Тайная история Тартарии. Том 1. Паны, холопы и Другие

И вот теперь Иван стоял, накрепко привязанный к дубу, чувствуя, как исконная сила земли, поднимаясь от корней, наполняет могучее дерево, и то щедро делится с ним. Пожалуй, сейчас он чувствовал себя даже сильней, чем прежде, когда носился с такими же мальчишками в родной Мерефе, да на палках дрался, вспоминая отцовские поучения.

А теперь и вовсе хорошо: днепровская вода нахлынула, отгоняя жаркую погибель и утоляя жажду. Злые мухи, густым роем собравшиеся полакомиться его потом, разлетелись с негодующим жужжанием.

– Ну что, хлопец, жив? – насмешливо спросил дедка.

– Да, – одними губами прошептал Иван. – И тебе, Всеславлич, долгих лет.

– Ишь, ты. Ну, это хорошо, коли жив. Не притомился ли еще этак стоять?

– Коли надо, так и еще постою, – хрипло выдохнул отрок.

– И то дело, – раздумчиво произнес старец, поглаживая бороду. – Да только более не надо.

Иван почувствовал, как в одно мгновение спадает удерживавшая его веревка, и сам он, не имея больше опоры, по-лягушачьи шлепается на четвереньки. И тут же сверху, будто давно подстерегал добычу, рушится на его голову линялый сокол. И не простая это ловчая птица – крылья у нее в размах – будто руки зрелого мужа, а жар от него, как от печи идет. А у Ивана и перевернуться-то сил нет. Чувствует он, как в плечи вонзаются острые когти, сжимаются, разрывая плоть. Вот-вот крючковатым, точно багор, клювом по темечку долбанет, и все – и конец тогда, поминай, как звали!

Но вот, будто волна нечеловеческой силы, иной, – той, исконной, что дубом ему дарена, – наполнила его тело. Вскинулся отрок, да с размаху ударился спиной о дерево, вот-вот птичьи кости захрустят. Ан нет, раны на плечах кровоточат, а жаркого сокола как не бывало.

Едва Иван выдохнул, да божье имя благодарно помянул, мчит на него бурый тур – рога, как полумесяц в небе. А росту – едва-едва Иван, руку подняв, до холки его дотянется. А может и не дотянется вовсе, меряться времени нет. Но мальчишку уже азарт взял – стоит, как ни в чем не бывало, у дуба, и только слушает гром копыт да жаркое дыхание могучего зверя. Вот уже совсем близко налитые кровью, будто лютым огнем горящие, турьи глаза – ан не возьмешь! Иван шмыг белкой в сторону, да и схоронился за стволом. А спустя миг глядь – тура-то и нет!

Вместо того на грудь ему матерый волчина кидается, такой, что крупный волк, не пригибая головы, под его брюхом пройдет. Кидается, с ног сбивает, у самого горла зубами клацает. Вцепился Иван пальцами ему в шерсть, отдавил чуток наверх, да только волчина слюной уже все лицо ему залил, надолго ли сил хватит?

И что уж вовсе непостижимо – его-то, Ивана серый побратим лежит в сторонке оторопью скованный, только скулит тихонько, и вовсе глаза прикрыл, будто помер. И в тот же самый миг Иван вдруг ощутил, как схлынули с мира все краски, и сам он – будто не человек вовсе, а лютый зверь. Спали с него пелены человечьи, зарычал он, крутанулся на месте вертче ужа и мертвой хваткой сцепил зубы на горле волчины. Да так, что кровь мигом заполнила всю пасть, жаркая, пьянящая, дающая новую силу. И вдруг – будто туманом все заволокло.

Очнулся Иван, сидит он под деревом, побратим его серый на колени ему морду положил, ластится. А рядом Всеславлич с деревянным ковшиком сидит да свободной рукой бороду поглаживает.

– На вот, малец, испей водицы, попустит.

– А где все эти?.. – оглянувшись по сторонам, озадаченно спросил отрок.

– Где надлежит им быть, там и есть. – Старец усмехнулся. – Ну что ж, хлопчик, толк из тебя будет, не зря тут мух кормил. А сейчас вставай, пойдем оружие тебе добывать.

Седобородый поднялся на ноги и зашагал, даже не оглянувшись. На ватных ногах Иван устремился ему вслед.

– Далеко ли идти, дедушка?

