Апостолы игры

«Привет, мой дорогой!

По поводу твоего последнего письма… Во-первых, я рад за твое здоровье – хорошо иметь прямой доступ к витаминам. Хотя, прошу тебя, не забывай все же, что воровство – это грех. Насколько я понял, вам все-таки не разрешается ни есть на месте, ни тем более выносить фрукты из цеха. Мелочь, конечно, но ты же знаешь – обвал начинается с падения маленького камушка. Так что, пожалуйста – думай, что ты делаешь. Ладно?

Во-вторых… Во-вторых, меня очень радует настроение твоих писем. Приятно, очень приятно понимать, что мой друг наконец-то нашел себя. Пусть и в английском пакхаусе. Разве же это плохо? Это замечательно, это его выбор и он сделал его! Не всем быть менеджерами, директорами, и уж тем более не всем быть политиками и вождями, правда? Заяц, это была достаточно толстая ирония, так чтобы даже тот, кто в силу своего рабочего графика читает только анекдоты в интернете, её понял. Ты понял, правда?

Я понимаю, мы с тобой много раз об этом говорили. И да – кто я такой чтобы судить? Я прекрасно знаю: «Не судите и не судимы будете». Всё так. Но я уверен – ты не до конца понимаешь, что делаешь, если понимаешь вообще. А как твой духовный наставник (ха-ха) я не могу просто отступиться и оставить тебя в заблуждении.

Дорогой мой Андрей (Андрюс, Андреюс – к какому бы из вариантов ты сейчас не склонялся), вот чего ты не можешь понять: есть святость, есть добродетель, есть грех, есть самоубийство. И не случайно нет ничего страшнее последнего. Потому что если грех – это издержки слабости духа человеческого, это неизбежные ошибки на пути свободного выбора в поиске Бога – поиске уникальном для каждого, то самоубийство – это отказ. Отказ от свободной воли, отказ от себя, отказ от Бога. И поэтому то, что делаешь ты – это самоубийство. Ты отказываешься. Ты хоронишь себя заживо. Ты себя тушишь. Почему? Что за неполных тридцать лет твоей жизни случилось такого, что заставляет тебя отказаться от своего пути, от своего огня? Ты ведь даже не в людях разочаровался – в системе. И поэтому ты решил что? Ты решил из неё выпасть. А хочешь, я напомню как всё начиналось? Мы сидели тогда в «Чили»[20 - Сеть пиццерий] на Диджиойи, справляли три года окончания школы. Почти всем классом. И ты тогда объяснял: мне, Артурчику, Виктории и Йолите, что понимаешь: вступать в партию (любую!) – глупость, если только ты не намерен побороться за то, чтобы политика наконец-то начала служить людям. А ты – говорил ты – намерен!.. Так что же?

И не надо мне рассказывать про юношеский максимализм, Андрей. Я тебя с детского сада знаю. Максимализм – часть тебя: он у тебя был младенческим, детским, подростковым, да и старческим будет – если доживешь. Другое дело, что если ты собираешься доживать до старости так – то он у тебя будет выражаться в третировании тех, кто рядом с тобой. Ибо – всё плохо и должен же в этом быть кто-то виноват. Правда? Бедные, в таком случае, твои дети… Бедная твоя жена… Кстати, привет Неринге. Рад, что вы решили поменять ей фамилию. В нашем мире, когда разница между сожительством и браком (во всяком случае, светским) становится всё более номинальной, смена фамилии – серьезный и правильный шаг. Но всё-таки – подумайте о венчании. Ибо даже союз сильных людей крепче в разы, когда его охраняет Бог…

Но вернемся к нашим баранам. То есть, к барану. В смысле – к тебе, Заяц. Если бы наша беседа происходила вживую, то как раз сейчас ты бы, скорее всего, припомнил мне мой выбор. Да? Я тоже долгое время сомневался в том, куда мне идти, и очень может быть, что пошел не туда… Не может. Знаешь почему? Потому что мой путь, так как он видится мне, заключается даже не в служении Господу, а в посредничестве между ним и людьми. И в этом смысле не было большой разницы кем я стану: верующим физиком или изучающим физику священником. И в том, и в другом случае я по мере своих сил занимаюсь тем, что пытаюсь помочь миру понять божественное, просто нужно было решить на каком из этих путей я смогу продвинуться дальше в этом служении. Если бы Господь дал мне чуть больше таланта в Игре, то и она была бы возможным третьим путем, потому что по моей глубокой вере, во всяком случае для нашего народа, баскетбол является наиболее очевидным и наиболее эффективным инструментом благодати Божьей. Эффективнее самой Церкви, да не сочтутся эти мои мысли богохульством.

