Виктория Виктора

Виктория Виктора
Таша Ульянова

Мир жесток – юная Вика, как никто другой, знает об этом. Отец давно покинул семью, а мать превратила квартиру в притон, гости которого имеют интерес на молодую девушку.После очередного загула матери Вика попадает в интернат. Она не строит иллюзий о своей судьбе, как неожиданно визит дальнего родственника – Виктора меняет всё.Теперь у Вики есть надежда и будущее. Однако, ослеплённая счастьем, девушка не догадывается, какие силы сторожили её из тьмы и как история, начавшаяся много веков назад, должна завершиться её выбором.

Таша Ульянова

Виктория Виктора

1

Он сказал «худое утро» – участковый, который заполнял протокол. Значит утро серое, промозглое. Одни бестолковые синицы чему-то радуются. Я подошла к подъезду как раз в тот момент, когда носилки с матерью выкатывали по подтаявшему снегу.

– Она выживет, – участковый хочет меня ободрить. – Соседи заметили вовремя. Вика, ты как?

Замёрзла. Кроссовки прохудились ещё осенью.

– Всё норм! Ночевала у подруги.

– В квартире бедлам… – участковый отчего-то мнётся, не подводит диалог к нужной теме. – Нашли шприцы. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Накануне вечером новый мамин «друг» крутил у меня перед носом маленьким пакетиком, вынуждая активнее шарить ступнями по полу в поисках кроссовок: «Слабо попробовать?»

– Наверное, инсулин, – мои озябшие пальцы ищут толику тепла в карманах куртки, а взгляд – прикрытия ото лжи у носков туфель участкового. – У мамы гостил очень дальний родственник. Сладкого не ел.

– Ваш «родственник» ушёл задолго до приезда скорой. Знаешь его имя? Как выглядит?

У него внешность человека, про которого не следует общаться с полицией.

Моё молчание растягивает минуту до бесконечности.

– Ясно, – странно слышать смущение в голосе человека десяток лет занимающегося подобными делами. – Тебе нельзя здесь оставаться.

Интернат… Не приговор, но хочется плакать. Отворачиваюсь, чтобы не видеть сочувствия в глазах участкового. Он – хороший человек, искренне верит, что там, где кормят и тепло мне обязательно понравится.

Хлопнула дверь неотложки, и машина плавно покатила к выезду с изъеденного тенями двора. Перемолотый резиной снег вылетает из-под колёс уже каплями воды.

Участковый сказал: «Она выживет». Всё-таки слеза сорвалась. Я ждала иных слов и, ненавидела себя за это…

2

Апрель понемногу отваливался с крыши интерната. Ночью сбежала девочка, она прятала сигареты в носках, а когда курево закончилось – дала дёру. Весь день учителя ходили молчаливые и расстроенные, директор зачитывала нам нотации о поступках и последствиях. Дежурная уснула на посту – впоследствии освободилась койка.

Другие ученицы шептались о побеге. Так вышло, что в комнате я была самой младшей – ещё нет шестнадцати, и соседки смотрели на меня немного свысока:

«Тебе ни за что не перелезть через забор!»

«Без проблем перелезу! Если кто-то из вас – дылд подсадит».

«За язык не боишься, мелкая?»

Общаться решительно не хотелось, но отстранённости в специальной школе не поймут и не простят. Приходилось притворяться, что я довольна, когда люди тянутся ко мне, как волны к берегу, хотя была счастлива лишь, когда они отступали отливом. В желанных собеседниках у меня числилась простоватая однокашница – Лера, и школьный психолог – единственный, кого я могла назвать «другом».

– Надеюсь, ты не сбежишь? – тревожился молодой специалист, и со свойственной ему откровенностью тут же добавлял:

– Или меня постигнет репутация неудачника.

– Ну что вы, Игорь Леонидович, и в мыслях нет!

– Зови по имени, а то я себя стариком чувствую.

– Хорошо, Игорь Леонидович.

Подвижное лицо психолога могло одновременно принять несколько выражений – меня это забавляло. Вот сейчас: в зелёных глазах смирение, а на губах весёлая усмешка.

– Ну что ж, Вика, – обращение ко мне запросто никак не сказывалось на внешних годах. – О чём сегодня хочешь поговорить?

Май на пороге. Ночи достаточно коротки – не успевают извести мысли о собственной никчёмности.

– Круто, что потеплело.

– Спишь хорошо?

– Спрашиваешь!

Чернота под веками, словно чернилами, распишется за мою ложь.

– Связалась с матерью?

Ожидаемый вопрос. Я успела подготовиться и сохранить беззаботность в уголках губ:

– Она мне ни разу не позвонила. Вот и я не хочу её тревожить.

– Ты не хочешь прощать, что вполне естественно, однако ты можешь это сделать. В любом случае выбор твоей матери не станет твоим.

Меня не выгонят с последней убогой работы. Коллекторы не станут искать меня через соседей и председателя домоуправления. Следователь не предъявит мне статью в связи с тем, что остатки жидкости в шприце оказались вовсе не инсулином.

Обдумать слова психолога у меня не вышло – Лера пристала с расспросами в столовой сразу после сеанса:

– Что сказал наш Игорёк? – психолог нравился многим девочкам. Называя его «нашим», Лера словно очерчивала границы любовного треугольника.

– Что в глубине души я жажду прощать.

– Чего?

– Хочу стать миролюбивой чиксой.

– Опять гречка! – поднос резко опустился рядом с моим левым локтем. Крупная обладательница громкого голоса плюхнулась на выдвинутый стул. – Сколько можно жрать это говно? Если и завтра её дадут точно суициднусь! – работники скорой помощи, дважды приезжавшие на вызов, не расценили бы это заявление как шутку.

Я привычно принимаю заданный тон разговора: