Апостолы игры

– Предлагаю к Демону в школу заехать. Это близко, да и, думаю, сможем поговорить спокойно. Школа все-таки, там тихо…

Страж брату своему

В небе струятся облака.

Время – забавная штука. Оно течет по земле – и происходят разные вещи. Известный среди паневежской гопоты беспризорник, о котором ходили легенды, что он не дерётся, потому что совсем психованный и бьёт сразу насмерть, становится учителем литературы. Мальчик, спортивный талант которого пестовали и родной, и названные братья, зарывает свой талант в землю, живёт на подачки названных братьев и кривит нос от родного. Затираются связи, истончаются воспоминания. Время течёт. Параллельно меняются поколения, анекдоты, главными героями которых во времена родителей были Сабонис и Ткаченко дети рассказывают уже про Шварценеггера и Сталлоне, а у внуков будут уже свои символы силы и мощи. А вместе с этим – на небе ничего не меняется. Время течет, но каждый раз при наступлении первого весеннего потепления на свежем небе струятся сигаретным дымком блеклые облака.

Демон курил на заднем дворе школы. За задним двором, если быть точным.з окон классов и коридоров это место уже не просматривается. Только для Даны этот факт значения не имеет. «Нельзя учительскому составу курить на территории школы и на прилегающих к ней территориях». Нельзя подавать плохой пример ученикам, нельзя допустить чтобы в ответ на запрет курить кто-то из учеников спросил: «А сами-то?» «Нельзя!» – сказала директор. Но Демон курил на заднем дворе: не потому что директор Дана – мама университетского дружка Женьки, а потому что дисциплина в школе хромает.

Из-за угла торопливо вынырнул Леша Сокольников, известный среди учеников как Сокол. Да и среди учителей в общем-то тоже. Обнаружив перед собой «русака», замер, словно влетев в стену. Под насмешливым взглядом Демона, огляделся по сторонам.

– Дмитрий Олегович, – наконец-то решился Сокольников. – Давайте, я просто рядом с вами покурю и как будто ничего не было, ладно? А то из туалетов нас сегодня трудовик активно гоняет, а если мне сейчас за киоски идти, то я на урок опоздаю. На ваш же, между прочим… Договорились?

– Кури, – Демон посмотрел на семнадцатилетнего одиннадцатиклассника и пожал плечами. – Как я могу по собственной воле заставлять тебя на урок опоздать… Мой же, между прочим…

По светлому небу расползались штрихи облаков. Не тех полновесных фигур, на которых любят гадать восторженные адепты эзотерической мути, а напоминающие след самолета, но не тающие тут же на глазах подобно ему, отрезки полупрозрачной туманной материи – не облако, намек. Такие бывают в теплое время года и только с утра. Если повезет с погодой, на выходных можно будет наблюдать рождение их, развитие и превращение в эти тяжелые мрачные громады небесной архитектуры. Если повезет с погодой и если у Макса с Балу не случится ничего непредвиденного. Шмель так, конечно, будет ныть до последнего, но его-то как раз никто не спрашивает. Право голоса нужно заслужить. А это не так просто. Тем более, когда приходится заслуживать его повторно.

– Дмитрий Олегович, а вы же вчера решали исключить Гноя? Ну, Сашку Гновиченко, в смысле… И что? Решили?

«Вы же» – это учителя. То есть Дана, учительский состав, ну и он, Демон, вместе с ними. «Решали исключить»… То есть, не слишком ребята его словам поверили. Вздохнул.

– Леш, я вам что тогда говорил? Умудритесь до педсовета без новых инцидентов продержаться – отобьем Сашку. Так?

– Так, – Кивнул в ответ Сокол. – Так мы же вроде и того… Продержались…

– Ну и какие вопросы тогда? Вы продержались, я отстоял. Никто вашего Гноя не исключил. И одиннадцатый он закончит, и в двенадцатый[19 - В Литве в школе учатся двенадцать классов.], если ничего неожиданного сам снова не отчебучит, его переведут. Но это уже от него зависит, в первую очередь…

– Ясно… – Сокол привычно затушил окурок об стенку. – Спасибо, Дмитрий Олегович. Вы хороший учитель. Серьезно… – и исчез. Видимо, чтобы успеть еще до урока сообщить новость всем заинтересованным. Демон улыбнулся небу.