Это напомнило мне, как однажды – в прошлом году – я водил Вику на трансляцию матча «Литва – Германия». Одиннадцатого сентября, в десятилетие трагедии, которая, что бы там ни говорили о ее политической подоплеке, все-таки сильно поколебала веру нашего мира в светлое, в подвальном баре в центре Вильнюса волна эмпатии, энтузиазма, воодушевления объединила совершенно разных людей – разных возрастов, социального положения, национальностей… Они все просто собрались посмотреть баскетбол в этом баре. Они вышли из этого бара с чувством веры в светлое будущее, с чувством единения… Друг с другом? С народом? По-моему, с Богом. Вика, конечно, с этим не согласилась – у нее были свои философские объяснения, ну да ладно. Посидели все равно хорошо.

Ты, кстати, с ней не списываешься? Если нет – зря. У вас много общего. Она тоже, будучи магистром современной философии, решила в конце концов «в народ» податься. Ну, хотя бы не так приземленно как ты – буквально не так приземленно. Она теперь стюардесса. С прошлого ноября. EasyJet, знаешь таких? Они английские, она сейчас где-то рядом с Лондоном живет и жить будет… Так что вы соседи – вот тебе еще одна общая черта. Плюс – я вас обоих люблю, конечно…

У меня, в целом, всё в порядке. Последние серии «Большого Взрыва» разочаровывают, впрочем, как и весь пятый, да и четвертый сезон. Жалко. Первые сезоны казались очень даже удачными.

Ладно, Зайчик, как бы там ни было – держись и не держи на меня зла за резкость. В конце концов – кто тебе ещё мозги прочистит, если не друг-священник?:) Я понимаю – всем нужны привалы и периоды спокойной жизни. Ты только сам помни: если привал слишком затягивается – на месте военного лагеря вырастает город, а бывшие солдаты превращаются в бюргеров. А оно тебе надо? Благослови тебя Б ог, Андрей. Пиши ещё!

Твой Уж!»

* * *

Впервые они встретились на перемене. Если это можно считать полноценной встречей – хрупкая тоненькая девочка-спичка с выразительными глазами, волевым лицом и короткими черными волосами прошла в сопровождении их классухи мимо них в кабинет директора. С кожаного мальчикового рюкзака у неё за спиной улыбалась наклейка «доброго привидения» Каспера.

– Какая… – на выдохе, с нескрываемым восхищением произнес десятиклассник Уж. – Как ты думаешь, к нам?

Его друг, одноклассник и вечный сосед по парте Заяц сосредоточенно думал. Родители Зайца, будучи хоть и литовцами, но ссыльными – родившимися и прожившими всю молодость где-то в холодных регионах России и переехавшими в Литву только в начале девяностых – отдали сына в литовскую школу, но старались привить ему если не любовь, то неплохое знание русской культуры. Мама его вообще была литовской только номинально – по отцу, который, по её словам, литовского в себе имел только фамилию. Сейчас Андрей вспоминал стихи одного из русских классиков – что-то про «мгновение» и «чистую красоту». Строфа целиком не складывалась, и Андрей сдался. Тем более все равно поделиться к месту вспомнившейся цитатой было бы особо не с кем – ценителей и знатоков русской поэзии вокруг него на данный момент не наблюдалось. По правде говоря,рядом с ним не наблюдалось никого кроме Ужа. Андрей повернулся к нему.

– Вообще, логично предположить, что да. Иначе зачем бы её Лайма сопровождала? Пойдём, а то чаю попить не успеем.

