Гомельское детство

Гомельское детство
Таня Недоспасова

Советское детство в уютном белорусском городке 80-х годов. Как росли, во что играли дети той поры, как они видели мир вокруг себя, и как на их глазах прошли коренные изменения в строе и отношениях. В оформлении обложки использован рисунок автора.

Таня Недоспасова

Гомельское детство

Вступление

Я не жалею об ушедшем детстве, но с ним ушла в прошлое целая эпоха культурных ценностей, ритуалов и вкусов, к которой больше нет возврата, а сама Беларусь в одночасье стала заграницей. Современные дети играют в другие игры, и всё меньше деталей связывают меня с давно ушедшим. Боюсь, что и последние огоньки воспоминаний скоро угаснут навсегда. А всё-таки как хочется заглянуть туда, в тот уютный добрый мир детства, лета, Гомеля!

Глава Первая. Поезд.

Каждое лето, ну или его часть, мы обязательно ездили в Гомель. К поездке наш детский ум готовили загодя, чтобы мы успели собрать все необходимые в путешествии вещи: любимую игрушку, карандаши для рисования в поезде, панамку от солнца. Всё остальное собирала мама – сандалии, резиновые сапоги, платьишки, купальник, куртку, носки, трусы. Вот и весь комплект, который легко помещался в сшитый мамой оранжевый детский рюкзачок. И всё наше семейство – папа, мама, брат и я, – ехали на Белорусский вокзал, находили нужный вагон и усаживались на свои нижние полки плацкарта. Провожающих просят выйти из вагона, папа машет через окно, и наш поезд медленно выезжает мимо привокзальных зданий, мимо каких-то заводов, через Москва-реку, и всё дальше и дальше, к пригородам, а потом к рябящим за окном березкам, оврагам, пасущимся на обочинах коровам, ловящим на удочки рыбу мальчишкам. «Тудух-тух-тух», стучат сказочной скороговоркой колеса, а когда навстречу мчится другой поезд, то шум колес удваивается, и в распахнутые окна врывается теплый вечерний ветер, наполненный запахом трав и яблок. Чай, – говорит или спрашивает проводница. Ну, конечно, же чай! Нам не нужно повторять приглашение к столу. Из маминой сумки достаются отваренные яйца, картошка, кусок курицы, огурцы, а проводница уже несет стаканы в металлических подстаканниках с чаем и по два завернутых в бумажную обертку кубика сахара. Примерно в это же время вдоль поезда с тележкой перед собой проходит женщина из вагона-ресторана, с разными вкусностями: печенье, шоколадные батончики, хрустящая картошка с девочкой на упаковке, кукурузные хлопья. «У нас всё есть, спасибо», – говорит вежливо мама, а мы всё смотрим вслед прошедшей тележки. «Возьмите, детки, по конфетке», – говорит бабушка с бокового места, и мы, получив одобрительный кивок мамы, берем по большой шоколадной конфете «Мишка косолапый», разворачиваем фантик, снимаем фольгу и смакуем вкусом конфеты, тающей во рту после каждого глотка чая. «Мама, бери кусочек». Солнце уходит за горизонт, мама стелет нам матрасы и белье, которое раздаёт проводница. Брат придумывает ногтем водить по фольге, отпечатывая подложенную под него монетку, а я леплю из фольги маленькую ложечку… Остановки поезда уже в ночи, когда неожиданно разбудил светящий через окно фонарь. А потом огни начинают медленно двигаться по стене, всё быстрее, и вот уже мелькают под мелодичную песню поезда – «тудых-тых-тых».

Утренний чай и бутерброд. За окном всё те же березки, и уже новые рыбаки вдоль рек с удочками. Но вот, наконец, поезд въезжает на мост реки Сож, а за ним и цель нашего пути, город Гомель, городской парк с колесом обозрения, десятки отдыхающих спешат расстелить свои покрывала на пляже, старинные дома, вишневые деревья. На перроне вот, наконец, и бабушка с дядей, встречают, обнимают, дядя забирает у меня рюкзачок, и я налегке бегу впереди всех по аллее от вокзала, мимо засаженных летними цветами клумб. Идти нам не более десяти минут, и вот наконец, мы дома!

Глава Вторая. Бабушкин дом.

Это был двухэтажный многоквартирный дом с кружевом решеток на балконах, с деревянными полами, свежевыкрашенными масляной краской, на стенах висели копии известных картин передвижников – «Охотники на привале» Перова, «Дети, бегущие от грозы» Маковского, «Незнакомка» Крамского. Картины были не маленькими репродукциями, а масштаба подлинников любительскими копиями в старинных рамах, и от этого казалось, что они являются частью семейной истории, один из охотников наверняка дед, а незнакомка не кто иная, как бабушка в молодости. На стене в гостиной также были часы с боем и маятником. Вообще в отличие от нашей маломерной московской квартирки, у бабушки была гостиная, с круглым столом и шестью стульями с выгнутыми спинками. И конечно, по приезде мы обедали именно там. Бабушка умела сказочно вкусно готовить – нас ждали жаренная картошка с салатом из собственных овощей, домашние котлетки и чай с пирожками. Сейчас пирожки продаются на каждом переходе и скорее воспринимаются, как недорогой фастфуд, но в то время домашние пирожки разносили аромат по всей округе, и пекли их сразу на нескольких противнях, смазывали сливочным маслом, и укрывали полотенцем. Получались мягкие душистые кулинарные шедевры, так что съесть один-два, это даже не серьезно, их ели по пять, а то и по десять (взрослые). На стол выставлялось огромное красивое блюдо с горой пирожков, рядом стоял чай, заваренный в большом чайнике, и за непринужденной беседой пирожки постепенно таили: первыми сбегали со стола мы, дети, оставляя взрослым их разговоры. Сменив поспешно одежду, мы бежали на улицу, где вливались в ватагу местных ребятишек.

Четыре квартиры на втором этаже и четыре на первом, вот и все соседи. В подъезде стоял незабываемый запах, каким пах только этот дом. Я даже не знаю, из-за чего он образовался, но заходя в подъезд обязательно почувствуешь старинный, полумистический запах дома. Сейчас, вспоминая о прошлом, могу предположить, что особый «дух» дома формировался из-за глубокого подвала. Оттуда в любую жару веяло прохладой и вот, наверное, какими-то подземными ароматами. Хоть подвал был и открыт, я никогда туда не заходила. Однако во дворе, в десяти шагах от дома располагалась бетонная цилиндрическая конструкция с решетками на окнах. Мы, дети, часто на неё забирались, и вообще использовали в своих играх всячески. Из окон этого цилиндра выходил точно такой же запах, как из нашего дома. Мальчишки постарше рассказывали, что спускались в подвал и доходили до этого вентиляционного и светового окна: внизу под домом располагалось бомбоубежище. Бабушка с дедом переехали в дом после войны, но военное прошлое оставалось жить в Гомеле долго, даже в архитектуре зданий. Вероятно, благодаря такой конструкции и вентиляции «дух» бабушкиного дома был действительно особенным. С цилиндрического возвышения можно было влезть на высокий кирпичный забор, за которым в большом саду росли яблони. Мы постоянно таскали недозрелые яблоки, а иногда собирали и помногу всем двором. Из собранных яблок кто-либо из хозяек дома готовил большую шарлотку, которую выносили во двор и угощали всех желающих. Кстати, как и многие южные города, Гомель имел множество плодовых деревьев, не принадлежащих владельцам. Соседние яблони росли на территории какого-то учреждения, так что работники не претендовали на урожай и не гоняли нас, мелких сборщиков. Больше всего переживали наши родители, ведь для сбора яблок мы тянулись к ним с высокого кирпичного забора.

Дом со стороны улицы отгораживала металлическая кружевная решетка, а перед ней росли три вишни, посаженные давным-давно моей бабушкой. Рядом, чуть помоложе, были черешни, посаженные соседом. У самого дома хозяйки сажали цветы. Всё это было уже собственным, и тщательно оберегалось от прохожих. Обычно бабушка отгоняла остановившихся надолго под вишнями людей сказанной с балкона фразой – «Я всё вижу». В каждой квартире дома жили кошки. Точнее, они кормились в квартирах и приходили туда, чтобы принести и выкормить потомство, а остальное время проводили на улице. Ну и мы, вслед за кошками, бежали на улицу, в нашу детскую компанию, к дворовой жизни.

Глава третья. Жизнь двора.

Со стороны двора перед входом были разбиты клумбы и стояла лавочка, вечно занятая бабушками. В шагах пяти от входа в подъезд была круглая деревянная беседка с лавками по кругу и большим столом. В этой беседки мы резались в «дурака», играли в словесные игры, угощались шарлотками. Иногда деды дома собирались в беседку для игры в домино или шахматы, тогда место было занято, и мы перебирались на бетонный цилиндр. За беседкой располагались деревянные сараи. Они стояли в ряд единой конструкцией, обрамляя двор. Каждый квартирант имел свой сарай. В нашем стоял дядин мотоцикл с коляской, по бокам полки для инструментов и мелочей, а в подполе хранилище для корнеплодов и солений. Всё это было интересно для детского сознания, представлялось, что где-нибудь в таком старом сарае обязательно найдется сокровище, старинная книга или еще какой-то привет из прошлого. Но по сараям мы не лазили – все сараи были заперты на тяжелые замки, и дети допускались туда только в сопровождении взрослых.

Наши игры не были только в беседке, там проходила лишь небольшая часть времени, в основном в дождливую погоду или в вечерние часы. Остальное время мы проводили в играх с мячом, прятках, догонялках, вышибалах и, нашей любимой игрой, «Казаках-разбойниках». В этой игре все дети делились на две команды, разбойники убегали, оставляя метки мелом на асфальте, следом бежали казаки, хватали «языка», выпытывали пароль… Для «казаков-разбойников» нашего двора было мало, и мы разбегались вдоль по улице, в дворы соседних домов, прятались за яблонями, среди высоких цветов клумб. Словом, это была захватывающая эпопея, которую могли прервать лишь зов взрослых с балкона, «кушать», «домой», «спокойной ночи скоро начнется». Обязательным общим досугом был и совместный просмотр фильмов телепередачи «В гостях у сказки». Те дети, у кого дома не было телевизора, просились в гости, и мы потом обсуждали сказки, представляя себя, кто доблестным рыцарем, кто прекрасной принцессой. Вместе праздновали и дни рожденья, прямо во дворе, в беседке устраивая настоящее чаепитие с именинным тортом и конфетами. Вместе провожали и в последний путь. Дети не участвовали, но с балкона смотрели, как оркестр играл траурный марш, и гроб уносили от дома в сопровождении родственников и соседей.