Оппортунистка

Я касаюсь своих обрезанных волос.

– Да, в колледже. Мне хотелось что-то изменить в жизни, так что я отрезала сразу тридцать сантиметров. – Прочистив горло, я скрываюсь в кухне. – Я поздно начала готовить, – говорю я, поднимая нож и останавливаясь, чтобы посмотреть на него.

Калеб ходит от одной безделушки к другой, изучая все подряд. В какой-то момент он берет керамическую сову с моей книжной полки. Поворачивает ее и смотрит на дно, потом аккуратно ставит сову обратно. Это он мне ее купил.

– Я бы провела тебе экскурсию по квартире, – говорю я, – но ты и так видишь ее целиком с того места, где стоишь.

– Здесь мило, – он улыбается. – По-девчачьи. Но очень тебе подходит.

Я поднимаю бровь. Не знаю, о чем он говорит. Он не знает меня… вернее, знал когда-то, но не сейчас. В растерянности я агрессивно нарезаю лук.

Несколько лет назад Калеб помог мне переехать сюда. Мы вместе красили стены: гостиную – в бронзовый, а спальню – в лиловый. Зная мой перфекционизм, он специально ткнул валиком с краской в потолок над моей головой, просто чтобы позлить меня. Он оставил фиолетовое пятно – я была в ярости.

– Теперь ты будешь думать обо мне каждую ночь перед сном, – сказал он тогда, смеясь над моим перекошенным лицом.

Я ненавидела несовершенства, ненавидела их. Пятно на ковре, крошка в чашке, все, что портило то, какими вещи должны быть изначально. Я даже не ела обломавшиеся чипсы. Но, когда мы с Калебом расстались, я была благодарна за это пятно краски. Это было последнее, что я видела перед сном, и первое, что я видела по утрам. Я вглядывалась в этот фиолетовый шрам, как будто где-то под ним скрывалось лицо Калеба. Калеб был моим несовершенством с его американо-британским акцентом и способностью преуспевать в любом спорте и цитировать любого философа. Он был смесью качка и джентльмена, романтика и мерзавца – это сводило меня с ума.

– Тебе помочь?

Это должен был быть вопрос, но он уже подтолкнул меня бедром, заставляя подвинуться, взял у меня нож и начал нарезать грибы. Я останавливаюсь по пути к духовке и смотрю, как он нарезает овощи.

– Так что, ты… вспомнил что-нибудь на этой неделе?

Я достаю карри и ставлю его на плиту.

– Да.

Я застываю на месте. К голове приливает кровь.

– Я листал журнал о путешествиях, и там было фото туристического лагеря в Джорджии. Не знаю, бывал ли я там когда-нибудь – может, я все придумал. Но я что-то почувствовал, когда смотрел на эти фотографии.

Я отвожу взгляд, чтобы глаза меня не выдали. Он и правда ездил в этот лагерь – со змеей по имени Оливия.

– Тебе стоит туда поехать. Может, это пробудит какие-то воспоминания.

Я тут же жалею о сказанном, вспоминая: я же в команде амнезии. Если он вспомнит, то моя глупая игра закончится.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут кто-то звонит в дверь. Калеб удивленно смотрит на меня – его рука с ножом зависает над перцем.

– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает он.

– Только если ты пригласил сюда свою анонимную группу поддержки для больных амнезией.

Он бросается в меня кусочком гриба. Уклонившись, я вытираю руки и направлюсь к двери. Звонок сменился стуком – кто-то колотит в дверь со всей силы.

Я открываю, не глядя в глазок, и распахиваю дверь настежь. Передо мной оказывается женщина с поднятыми вверх кулаками.

– Вам помочь?

Это не Свидетели Иеговы – они всегда ходят парами, и у нее слишком сильно смазан макияж для коммерсанта. Она смотрит на меня со смесью страха и раздражения. Я уже готова сказать «нет, спасибо» и захлопнуть дверь перед ее носом, когда замечаю слезы, катящиеся по ее щекам. Мы пялимся друг на друга какое-то время – и вдруг на меня с ужасом нисходит осознание.

Леа.

– Леа? – спрашивает Калеб позади меня, и я незаметно морщусь. – Что ты здесь делаешь?

– Могу спросить тебя о том же, – ее голос дрожит. Она изучает наши лица.

– Я ужинаю с подругой. Как ты…

– Я проследила за тобой, – перебивает она быстро. – Ты не отвечал на звонки, и я хотела узнать почему, – последнюю фразу она шепчет, зажмуриваясь, как будто пытается от меня отгородиться. – Как ты мог, Калеб?

Словно по сигналу, она опускает голову и начинает рыдать, закрыв лицо руками. Я смотрю, как она шмыгает носом, и чувствую отвращение. Вечно меня преследуют неудачи.

– Леа… – Калеб протискивается мимо меня, чтобы обнять ее.

Я наблюдаю за ними. От страха мои внутренности завязываются в узел.

– Ну, перестань. Пойдем, я отведу тебя домой. – Он поворачивается ко мне и торопливо шепчет одними губами: – Прости.

И уводит ее прочь. Я смотрю им вслед. Она выглядит рядом с ним почти ребенком – я никогда не была с ним такой маленькой и хрупкой. Закрыв дверь, я нецензурно ругаюсь вслух, чувствуя себя вдруг тысячелетней старухой.

Следующим вечером я сижу на диване и готовлюсь к великолепной ночи с заполнением документов в юридические школы, когда в дверь звонят. Застонав, я накрываю лицо подушкой. Наверняка это Роузбад.

Я снова открываю, не глядя в глазок.

Не Роузбад. Калеб. Я настороженно его оглядываю.

– Так, так, так, – говорю я. – Смотрите-ка, что принесла на хвосте чья-то рыжая подружка.

Он виновато улыбается и проводит рукой по волосам.

– Извини, Оливия. Похоже, она переживает сильнее, чем я думал.

– Слушай, я правда не хочу ввязываться в твои проблемы с девушкой…

Видимо, я задеваю больную мозоль, потому что он моргает, как будто в глаз ему влетел жук.

– Понимаю, – говорит он. – Она хочет, чтобы я нашел друзей. Это просто стало для нее неожиданностью.

– Она не хочет, чтобы у тебя были такие друзья, как я, Калеб, и если она сказала тебе, что не против, то явно солгала.

– Такие друзья, как ты? – Он улыбается. – Ты намекаешь, что ты привлекательная?

Я закатываю глаза. Это к делу не относится.

– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки, – но я хочу быть твоим другом, и мне неважно, что думают по этому поводу остальные. Это считается?

Я заставляю его подождать. Притворяюсь, что раздумываю над ответом. Прикусываю губу и хмурюсь. Затем отхожу в сторону и пропускаю его в дом. Он выглядит чертовски самодовольным.