Сказка русского лица. Икона Богоматери в русской литературе

Сказка русского лица. Икона Богоматери в русской литературе
Татьяна Кирилловна Полякова

Образ Богоматери изначально присутствует в русской литературе, формировавшейся как духовная и православная.В первой части книги «Праздники Пресвятой Богородицы» рассказывается об иконах Богородичного круга, их месте в нашей литературе.Вторая часть посвящена иконам Богоматери с Младенцем, таким как Оранта, Знамение, Елеуса, Одигитрия. Тема рассматривается на материале развития литературы от древнерусской до современности.Книга обращена к широкому читателю.

Сказка русского лица

Икона Богоматери в русской литературе

Татьяна Кирилловна Полякова

© Татьяна Кирилловна Полякова, 2024

ISBN 978-5-0062-6326-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Праздники Пресвятой Богородицы

Богородичный круг икон начинается с поцелуя на фоне храма: «Зачатие Богоматери», «Св. праведные Иоаким и Анна». И это знаменательно.

Поцелуй выражает сердечное чувство человека. Бог есть любовь. Родители Марии Иоаким и Анна долго были бездетны и очень страдали от этого. Иоаким идет в храм, чтобы принести дары свои Господу. Но его жертва отвергнута, т.к. он бездетен. И встал перед ним Рувим, говоря: «Не подобает тебе прежде нас приносить даров твоих, яко чад не имаши». Иоахим удалился в пустыню и долго постился: «Не приступлю ни к пище, ни к питию, пока не воззрит на меня Господь Бог мой».

В его отсутствие Анна также двойным плачем плакала и двумя стенаниями стенала о вдовстве своем и бесчадии. Пришел праздник, а она предавалась печали. Служанка убедила ее снять одежды печальные и надеть праздничные. И сложила Анна одежды печальные, обрядила свою голову, надела одежды обручальные и около часу девятого вошла в сад свой прохладиться, села под деревом и начала молиться: « Господи Саваофе, услыши молитву мою, благослови ложесна мои…» И узрела Анна гнездо птичье на древе и возопила, со слезами взывая: « Горе мне! Кому уподобилась я окаянная! Птицам ли? Но и птицы небесные плодовиты перед тобою, Господи! О, горе мне! Кому я подобна! Зверям ли? Но и звери земные плодовиты перед Тобою».

Во время молитвы предстал ей ангел и объявил, что услышал Бог молитву ее. То же было с Иоакимом. Встретившись у златых ворот храма, Иоаким и Анна обнялись и поцеловались. Икона запечатлевает этот момент. В центре ее Иоаким и Анна в момент исполнения их молитв о даровании потомства, в верхних углах иконы, в полукружиях, они изображены молящимися. Он- в пустыне, она- в цветущем саду, где все говорит о желании единения с великой тайной жизни, роднящей человека со всей природой: и с птицами небесными, и с зверями лесными, которые созидают жизнь на земле.

Миг зачатия таинственен и божественно непостижим. Он знаменует собой торжество жизни. В мир идет новый человек! Как долго его ждали, как молились о его появлении. Как чист и нежен поцелуй супругов, ощутивших себя РОДИТЕЛЯМИ, созидателями храма жизни. И как обделен человек, не могущий себя назвать родителем. Но никогда не надо терять надежды на избавление от этого наказания. Праздник Зачатия христианская церковь отмечает церквами Зачатия, Зачатьевская, Аннозачатьевская, иконой «Зачатие Богоматери». Христианство освящает и поэтизирует зачатие не в блуде, грехе, не как результат похоти или случайной связи – в чистоте, браке, любви, жарком молении о даровании потомства.

Анна плакала в пустыне:
«Ах, не знать мне благостыни!
Люди, звери, мошка, птица, —
Все вокруг нас веселится,
Мне же, бедной, никогда
Не свивать себе гнезда.