Он – хороший учитель. Пожалуй, что так. И дело не в словах искренне обрадовавшегося за судьбу друга по парте, классу и, надо полагать, внеклассной деятельности, Сокола. Будь он плохим учителем, ему, молодому и, в общем-то, еще зеленому специалисту, Дана в жизни бы не доверила после ухода на пенсию их предыдущей классной довести до выпуска 11 «Б». Слишком рисково для директора, не стала бы она ради друзей сына своей карьерой рисковать. Но – назначила, и никто на учительском собрании не возражал. Опять же – конференция в прошлом году, как раз в конце лета, после Евробаскета. Все вечера после официальной части он проводил в компании заведующей школы-интерната для сирот под Санкт-Петербургом. Они разговаривали о трудных подростках, об интернатах, о подходе к ним – и в последний день неожиданно для него предложила: «А приезжайте, Дмитрий Олегович, к нам! Мы подшефное заведение – честь и гордость и жемчужина, чтобы при необходимости в глаза тыкать – если я скажу, что надо, то вам и с трудовой визой, и вообще с документами помогут. Вы подумайте…» А она – опытный педагог, заслуженный учитель и прочие. Оценила. Да и по собственным ощущениям он – хороший учитель, и, если честно, то, что жизнь практически всех «Дворняг» удалась настолько, насколько можно так оценивать незавершенный еще процесс – не самый последний тому пример, пусть и глупо на полном серьезе говорить, что он, сам тогда еще пацан, правильно воспитал пацанов-сверстников. Если вслух – да, конечно, глупо. А про себя – про себя можно, тем более, когда действительно так думаешь. На шесть, считая себя самого, но настоящий учитель растёт вместе с учениками, на шесть воспитанников всего одна неудача. И даже после шести лет подкрепленной дипломом педагогической практики безоговорочным провалом кажется только тот, единственный воспитанник. До смешного мало, если по-честному. Впору в Макаренки записываться. Вот только именно из-за этой единственной неудачи хочется выть. Потому что среди всех учеников и воспитанников, друзей и названных братьев, только один за кого ты по-настоящему ответственен перед судьбой, перед собой. Перед кем угодно. Перед мамой. Хочется выть. Хочется выть, хочется кружиться на месте, до крови кусая руки, хочется пойти, и разбивая кулаки в кровь, крошить в мелкую крошку зубы… Всем, пожалуй. Шмелю – за то, что дурак, Балу, Ричу, Максу и Фанте за то, что допустили, и самому себе – потому что, на самом деле, допустил именно он. Впрочем, Шмеля он бил – не помогло, что не удивительно, и облегчения не принесло. Вой тоже не принес. Только и остается: надеяться на что-то, на нечто, которое даст толчок новому развитию событий; да и следить, чтобы Шмель еще глубже куда-нибудь не увяз, да в новое говно не вляпался. И даже самому себе стыдно признаться, что все эти подведенные под рыбалки да шашлыки встречи с Михой для него мучительны, что каждый раз он боится заглянуть в глаза брату. Лучше смотреть на облака – туманные, бесформенные, безобидные.

Пальцы обжег догоревший до фильтра бычок. Демон поморщился и недовольно сплюнул. Так, отставить хуйней страдать. Пора на урок. Там тоже его дети.

– Здравствуйте, дамы и господа! – в кабинет он успел зайти одновременно со звонком и перед тем как поздороваться дал классу еще полминуты чтобы прийти в состояние относительного спокойствия. Спокойствие все-таки получалось слишком относительным. Демон улыбнулся. – Я так понимаю, литература прошлого по сравнению с текущей политической ситуацией вас интересует слабо, и ждать пятницы и классного часа вы не хотите. Что ж, могу вас понять и, пожалуй, могу пойти вам навстречу . Но все-таки пусть в классе настанет тишина и пусть кто-то один внятно сформулирует терзающие вас вопросы. Договорились?

Тишина плавно и медленно расползлась по классу. А со своего места поднялась Марина Крючкова – бессменная, насколько знал Демон, староста класса, редкий для школьных лет типаж компанейской отличницы.

– Дмитрий Олегович, во-первых, спасибо, что отстояли Сашку. Он и все мы вам благодарны за это! Правда! Но… – Марина замялась. – Вроде бы на педсовете не только о нем вопрос решался, да? Мы так поняли, что там вообще… – бодро начав, но не справившись с волнением, Марина беспомощно уставилась на учителя. Демон сокрушенно покачал головой.

