Сталинка

– А с чего ты, Пётр, взял, что при прежней власти тут бы так тайга и стояла? Может, заводы бы уже давно работали? И не на костях людских строились. – Мельком глянул на Геннадия. – Ладно-ладно!

Повернулся опять к Петру:

– Ты только подумай, Пётр, ведь вместо того, чтобы друг другу морду бить, могли бы жизнь свою благоустраивать!

– По-другому как-то надо было решать, – кашлянул в кулак и тут же притих Геннадий.

– Вот тут ты прав. Зря революцию подняли. До седых волос дожил, а не понял: то ли мы подняли, то ли нас на это дело подняли? Наступили умеючи на любимый мозоль, вот мы и взвились не подумавши. Не понимаю, кому от этого выгода? Уж только не нам. Какому хозяину выгодно собственный дом разворотить и жить в разрухе? Плох, покосился? Перестроить, но не посылать самого себя с протянутой рукой по миру. А то хозяева, то есть мы, – по миру, а пришлый люд давай тащить всё, что можно и что нельзя.

– Ну, потерявши голову, по волосам не плачут. А морду мы не только друг другу били, ещё и фашистам начистили. И будь у власти кто послабее – подумайте: вон ребятню дома угомонить попробуй, а тут… Конечно, гайки до живой крови закрутили. Но ведь в охране на северах не Сталин стоял, а обычные люди. Только сам, Константин, говоришь, дерьмовые. Вот и думаю: только ли голова виновата? Теперь Сталина нет, вроде полегчало, но увидел ночью воронок – и, признаюсь, ёкнуло сердце. И вот говорим каждый о себе чистую правду, а Геннадий опасается. Чего? Вот так-то.

Пётр покрутил в руках пачку папирос, рассматривая её и так и этак:

– А что власть поменялась, так со школы помню: рабовладельческий строй, капиталистический, значит, время так повернулось, что пришла пора другого строя. Думаю, этого не избежать было.

– Вроде полегчало?! Навроде Володи под вид Кузьмича! Повернулось? Ну да, повернулось! Только ко мне всё больше задницей! Где воинский госпиталь у вас в городе, знаешь? Тот, что на левом берегу возле парка, в самом центре города?

– Это бывшая семинария. Из красного кирпича выстроена, – уточнил Геннадий.

– Знаю, даже как-то бывать приходилось, – кивнул Петро. – Лечился ты там, что ли?

Константин потушил папироску, уткнув в пепельницу, вылез из-за стола, подошёл к окну, вдохнул полной грудью. Не поворачиваясь, ответил:

– Нет. Там напротив, чуть наискосок, стоит двухэтажный дом, справа и слева каменной, ну, противопожарной стеной от соседей отделённый, – это дом моего деда, дом Буденковых. Если найдёшь где в библиотеке старую карту города, не поленись, глянь – дом так и помечен.

– Особняком стоит, в коммуналку не превратили. – Геннадий потёр ладонью лоб. – С чего бы?

– Вот и я о том же. С чего бы у деда отобрали, а «народу», – усмехнулся Константин, – не отдали? А с того, что стоит в самом центре теперешнем, вот кому-то и приглянулся.

– Так там рядом ещё дома есть – их отдали под коммуналки, – кивнул Пётр через плечо, будто этот дом за спиной.

– Ну, всё не загребёшь. Могут «грабельки» пообломать. Власть, хоть народная, хоть благородная, от людей, которые её в руках держат, зависит. К каждому надсмотрщика не приставишь. А как сказала Анастасия Петровна, что имела её семья в прошлом большой дом, а жить ей пришлось в маленьком домишке… Понял я, что и вас лихо не обошло. – Потрогал бок эмалированного чайника: – Ген, сходи, поставь чаёк. Не тревожь женщин, сами обойдёмся.

Константин замолчал. Геннадий подождал – не скажет ли ещё чего? Вышел, но следом же вернулся, не желая пропустить хоть что-то из этого рассказа. Потому что хоть и многое знал про родственников, но ещё больше вопросов имел, а вот выспросить не решался.

– Чайник у Петровны на печке ещё остыть не успел. Вот, – и разлил кипяток по чашкам.

Какое-то время молча отхлёбывали густо заваренный чай.

– Дом, да ещё в центре города? Наверное, золотом заправлял дед?