– Недалече. Отседа верст около двадцати, а может, и тридцать. Вот заодно ногами и померяем.

Парень только охнул чуть слышно, но поплелся за бодрым старцем.

– А скажи-ка, дедушка, что тут было?

– Но это, смотря, в какие времена, – хмыкнул тот.

– Я о нынешнем дне говорю.

– Нынче ты себя нашел. Или пришел в себя – тут уж кто как скажет, – ухмыльнулся Всеславлич и, опершись на посох, внимательно глянул на младшего спутника.

– Так что ж это, выходит, я и впрямь волчину загрыз?

– Можно и так сказать. Но только не в том суть.

– А в чем?

– Ты в себе страх выгрыз и жалость к себе заодно.

Он, как ни в чем не бывало, зашагал далее, насвистывая что-то в усы, и птицы в листве радостно вторили ему, точно дорогому гостю.

Они прошли более двадцати верст, когда старик остановился на берегу возле днепровского переката и, посмотрев на клокочущие валы, удовлетворенно сообщил:

– Здесь.

Иван огляделся, высматривая что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее оружие. Но, исключая облепленные клочьями днепровской пены валуны, которых тут было в избытке, ничего достойного внимания не обнаружил.

– Копать надо будет? – спросил он, полагая, что где-то тут есть тайник.

– Нет, копать не придется. – Дедко встряхнул седыми кудрями. – Нырять придется.

– Что? – Иван с опаской поглядел на разбивающиеся о камни стремительные волны.

– Нырять, – вновь повторил старик. – Вон там, видишь, меж скал, вроде как чаша? Самое то место, узнаю его. Ну что, прыгаешь или оробел? Хворостиной от врагов отбиваться будешь?

Парень с показной бравадой дернул плечом, скинул рубаху и штаны и сиганул в воду. Конечно, его плавный Донец в сравнение не шел с неукротимым Днепром, но воды Иван никогда не боялся. Клокочущие волны норовили расшибить его о корявые обломки скал, торчащие из пены, будто клыки из волчьей пасти. Он всякий раз увертывался от прямого удара, ловко уходил в глубину, стараясь отыскать неведомое оружие. В конце концов, уставший и продрогший, Иван вылез на берег и тут же увидел Всеславлича, сидящего на валуне у кромки воды.

– Ну что, хлопче, не сыскал?

– Да как его сыщешь, сам чуть жив остался! Я же не рыба! Пока нырял, едва голову не расшиб!

– Что ж, верно, – посочувствовал старец. – Так ведь не расшиб – и на том спасибо! Ладно, подсоблю тебе, – успокаивающе махнул рукой старик и протянул юнцу веревочную петлю, к другому концу которой была привязана увесистая булыга. – Аркан на шею, камень в руки – и прыгай. Оружие – оно на самом дне лежит, так-то, как ни бейся, до него не донырнешь.

– Так ведь… – Иван удивленно поглядел на старика. – С камнем, да в омут – враз на дно потянет, да и утопнешь!

– Правильно мыслишь, – подтвердил дедка. – Ишь ты, ума палата! Камнем сиганешь – до дна и дойдешь. А как оружие схватишь, так им эту веревку и перережешь.

– А ежели вдруг не найду?

– А ежели найти не сумеешь, то и выныривать тебе незачем, оно ж недоучка – хуже дурака, – напутствовал Всеславлич. – Так что сам решай, как оно: брать мою подмогу или прямо домой ворочаться. Ты думай, хорошенько думай. Землепашцем быть – дело верное, доброе. Свинья – конечно, не конь, а тоже от нее польза есть. На что тебе с чужой крови жить?

Иван глянул недобро и протянул руку.

– Давай свою петлю.

– Вот это другой разговор. Запомнил, что я тебе сказал? – Седобородый приладил груз на шее Ивана.

– Запомнил.

– Тогда ступай с богом, да возвращайся поскорей! А я тем временем ужин слажу.

Старик отвернулся, теряя интерес к безусому юнцу. Тот поежился и с натугой поднял привязанный к веревке камень. Иван попытался унять тревожный стук сердца в груди. В конце концов, сегодня он уже столько раз умирал, пора бы привыкнуть. Уж если Всеславлич отчего-то хотел погубить его, то, верно, мог это сделать сотню раз, пока он был привязан к дереву.