    М. Кузмин Сб. «Нездешние вечера»,
    с. 152 – 153.
В стихотворении М. Кузмина (1872 – 1936) «Рождество Богородицы» бездетные люди уподобляются грешникам в притворе, которые ютятся у входа, не допускаемые в храм. Каждый входящий вправе смотреть на них с упреком, как на «нечистых», лишенных святости. На первый план выдвинуто душевное излияние – плач и моление Анны. «Анна плакала в пустыне». Пустыня не географическое понятие, а воплощение полноты скорби и одиночества. Лирическое «я» в плаче («Мне же, бедной, никогда Не свивать себе гнезда») смешивается с «мы», которое включает не только супруга, но всех страдающих от бесплодия. Анна «двойным плачем плачет и двойным стенанием стенает» о себе и о людях, лишенных права быть родителями. Горькое слово «неплодная» выделено в звуковом отношении глубоким ассонансом, эхом звучит в окружающих словах: О, неплодная утроба! Кто проводит к двери гроба?»

Для своей баллады автор выбирает четырехстопный хорей с парными рифмами. «Тихий, женственный, певучий, с угасанием созвучий, с беззащитностью своей», этот размер в русской поэзии несет отчетливый ореол «народного» стиха. Пушкин, добиваясь национального звучания, выбирает его для «Салтана» и «Мертвой царевны».

Вторая часть баллады – долгое ожидание, моление к Богу, надежда на чудо, убеждение в милосердии Божьем:

Кто покорен, кто смиренен,
Тот в пути лишь будет верен.

Претерпевый до конца
Удостоится венца.

И, наконец, – венец, апофеоз – рождение дочери Марии, Девы девам, носившей Спаса мира, моление поэта к Богородице: «Пусть и мне подастся сила Песни свято довести и себя Тобой спасти».

«Рождество Богородицы» входит в цикл стихов Кузмина «Праздники Пресвятой Богородицы» (1909г.), который написан под впечатлением северных икон, путешествия по северу России, посещения олонецких и поволжских монашеских скитов. Он является частью более широкого раздела лирики поэта «Всходила Пречистая на гору высокую», где представлены духовные стихи, в частности «Хождение Богородицы по мукам»

Этот цикл составляют семь стихотворений. Во «Вступлении» поэт, обращаясь к Святой Деве, молит простить «неопытную руку» и «грешный язык» слагающего «набожно простые строки». Далее следуют баллады «Рождество Богородицы»; «Введение», говорящее о празднике Введение Богородицы в храм; «Благовещение»; «Успение»; «Покров». «Заключение» – кантата с широкой девятистишной строфой и рефреном – обращением к Водительнице Одигитрии, Которая в море движет корабли к пристани, воинство ведет на бой, охраняет царя и простого смертного. В стихотворениях, посвященных праздникам Пресвятой Богородицы, Кузмин использует новозаветные апокрифы, известные в России с Х1века людям в основном «книжным», т.е. читавшим книги, а также духовные стихи, которые сочиняли на основе тех же апокрифов и пели «калики перехожие». В отличие от народных, поэт придает своим стихам более регулярный ритм, упорядочивает строфу, расширяет словарь.

У Иоакима и Анны родилась дочь, названная по указанию ангела Марией, что значит «Госпожа», «Надежда», «Душа». Рождение ребенка – великая надежда, потому что в нем родители обретают бессмертие. Он смотрит на мир их глазами, он похож на них. Когда они умрут, то будут смотреть на мир его глазами, говорить его голосом, думать его мыслями. Рождение ребенка – это и тревога за жизнь матери, за жизнь ребенка, и труд, и мука – в мучениях рождается человек, и великий праздник, торжество. Этими чувствами проникнута икона Рождество Богоматери.

Истомленная муками Анна на одре лежит, девушка поддерживает ее под плечи. В дом пришли женщины с подарками, иные держат свечи, солнечник, другие угощение. Счастливый Иоаким зрит из верхней палаты. Баба святую Богородицу омывает в купели до пояса, девица льет воду в купель из сосуда

Таков канон, по которому пишется икона. В ней много алого цвета – торжества, тревоги, страданий и нежности. Алое одеяние Анны; красное (красивое, торжественное) одеяние пришедших женщин; алый покров в вышине – человек пришел в мир, полный тревоги, испытаний. Пурпур имеет также сакральную символику – прядение младенца из крови матери.

Бережность, нежность, благоговение ощущается во всем: бережно поддерживает Анну девушка; другая длинными перстами легко касается воды в купели – не горяча ли; осторожны, торжественно нежны движения пришедших женщин; полон благоговейного внимания Иоаким. Здесь господствует ребенок (Госпожа, Надежда) – хрупкое беззащитное существо, которое нужно оберегать; он на время, пока беззащитен, становится господином, и все у окружающих подчинено ему, его защите. Иногда рожденный младенец показан не только в сцене омовения, но и на ложе матери, и на руках счастливых родителей, и спеленутый в колыбелке, где его качают и забавляют маленькие дети.