– Нет, – усмехнулся в усы Константин, – сладкой продукцией: пряники, тарталетки, карамельки… Фабрику имел и свой магазинчик при ней. Выпускали столько, что ещё и в другие города отправляли. Мал я тогда был, но помню: вдруг тревожно в доме стало. На тот момент господа-товарищи, которые революцию затеяли, до наших краёв добрались. Дед рассказывал, что в театре на сцене вместо спектаклей кто-то заседает. Потом пришёл да и говорит, что в городе многих его знакомых, особенно из чиновников, арестовали. Власть сменилась. Мол, на фабрике никто на работу не выходит который день. Столько товара пропало! Что тут рассказывать? Сами понимаете. Отобрали фабрику. Ну, дед не робкого десятка был. Видать, упёрся рогом в землю. Кому же своё заработанное за здорово живёшь отдавать хочется? Что уж там у него вышло, только в доме суета поднялась. Собрали, связали узлы, погрузились на телеги и отправились в места, откуда дед родом, в Енисейск то есть. Теперь думаю, дед ареста опасался.

– Может, и не надо было срываться-то? Туда тоже, поди, революция докатилась? – пожал плечами Геннадий.

– Может, и не надо. Знать бы, где упадёшь, соломки бы подстелил. Без крайней нужды не стал бы дед срывать семью с насиженного места. Теперь только гадать можно… Дед с бабкой впереди, мать, сестра и я следом на второй подводе тащились. Зима, вьюга, дороги перемело. Так подумать, было с чего искать места поспокойнее: то красные, то белые, то Лазо, то Колчак. Колчак – ладно, мужик при регалиях, с умом. Хотя опять же, ни добро российское, ни жизнь свою сберечь не смог! А Лазо – пацан по житейским меркам, чуть более двадцати тогда ему было, а сколько дел наворотил?! В его возрасте немудрено. Но кому от этого легче? А эшелон этот чехословацкий, что на путях растянулся? А в эшелоне вагоны золота! Вот и подумайте: за какие такие коврижки людишки из чужих стран в сибирские морозы пожаловали? Понятное дело: господи, прости, помоги наскрести да унести. Вот и кинулся дед подальше от всей этой кутерьмы. Откуда ему было знать, что даже в Сибири, коей конца-краю не видать, не найти спокойного места, чтобы переждать эту, как он полагал, ну я так думаю, смуту.

Помолчал, собираясь с мыслями, и опять заговорил:

– Я тогда более всего опасался, что мама сама лошадьми править будет. А ничего, ещё как правила! И тут приключилось с нами такое, что и теперь только предполагать могу. Сначала наш обоз догнал отряд. Не поверите, сплошь офицеры. Обмундирование на всех с иголочки. Сколько их было – не знаю, укутан был до самых глаз, не очень-то головой повертишь! Мне показалось: всё, конец нашим мучениям, это за дедом, мол, возвращайся домой! Ан нет! Офицеры эти тоже с обозом шли. Подводы какими-то тяжёлыми ящиками гружённые были, хоть и укрытые поверх и перевязаны, а видно и по тому, как кони внапряг тянули, да контуры обрисовывались. Посторонились мы, ну и в снег врюхались. Офицеры о чём-то недолго с дедом поговорили, пока их обоз нас обходил, потом, правда, помогли нам, вытащили назад на накатанную дорогу, и только снег закрутился им вослед. Я и задремал, успокоился как-то. Раз офицеры впереди нас – значит, порядок, ничего страшного не произойдёт.

– Какие офицеры на таёжной дороге, да ещё в новеньком обмундировании? Не привиделось ли тебе по малолетству?

– Нет, Гена, не привиделось.

– Так неужели это Колчак золото, ну хоть какую-то часть из того, что в вагонах было…

– Не знаю. Ящики не просвечивали. Потом по жизни интересовался, припоминая этот эпизод. Обоз этот не только мы видели. Встречались мне люди в тайге, тоже кое-что припоминали.

– А поискать? Ведь примерное место, выходит, знаешь?

– Эх, Гена! Что золото, когда сыновей своих найти не могу?! А жизнь так быстро катится! Вот и эти подрастают! Они моё золото! Одних растерял, этих пуще глаза своего берегу. Не встреть я Евдокию, кто знает, может, и кинулся бы на поиски. А так – куда они без меня?

– А дальше-то, дальше-то что? – интересовался Геннадий.

Константин достал из пачки беломорину, закурил, отправил к потолку клуб дыма:

– Недалеко мы отъехали – опять нас нагоняют. Только эти одеты кто во что горазд и первым делом без разговоров давай наши подводы шмонать. – Глянул на Петра, усмехнулся: – Обыскивать. Сначала вроде что-то искали, а потом давай имущество, какое с нами было, на свои подводы перетаскивать. Кто на лошади верхом был – поперёк седла тюки кидал. Грабят да тем временем про какой-то обоз расспрашивают. Видать, про тот самый, офицерский! Ну, дед за грудки одного: «Что, сволочи, делаете?!» Мать металась по снегу, пытаясь ухватиться за руки, за полы зипунов: «Детей пожалейте!»

Константин замолчал, вглядываясь в повисшее под потолком облачко табачного дыма.

«Федька, пристрели эту оглашенную и её выродков!»

