Тайная история Тартарии. Том 1. Паны, холопы и Другие

– На это я ответить не могу, да я почти и не знаю его. Он несметно богат и, вероятно, скоро будет шведским королем. Еще знаю, что он собирает древнее оружие, – ротмистр остановился, задумавшись. – Но, кажется, не всякое. Он ищет какой-то особый меч.

– Что ты сказал? – вдруг помрачнев, спросил Иван Сирко.

– Он ищет какой-то меч, – повторил ротмистр. – Граф передарил мне старинный клинок замечательной работы, подарок короля, будто это треснувшее коромысло.

– Что ж, сейчас со мной пойдешь, опосля решу, что с тобой делать. Пошли, поможешь казаков на телегу перетащить, схоронить нужно.

– А как же мои панцирники?

– За твоими людей пришлю. Уж то, что по-вашему отпеть не выйдет, не обессудь, я вас к нам не звал, ксензов ваших у нас не жалуют. Но и волков к людскому мясу приучать не след. Так что схороним по-людски, а покуда он постережет. – Атаман лишь поднял руку, из леса тихо, будто тень, вышел матерый волчище и улегся возле ног Сирко. Тот присел на корточки, погладил зверя и не приказал, а тихо попросил: – Постереги тут покуда, чтоб родичи твои не повредили.

Зверь оскалил пасть и будто зевнул, затем как-то совсем по-собачьи лизнул руку Ивана.

– Давай, за дело, – казак выпрямился и глянул на ротмистра. – Да ты не страшись, коли жену и детей моих защитил, не пленником, гостем у меня будешь.

* * *

Расположившись лагерем неподалеку от кургана посреди Дикого Поля, пан Гжегож вспоминал события прошедшего месяца. В доме Ивана Сирко он жил почти вольно, вот только на улицу выходить не хотелось. Окрестные жители, хоть и не говорили ему ничего, но смотрели недобро. А затем к атаману невесть откуда пришел высоченный статный бородач, седой, как лунь, но по всему видать силушки немереной. О чем уж там говорили хозяин с гостем, уединившись в горнице – то одному богу ведомо.

А только на следующее утро Иван Сирко дал пленнику коня, выписал охранную грамоту и послал в замок Гуровеже, чтобы указать графу, где он будет ждать встречи. Честно сказать, барону не верилось, что фон Шрекенберг всерьез воспримет послание атамана, однако тот, молча выслушав доклад ротмистра, велел тому быть проводником. Тут хочешь, не хочешь – не поспоришь, ибо, узнав о гибели отряда, посланного за семейством грозного атамана, король, разгневавшись, велел заковать Гжегожа в кандалы и бросить в подземелье. Но этого не произошло, пан Леонард лишь покачал головой, вымолвил «нет», и повелитель Речи Посполитой тут же смирился и отдал ротмистра в полное распоряжение своего благодетеля.

И вот теперь он ждал неподалеку от кургана, держа в поводу двух коней. Идея отправиться в путь вдвоем с фон Шрекенбергом казалась ему абсурдной, он пытался убедить в этом графа, но тот лишь недобро усмехнулся, и сомнения у ротмистра отпали сами собой. На его удивление, ни татары, ни казаки, ни московские стрельцы не встретились всадникам в пути. Они будто сторонились их. Иногда на горизонте появлялось облако пыли, и где-то вдали с холма можно было различить всадников, улепетывающих галопом, будто от целого войска.

Добравшись до указанного Иваном места, граф спешился и, опираясь на трость черного дерева, начал медленно подниматься наверх меж жутких каменных истуканов, хмуро взиравших на гостей. Там, на плоской вершине, горел небольшой костерок. Пан Гжегож разобрал фигуру атамана, сидевшего поблизости, и его неразлучного мохнатого спутника.

Пожалуй, ротмистр сейчас не смог бы сказать, кого он опасается больше. Конечно, к чему лукавить, Иван Сирко был грозен, но все же в этой угрозе было что-то понятное, человеческое. Для воина гибель в бою – исход хоть и нежелательный, но все же вполне ожидаемый. На то и война. Но этот волк… О нем рассказывали не меньше страшных историй, чем о самом Иване. Вот только если и впрямь сей зверь сопутствовал Сирко со времени его прихода на Сечь, то было очевидно, что и не зверь это вовсе, а сам дьявол! Ибо ни один волк не мог прожить столько-то лет. И все же он был жив, послушен и свиреп, когда требовалась свирепость.

Ротмистр глядел на дальний костерок, на поднимающегося вверх по склону графа и, честно говоря, сам не знал, чью сторону ему занять. Однако любопытство одержало верх и, стреножив коней, он начал тихо красться за графом, так толком не решив, что намерен делать.

* * *

Фон Шрекенберга мысли спутника не заботили. Он внимательно рассматривал освещенное мечущимися отблесками пламени лицо казака: глубоко посаженные глаза, скулы, обтянутые наголо выскобленной кожей, длинные усы, клок волос – оселедец – на макушке, губы плотно сжаты, две жесткие складки меж бровей – уж как угодно, а добрым такого человека не назовешь. Такой голову снесет, ни на миг не задумавшись.

Сирко тоже внимательно глядел на гостя. Вернее, смотрел он расслабленно, будто бы вскользь, но пан Леонард, знающий толк в воинском искусстве, прекрасно сознавал, чего стоит такая расслабленность – ни одно, пусть даже самое малое движение не могло укрыться от противника.

– Здравия тебе желать не буду, – глухо начал Сирко, держа руку на сабельной рукояти, – ибо здравия тебе не желаю. Ты свидеться хотел – вот мы свиделись.