Следующим уроком был английский, время на котором друзья традиционно проводили за игрой в «точки». Начальная стадия игры проходила с переменным успехом и, к моменту, когда в класс зашли классная и новая ученица их класса, стороннему наблюдателю даже могло казаться, что шансы на успех в партии обоих противников все еще равны, но на самом деле – и это одинаково хорошо понимали оба – победа уже была за Ужом. Самого Жильвинаса, традиционно выигрывающего у Андрея три игры из пяти, это сейчас мало интересовало.

– Это что, она её к нему?..

Перегруженный местоимениями вопрос друга был понятен Андрею. Единственное свободное место в классе было за партой Лабанаускаса – местного представителя той породы одноклассников, вместе с которыми обычно никто не хочет сидеть, да и они сами прекрасно обходятся без компании. Лайма заканчивала представлять классу Викторию – так звали новую ученицу. Широким крестом Заяц перечеркнул поле боя и, шепнув другу: «Боевая ничья», встал с места:

– Знаешь, Жильвинас, от кого-от кого, но от тебя я таких националистских взглядов не ожидал! Ну и пусть он играет за Россию, он не становится от этого предателем Литвы. Не его вина, что в Литве нет хоккейной сборной! В конце концов, Хомка и компания тоже за Союз играли – и что? – чувствуя, как взгляды всех находящихся в классе обратились к нему, Андрей завершил свою тираду коротким выводом. – Не буду я с тобой сидеть после этого.

Красивым броском он отправил свой рюкзак через весь класс точно на парту Лабанаускаса и сам полным достоинства шагом проследовал туда же. – Лучше уж с Лабасом сидеть, честное слово…

Устроившись на новом месте, решил вспомнить о так и застывших, наблюдая за разыгрывающейся сценой, учительницах и новенькой.

– Простите, что прервал. Просто с некоторыми вещами мириться нельзя. Виктория, от лица всего класса – добро пожаловать в наш коллектив!

Андрей сел. Классная выдохнула и обратилась к девочке:

– Вот, Виктория, это – Андрей Кишкис, наш староста. Если у тебя будут какие-то вопросы – ты всегда можешь обращаться к нему. А пока давай посадим тебя…. – теперь единственное свободное место было рядом с Андрюкенасом. – Ну, садись пока рядом с Жильвинасом. Он тоже очень хороший мальчик, на самом деле, не знаю, что у них с Андреем произошло…

Проследив как Виктория робко проследовала к парте Ужа, Лайма обвела класс взглядом. – Мы обсудим сегодняшнее происшествие на классном часу. А пока – не буду вам мешать.

– So, we all happy to meet our new friend Viktoria[21 - Итак, мы все счастливы поприветствовать нашего нового друга Викторию (англ).], – начала англичанка, когда за классухой закрылась дверь. Виктория в это время наклонилась к Ужу:

– Вообще-то я тоже частично русская…

– Ну, Заяц… – вздохнул Уж. В отличие от российской поэзии, советскую мультипликацию он знал неплохо.

* * *

– А в конце концов все упирается в принцип квантово-волнового дуализма и все рассуждения о преимуществах одной теории природы света над другой становятся просто смешными спекуляциями. И опять интересным все это становится только тогда, когда в уравнение включается еще и библейская концепция света – и тогда перед нами оказывается открытое для игр разума поле под общей темой «Законы Физики и Ветхозаветная Онтология»…

– Тебе все это по-настоящему интересно, да? – Виктория отложила учебник и откинулась на кровати. Уже неделю они каждый день проводили по несколько часов или у неё дома, или у него, готовясь к экзамену по физике. Точнее, Вика не пыталась обманывать себя – Уж натаскивал её. В том, что сам Жильвинас сдаст экзамен на 90 и больше пунктов сомневаться не приходилось. Сегодня они занимались у Ужа и Жильвинас, уступив даме место на кровати, подобно заправскому лектору ходил по комнате, отправляя время от времени миниатюрный мячик в прикрепленную над дверью миниатюрную версию баскетбольного кольца. На нём были спортивные штаны свободного покроя и рубашка с коротким рукавом. Вика же была одета в короткие, на грани приличия, шорты и маечку – такую, о которой, с одной стороны нельзя сказать ничего плохого, с другой – когда вот так, как сейчас, девушка ложилась на спину, маечка натягивалась. и девушка знала об этом. Впрочем, как и о том, что Жильвинас не будет предпринимать никаких действий, предпочтя не замечать ни форм, ни намёка. В эту игру они играли уже давно. Слишком давно – как на взгляд Вики, упорно продолжающей подталкивать Ужа к действиям или хотя бы к объяснениям, так и на взгляд Жильвинаса, не менее упорно игнорирующего действия Виктории. Третьим человеком, считающим, что их игра слишком затянулась, был Заяц, но его в комнате не было.