И так явственно вдруг вспомнилось ему, как мать кинулась к сестре, оттолкнула её в сторону и упала, закрыв его собой. Лёжа на спине, из-за материнского плеча видел, как подошёл какой-то мужик, штыком подцепил мать за одежду: «Лежи, дура горластая, не вздумай шелохнуться до тех пор, пока тут кто есть», – и передёрнул затвор. Раздался выстрел, другой. Мужик, повернув носком сапога лицо матери в снег, добавил: «За пацаном следи, чтоб не пикнул». Бросил окурок цигарки и отошёл в сторону. Интересный мужик получается. Вроде с бандитами заодно, но и сам себе на уме.

Попавший за шиворот снег растаял, и стало так холодно, что невольно застучали зубы. Неудобно подвёрнутая нога ныла и мёрзла. А мать еле шевелила губами: «Тише, сыночка, тише». Наконец она осторожно повернула голову, приподнялась, огляделась, села. На дороге никого не было. Ни дедова обоза, ни тех, кто нагнал. Только тощая кляча, запряжённая в розвальни с сеном, видать, оттого и осталась на месте, что никому не нужна стала. Прошарили обочины дороги: ни сестры, ни деда, ни бабки – ни живых, ни мёртвых не нашли. Значит, их зачем-то с собой увезли.

– Похоже, в самом деле колчаковцы везли золото в ящиках, а за ними бандиты гнались. Но выходит, и в банде не все самые последние гады, – заключил Геннадий.

– Думаю, нас бросили, решив, что тот мужик пристрелил. Ну, помогли мы кляче оторвать примёрзшие к снегу полозья розвальней и тронулись в путь. Хотя какой тогда из меня помощник? «Нам бы до Юксеево добраться. Есть там человек, который не даст нам погибнуть», – помню, я слушал мать, а хотел только одного: чтобы быстрее хоть куда-нибудь добраться, где тепло и не стреляют.

Константин замолчал, затягиваясь папиросным дымом, щурился, глядел в потолок, будто там что-то видел.

– Костя, Кость?! Ты чего замолк? Устал? Так это, может, уже спать?

– Ну если вам надоело, то я, Гена, сей момент прекращу свой рассказ.

– Что ты, Константин! Молчишь, вот мы и подумали, что, может, и не надо дальше-то бередить? – Петро курил, стоя у форточки, потому что возле стола дым и так повис сизым облаком.

– Да ладно. Дальше-то не так уж плохо, – Константин тепло улыбнулся впервые за весь рассказ. – Вы про золото интересовались? Не буду лукавить, интересовался я потом и обозом этим, и вагонами с золотом, через всю Сибирь растянувшимися. По-моему выходит, что много золота в Японию уплыло. Да и чехословацкий интерес тоже надо иметь в виду. Потому как невозможное дело – сесть на воду и задницу не замочить. Разговаривал я с одним зэком, который утверждал, что видел, как ящики с золотом на пароход перегружали. Но, похоже, не из того обоза, а то, что в составе оставалось. Без Колчака уже. А значит, и без нашего контроля. И что-то не слышал, чтоб нам кто-то золото возвращал. Может, покупали у япошек что? Но не видел я ничего японского у нас. Вот и думаю: не специально ли нас стравили? Пока мы друг друга лупцевали смертным боем, всякие интервенты успевали растаскивать наше добро. А место… – Константин улыбнулся в усы. – Так примерное место кто же из сибиряков не знает? Только по сибирским меркам примерное место величиной с какую-нибудь неметчину или того больше будет. Поди найди, где те ящики спрятали. С одной стороны, что на нашей земле спрятано, никуда от нас не денется. С другой, надо бы вернуть то золото, которое на иностранном пароходе уплыло. Только от революционной мурцовки отошли, заводы построили. Опять же, что ни говори, а лампочка Ильича даже в деревнях зажглась. И тут опять на нас попёрли. Как мёдом русская земля намазана!

– Так разуйте глаза, мужики: уголь, нефть, золото, тайга и поля. Пшеничка, мясо и меха. Вот и лезут кусок урвать, – громыхнул стулом Пётр. – На чужой каравай всегда желающие имеются.

– Ага. Только сами живём, зубы на полку положив. Мясо, меха… – криво усмехнулся Константин.

– Мужики, что-то мне ваш разговор… не того… – замялся Геннадий.

– Того, не того… Научиться бы как-нибудь не кулаками отмахиваться, а головой думать, чтоб не допускать на свою землю… всякую мразь. А то как война, так припрутся к нам, разнесут всё к чёртовой матери, а мы потом рассуждаем: где мясо, где молоко? Где? Где? – И Константин добавил в раздумье: – Прикиньте, сосед на вас с кулаками попрёт, вы же не будете ждать, пока он к вам домой вломится? На подходе… настучите в морду.