Пожалуй, кого другого подобная резкость могла оскорбить, но только не Шрекенберга.

– А вот я рад видеть тебя, атаман. Много о тебе слышал…

– Да уж, – Сирко хищно ухмыльнулся. – Я для тех слухов немало кровушки вашей пролил.

– Было такое дело, – абсолютно спокойно подтвердил граф. – Да только мне на ту кровь плевать. Ежели из твоего казака, или из любого шляхтича кровь пустить, кто разберет, где чья? Кровь она всегда кровь, будь она хоть трижды голубая, а все едино красная.

– Ты что же, граф, сюда меня зазвал, дабы в долгих словесах упражняться?

– Вовсе нет. Дело у меня к тебе есть.

– Поди, за клинком моим охотишься?

– Это ближе к истине. Да только если с тем клинком и сам ты пойдешь, то, всяко, лучше будет.

– Это еще что за блажь?! С чего бы это мне с тобой идти?! Я вашего брата всегда резал.

– Пустое это все. Ну, резал, стало быть, на роду им так написано. А если прямо говорить, то как раз ты и есть наш брат. А вот эти все людишки – тебе и мне не чета.

– Вот еще!

– Верно тебе говорю, – перебил его пан Леонард. – Ты ведь, сказывают, с зубами родился, а это верный признак – не обычного ты роду-племени, не людского. Ступай со мной вместе, чем хочешь, поклянусь, мы всем миром править будем. Хочешь себе всю Русь и Малороссию? Бери всю, без изъятия. Хочешь Белую Русь, Червонную, Полонию сарматскую – и они твои будут. Вся Тартария под твою пяту ляжет. Скажи, что тебе нужно, ни в чем тебе отказа не будет.

– Ни в чем – ни в чем? – Сирко поднялся с места.

– Я же сказал.

– А ты побожись! Честным крестом осени себя, тогда и поверю.

Губы пана Леонарда сложились в тонкую линию, напоминающую сабельный шрам.

– Ну, видит бог, я хотел решить дело миром. – Он развернулся спиной к атаману, показывая, что разговор окончен.

И в тот же миг будто гром прогремел среди ясного неба. Звездная пыль рассыпалась, будто просо, и на землю темной беззвучной тенью опустилось крылатое чудовище.

– Ишь ты, поди ж ты! – Сирко отскочил, выхватил из ножен саблю. И едва клинок ее распластал ночную темень, чудище вспыхнуло, будто пороховой бочонок взорвался, на месте его обнаружился воин черноволосый, худощавый, в богатом восточном платье с черным сияющим клинком в руке. – Ба! Да это ж никак Дейали-Мурза! – присвистнул атаман. – Вот негаданная встреча!

– Отдай меч, и я сохраню тебе жизнь! – коротко, без намека на акцент, объявил грозный воитель.

– А ты возьми! Жизнь, так и быть, в придачу пойдет!

Иван бросился в атаку, привычно рубя недруга от плеча до просака. Ан, не тут-то было. Дейали-Мурза исчез и в тот же миг объявился сзади, еще мгновение – и он атаковал, но без успеха. Клинки их встретились, и обоих бойцов тут же обдало жаром – внезапная, будто удар молнии, вспышка озарила ночь. И всякий раз, когда сталь Белого Хорта встречала на пути сталь Хорта Черного, молния и гром сотрясали округу.

Позабыв о стреноженных конях, пан Гжегож подобрался совсем близко к месту схватки. Он больше десяти лет провел, не покладая оружия, но такого боя ему видеть не доводилось. Удары сыпались друг за другом с такой яростью и скоростью, что противостоять им не было никакой возможности. Пожалуй, за то время, пока атаман и мурза пытались уязвить друг друга заклятой сварожьей сталью, они бы вдвоем выкосили целое войско. Да так, что никто из воинов попросту не успел бы схватиться за оружие. Но здесь и сейчас ни один из грозных воителей не уступал другому.

Вот в кратчайший миг Дейали-Мурза вновь превратился в крылатое чудище, его длинный шипастый хвост мелькнул у самых ног Сирко. Однако шляхтич тут же увидел, как руки казака обращаются в крылья стремительного беркута, и вот он уже вонзает когти в макушку чудища и норовит острым крючковатым клювом выбить ему глаза. И снова бой на мечах в людском обличье, снова без окончательного исхода.

Гжегож, не отрываясь, следил за поединком, когда увидел графа, хорьком скользнувшего за спину казачьего атамана. В руках его была все та же трость с тяжелым бронзовым навершием. Он размахнулся…

– Нет! – воскликнул шляхтич и, сам не ожидая от себя такой прыти, бросился между Иваном и Леонардом фон Шрекенбергом. – Один на один!

От неожиданности граф отпрянул и обрушил свою палицу прямо на голову ротмистра. Шишак несколько смягчил удар, но Гжегож Левартовский рухнул без чувств.

– Мразь! – рявкнул граф. – Ни один человек не смеет заступать мне путь! – Он вновь занес трость над поверженным шляхтичем. – Честный бой не для меня.

– Хорошо, что ты сказал это, – послышался совсем рядом утробный, точно смеялся колодец, хохот. – Человек не остановит, а вот они – могут!

Каменные воины сдвинулись с места и, ускоряя шаг, бросились к оторопевшему графу. Заметив это, его сын, «мурза», метнулся было на помощь, но Сирко заступил ему дорогу.

– Э нет, так не пойдет! Куда побег, пацюк лайдачий?!