– Марина, я у вас русский язык и литературу с пятого класса веду. Я был уверен, что кто-кто, а ты за это время научилась грамотно и внятно выражать свои мысли. Мне обидно и больно узнать, что я ошибался. Ладно. Итак, вас интересует, что постановил педсовет по поводу «зимних похождений 11 «Б», я правильно вас понял? Если коротко и по существу: до полиции дело доводить не будут. И вообще – никого не будут исключать, ничьих родителей конкретно из-за этой ситуации в школу вызывать не будут, оценки занижать не будут, в общем – в этом смысле без последствий. За разбитое стекло в столовой и поломанные там же столы и стулья, конечно, придется возместить, но это мы с вами с самого начала знали. Так что в пятницу мы вскрываем наш сейф и смотрим, что у нас есть: хватит наших усилий или придется просить родителей собирать… – Демон кивнул в конец класса, где в шкафу за застекленной дверцей стояла банка из-под чипсов «Pringles», к которой был приклеен лист с торжественной надписью: «Фонд Спасения». – Я лично считаю, что вы уже достаточно взрослые для того чтобы решить эту проблему своими силами. Глупо, когда за стадо семнадцати-восемнадцатилетних лосей должны отдуваться родители. Но – посмотрим. В общем, и с этой стороны ничего неожиданного или слишком страшного. Ну и главное – если до конца года в классе случаются новые «ЧП» или хоть какие-то яркие события с нарушением дисциплины, на итоговом педсовете будет рассматриваться вопрос расформирования класса, а с меня в любом случае снимают обязанности вашего классного руководителя и ставят вопрос о моем увольнении. Так что мне остается надеяться, что такие вещи как опоздания на урок и бесцеремонное списывание контрольных Земских у Семеновой не будут учитываться. Такие дела… – Демон пожал плечами и жестом усадил продолжавшую стоять Крючкову. Класс молча переваривал информацию. Дав им на это еще секунд двадцать и убедившись, что тишина из класса никуда не исчезла, Огнев удовлетворенно улыбнулся.

– Ну а теперь, когда мы прояснили ситуацию, вернемся к литературе. Время, скажу я вам, странная штука…

Смешанное с чувством благодарности чувство вины способно сделать послушными даже двадцатку самых разболтанных в школе подростков. Ненадолго, конечно, но на оставшуюся часть урока их хватило. А это немало. Выпустив после звонка одиннадцатиклассников из кабинета, Демон обнаружил скучающих на подоконнике в коридоре Лиздейку и Потёмкинаса. Подошел к ним.

– По мою душу? Пойдемте куда-нибудь во двор, покурим…

Привычное место за школьной стеной уже оккупировали старшеклассники. При виде Демона дернулись, пряча сигареты, но скорее для проформы, чем всерьез. Прошли дальше.

– Помнишь, мы тут как-то поиграть договаривались?

– Угу, – Демон кивнул. – Давайте соберемся, конечно. Только не на этих выходных – мы на рыбалку собираемся, а после – запросто…

– Кхм… – Кость замялся. – В общем, мы тут подумали и решили… Может что-нибудь поглобальнее замутить…

Демон, в отличие от того же AWP, услышав предложение не стал сомневаться в умственных способностях его авторов. Кивнул, как будто не увидел ничего удивительного в том, что его приглашают играть в национальную сборную и первым делом спросил:

– А этого брать будете? Как его… Уж, что ли… – он на самом деле лукавил. И имя, и прозвище «лучшего разыгрывающего СтритБаскет-2000» Демон помнил очень хорошо. Просто он не видел причин показывать посторонним людям, что выбор жюри ему так хорошо запомнился. Организаторы подвоха в вопросе не заметили.

– Хотим, – Кивнул К-1, – но не знаем, можно ли ему вообще в мирских делах участвовать…

– В смысле?

– Андрюкенас в Вильнюсе священником, – Кость, объясняя, замялся, подбирая правильное слово. – Работает…

– Серьезно? – Демон присвистнул. Лично для него священники были чем-то вроде космонавтов и биржевых брокеров – они вроде бы существуют, но никак не в его реальности. Потёмкинас кивнул.

– По моим данным – да, абсолютно серьезно. И вроде бы на очень хорошем счету в Вильнюсской епархии или как там это у них называется… В общем, бог его знает, что он решит…

– Хороший игрок, – Демон вспомнил их противостояния на площадке и кивнул сам себе. – Действительно хороший. Я бы на вашем месте постарался его уговорить…

– А сам-то что? – нетерпеливо спросил Лиздейка.

– Почему нет… У меня график учительский, летом я свободен… Да и с Балу могу поговорить, и с Максом… Остальных наших, пожалуй, трогать не стоит. И да – Шмель будет играть.

