вытереть слезы перчаткой: он должен быть сильным, должен показать, что он – будущий великий, что изменит мир. Мама бы этого хотела.
Мама гордилась им, поэтому он должен быть достоин этой гордости. Мама хотела, чтобы Эйтан стал великим и исполнил своё предназначение. А ещё очень хотела, чтобы он не женился на Адайль.
«Я не дам этому случиться!».
Эйтан снова взглянул на Адайль, лицо которой было скрыто под вуалью.
«Почему мама так этого не хотела?».
Не то чтобы Эйтан горел желанием жениться на ней, вовсе нет. Не сказать, что она особо ему нравилась, или что ему вообще кто-то бы в таком плане нравился. Неправдой было бы сказать, что сама Адайль проявляла бы какие-то особые чувства. При необходимости они неплохо общались, но в обычное время общества друг друга не искали. Да и зачем? Всё же ясно – она всегда тут, во дворце, и никуда отсюда не денется.
Однако всем, и Эйтану прежде всего, было ясно: между ним и Адайль определенно была прочная связь, за пределом обычных, человеческих. У них общий дом, прошлое, настоящее и, очевидно, будущее – это решил Мир задолго до их рождения, и вряд ли кто-то был способен этот факт изменить.
Эйтана осенило: смирение – вот, что между ними. Смирение с судьбой на долгие годы до самой смерти. И от этой мысли стало крайне тоскливо.
Вот, наверное, чего не хотела мама. Она была доброй, нежной и мудрой, и желала всем счастья. Мама хотела, чтобы Эйтан как можно больше радовался – она сама об этом говорила.
«В таком случае, – Эйтан перевел взгляд от гроба матери на Адайль, – я должен радоваться как можно больше до момента, когда назову тебя своей женой».
«Или найти способ, – подумал он, переводя взгляд вдаль, – не дать этому случиться».
Глава 6. Чаепитие по-семейному
Уверенный, стремительный шаг, прямая осанка, почти ощутимое поле силы и благородства – узнать Эйтана Импенетрабил, наследника правящего рода, будущего великого, который изменит мир, можно издалека. Сейчас ему шестнадцатый год, он переинат воды уже четвертого уровня, но, не смотря на юный возраст, давно приобщен к управлению – по одному из таких дел он как раз сейчас направлялся на аудиенцию к отцу.
– Ваша Совершенная Непроницаемость, – насмешливо-почтительно поклонился ожидавший его в коридоре Йован Солар: двоюродный брат, друг и ближайший помощник. Лишь ему одному было позволено так иронично обращаться с фамилией правителей.
– Солнце на горизонте, – в той же манере отозвался Эйтан, улыбаясь. Он был глубоко счастлив, что Йован, наконец, вернулся в столицу, так же достигнув четвертого уровня в управлении воздухом, – без него тут было крайне скучно.
Солнце – символ семьи Солар – подходило Йовану как нельзя лучше. Мать Йована была сестрой и наперсницей жены правителя, поэтому Йован и Эйтан росли вместе, в столице. Из-за того, что у них было одно на двоих детство, радости, тайны и шалости, они были близки, как родные братья, и невероятно дружны.
Несмотря на то, что их матери, родные сёстры, были похожи, как розы с одного куста, Эйтан и Йован были разными, как молоко и масло. Эйтан, как все переинаты воды, был чуть выше среднего роста, стройным, основательным, и в правителя удался жгучим брюнетом с ясными серо-сиреневыми глазами. Семнадцатилетний Йован же был как все переинаты воздуха – высоким, стройным, гибким, – с мягкой копной платиновых волос и золотыми глазами, унаследованными от матери. Но оба они были крайне хороши собой, и, ко всему прочему, молоды, амбициозны, образованы и полны энергии, – а посему являлись предметом тайных мечтаний столичных девушек, хоть никогда и не проявляли к этому интереса.
До любви ли, когда есть более важные дела?
Сейчас, например, они направлялись на аудиенцию к правителю, чтобы доложить о ситуации с засухой на западных землях – но путь им преградил помощник правителя.
– Ас Импенетрабил, ас Солар, – поприветствовал он их с поклоном по деловому статусу, потому что оба они были в первую очередь переинатами, и лишь потом – выходцами благородных семей. – Сожалею, но у правителя ещё не окончилась аудиенция.
– Понял, – кивнул Эйтан, довольный обращением «ас» к себе. Отец нечасто задерживал посетителей, значит, дело чрезвычайно важное. – Сколько примерно нужно будет времени?..