– Пересечение религии и науки? Да, – Жильвинас качнулся на месте, пытаясь найти место откуда он может вести диалог так, чтобы изгибы Викиной майки не цепляли взгляд, но и его нежелание включать их в поле зрения не было слишком очевидным. Наконец, уселся на подоконник: оттуда ему были видны ступни и голова гостьи, остальное закрывал письменный стол. – И одна, и другая пытаются найти какие-то основополагающие принципы нашего мира, но при этом зачем-то каждая критикует то, что удалось накопать другой. Хотя, казалось бы, если основная цель – правда, а не доказательство собственной правоты, то в чём же дело?

– Но Бог есть? – Вика перелегла на бок и подпёрла рукой голову.

– Бог есть, – Жильвинас убеждённо кивнул. – Но это не противоречит ни одному из законов физики, так что зря ты пытаешься поймать меня на противоречиях…

Несмотря ни на что им было по-настоящему интересно друг с другом.

* * *

– Спичка, ну как тебе ещё объяснить-то: он верующий. Причем не так, как это принято: ходишь в церковь раз в неделю, шапку при входе снимаешь – значит ты чист перед Богом. Он со всего размаху пытается понять, что Богу от людей надо, и как он может в этом Богу помочь....

– А, в общем, я мешаю их с Богом взаимоотношениям, да?

Заяц любил их уединенные прогулки: если не считать домашних, Виктория была единственным человеком, с кем он разговаривал по-русски. Но всё чаще последнее время их разговоры крутились вокруг Жильвинаса и нежелания Ужа развивать их с Вичкой отношения. И это напрягало.

– Ты, как таковая – нет. Те чувства, что он к тебе испытывает – возможно. Во всяком случае до тех пор, пока Бог у него – Бог христианско-католический, совершать осознанный грех он не будет. И не потому что боится прогневать Бога....

– А потому что это недостойно, да. – Вика вздохнула. – Заяц, сейчас экзамены прошли, выпускной отгремел, лета всего ничего осталось. Пройдет оно – и всё, разбежались, в общем. Дальше другая жизнь, другие мы – и хорошо, если мы вообще будем иметь хоть какое-то отношение к нам школьным…

– Это как? – в первый раз за этот разговор Зайцу стало интересно, но Вика только дернула плечами.

– А так… Есть у меня одна мысль… В общем, жизнь человека ни фига не прямая непрерывистая линия, она скорее как набор параллельных отрезков, выстроенных «лесенкой». В общем… Мне-то что теперь делать?

Андрей пожал плечами. Больше всего в этих беседах его напрягало то, что искренне любя их обоих, ни одному из них он не мог предложить дельный совет. Единственное, что ему оставалось – неловко сменить тему.

– Для начала – приходи за нас болеть. Мы со следующей недели в «Стритбаскете» всех рвать будем.

* * *

Церемонию вручения Жильвинас почти не заметил. Он даже пропустил момент, когда его объявили «лучшим разыгрывающим», среагировав только на толчок стоящего рядом Зайца: «Иди, Уж, ты – звезда». Всё это время он думал о состоявшемся прошлым вечером разговоре с Вичкой. О наконец-то случившемся разговоре.

Вчера они отмечали финал «Стритбаскета» и своё третье место на турнире. «Есть куда расти, жаль только, что уже некогда», – так открыл вечер Андрей. – «Останемся в памяти масс бронзовыми призёрами, что поделать. Значит, за «Королей Улиц», королей-недоросликов»!