– Шмель? – Кость замялся. – А он разве…

– Он будет в форме. – Демон безапелляционно прервал Потёмкинаса. И мягче, примирительно добавил. – А талант, как известно, не пропить…

* * *

– Ну вот, и после нового года их классная ушла на пенсию… Она знаешь, долго туда собиралась, про нее дети шутили: «И все химоза на покой идёт-бредёт сама собой»… Ну и ушла, наконец. Она у них с пятого класса руководителем была. Вот они и взбесились. По мне так вполне естественно. Прям как в этом сериале, по первому балтийскому шел пару, что ли, лет назад… Не смотрел? Ладно. В общем, началось все с банального падения дисциплины и детской бузы, а закончилось уже вполне себе серьёзным хулиганством. То есть, как «серьёзным» – глупым и детским, но уже подсудным. А Дана наша всё это время думала – что да как. Одиннадцатый класс – серьезное дело, кого угодно им в классные на последние два года не дашь… А когда началось – уже по-другому запела. Репутация школы, исключения, привлечения, нужно чтобы хоть кто-то официальный был… Вот только кому этот гемор нужен за несущественную добавку к зарплате, дураков нет. А мне детей жалко, я на их геройства смотрю и нас вспоминаю… – Балу молча и даже как-то безучастно слушавший рассказ Демона при последних словах скептически кашлянул. Демон оборвал речь.

– Нет, ну не совсем «нас», конечно. Но в том-то и дело. Мы знали, что делаем, знали почему это делаем и знали, что нам грозит и что светит. Да и лучшего выбора у нас не было. А эти… Говорю же – по глупости детской. Жалко…

Да уж, чем-чем, а детской глупость назвать путь «Дворняг» никак нельзя, с этим Балу был полностью согласен. Путь группы детдомовских выкормышей, сбежавших в подростковом возрасте из детдома, прошедших путь от беспризорников до малолетних бандитов. Путь стаи, осиротевшей в одночасье, когда их вечный предводитель, уезжая в Вильнюс, заявил: «Все, детство кончилось и всю хуйню надо оставлять в детстве», решив за них, превратив их из молодых бандитов в молодых предпринимателей. Он всегда решал за всех – решал с детдомом, решал со школой, и чуть позже – с легендарным в городе Ковром, папочкой совсем уже оборзевшего в последнее время Феникса. И «Дворняги» ему верили. Всё, что делалось ими, делалось, в общем-то, именно для этого – чтобы однажды шагнуть, прыгнуть, ухватится зубами – и начать жить, оставив всё лишнее в прошлом. Слишком высока была цена этого шага, чтобы переживать еще и о налогах. Главное – получилось. Самый молодой из лейтенантов Ковра успешно превратился из Демона в Дмитрия Олеговича, пройдя через промежуточную фазу «студента Димочки». Трехкратный чемпион Паневежиса по кикбоксингу среди молодежи, золотой призер нескольких математических олимпиад, верная тень Демона Балу стал вдруг генеральным директором ЗАО «Дворняги» Вайдасом Балтушайтисом, а в соучредителях фирмы также числились Ричардас Тонкус, Марюс Григалюнас, Повилас Микщис – Рич, Фанта и Макс. Шмелю, когда Демон уехал учиться в столицу, оставалось три года до аттестата. Ответственность за него на это время ложилась на только что организованное закрытое акционерное общество и была прописана в тайном уставе, торжественно подписанном всеми, включая Демона, «дворнягами», на прощальной попойке. Согласно тщательно продуманному плану, по окончанию литовской средней школы «паневежский самородок» Михаил Огнев должен был превратиться в студента-стипендиата одного из американских колледжей-университетов. В мечтах «дворняг» романтично маячил Университет Северной Каролины, но, в целом, они были готовы рассмотреть предложение любого учебного заведения, с командой в любом из Дивизионов NCAA… Какое-то время тайный устав был у стаи излюбленной темой для шуток, пока в одночасье упоминание его не попало под не озвученное, но всеми принятое табу.

– Вот я и впрягся за них. Испытательный срок выпросил… Посмотрим… – Демон щелчком отправил окурок через пассажирское окно Mercedes-Benz GLK350 Балу. – Ну и где этот долбоеб? Уже пятнадцать минут как…

– Подняться? – коротко спросил Балу. Они стояли во дворе дома, где была снимаемая «Дворнягами» для Шмеля квартира. Двушка на третьем этаже. Покупать ему жилье запрещал Демон: «Не надо чтобы он считал, что у него в этой жизни что-то постоянное», – говорил Дима, подчеркивая голосом «в этой». – «Пусть понимает, что все это пройдет». Сейчас Демон качнул головой, отказываясь от предложения ближайшего друга.

– Я сам.

Разрешив Демону исчезнуть за дверью подъезда – на пороге тот замер, но, тряхнув головой, резко рванул вглубь. Балу вышел из машины. Медленно, с улыбкой вспомнив про американские «Миссисипи», досчитал до пяти, нажал кнопку на брелоке, ласково погладил машину по крыше, когда та отозвалась мягким благонадежным щелчком – и пошел к братьям.

* * *

Демон жал на звонок. Долго. Непрерывно. За дверью ощущалась жизнь, но впускать в себя его – Демона – эта жизнь не спешила. Наконец дверь начала открываться.