Рождество Богородицы – 21 сентября (8 сентября ст. ст.) – в России совпало с днем Куликовской битвы. Победа в ней русских стала знаком особого покровительства Богородицы, правого дела, права на защиту жен, матерей, детей от глумлений над ними. В России много храмов Рождества Богородицы, соответственно аналогичных икон. Назовем некоторые их храмов. Вологодская область, Ферапонтов монастырь ХУ-ХУ11 в.в.

Здесь, в соборе Рождества Богородицы в 1500—1503 г.г. иконописец Дионисий с сыновьями создали один из самых замечательных фресковых циклов, в полном объеме сохранившихся до наших дней. Звенигород, Саввино-Сторожевой монастырь, основанный в конце Х1У веке Саввой, учеником и последователем Сергия Радонежского. В соборе Рождества Богородицы (начало ХУ) – фрески знаменитого Андрея Рублева. Среди нещадно сокрушенных памятников «пережитков проклятого прошлого» была и церковь Рождества Богородицы в Московском Кремле. Храм построен супругой Дмитрия Донского Евдокией в честь праздника на день Куликовской битвы. Церковь Рождества Богородицы в Старом Симонове, где погребены герои Куликовской битвы Пересвет и Ослябя.

Акт рождения ребенка в русской литературе полон торжественности. Как «таинство, торжественнейшее в мире», описывает рождение ребенка Л. Толстой в «Войне и мире» в той сцене, где князь Андрей Болконский, тяжело раненный в Аустерлицком сражении и чудом избежавший смерти, возвращается домой в момент родов жены. Изображение иконописно. Скупы, многозначительны, тщательно выверены как на иконе каждый жест, движение, линия. «В доме видна была одна какая-то общая забота, смягченность сердца и сознание чего-то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту». И вновь повторено: «Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось»

Одна из русских икон Богоматери называется « Умягчение злых сердец» – то, к чему призывает православная церковь. Какое самое жестокое сердце не смягчается при рождении человека, акте, при котором люди объединяются в общей заботе, отбросив все мелочное, желая помочь, не навредить, сохранить жизнь.

«Превосходная должность – быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении перед красотою! Ну да – порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью, и тоска жадно сосет кровь сердца, но это – не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а не удались людишки…» – так думает герой рассказа М. Горького «Рождение человека», молодой парень, работавший вместе с голодающими орловскими возле Сухума, где строили шоссе.

Он рассчитался и ушел пораньше, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря. «Осенью на Кавказе – точно в богатом соборе, который построили великие мудрецы… Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их – живою тканью многообразных деревьев, и – безумно красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли».

Таков фон действия – море, солнце, уходящая вдаль дорога, благодатная земля, подобная богато украшенному собору. Юноша слышит тихий стон в кустах – «человечий стон, всегда родственно встряхивающий душу». Он находит здесь рожающую женщину и принимает у нее роды. Сцена родов, написанная с натурализмом и анатомическими подробностями, сменяется иной, полной света, тепла, любви. Юноша и плачет и смеется, держа на руках ребенка. Сердце его наполнено любовью, вся природа полна любви, и ручей журчит, «точно девушка рассказывает подруге о возлюбленном своем». А мать улыбается, и на лице ее «удивительно расцветают, горят ее бездонные глаза синим огнем». Она прикладывает ребенка к груди, истомленная родами замирает, потом юноша видит, как «снова открылись эти донельзя прекрасные глаза – святые глаза родительницы, синие, они смотрят в синее небо, в них горит и тает благодарная, радостная улыбка; подняв тяжелую руку, мать медленно крестит себя и ребенка». Мать молится Богородице, благодарит Ее, собираясь в путь, уверена, что Богородица «пособит» ей. Они пускаются в путь, неся на руках ребенка. Юноша видит снова глаза матери, выражение которых пытались передать иконописцы всех времен, обращаясь к образу Богородицы, Общей Матери всего живущего: «Шли тихонько, иногда мать останавливалась, глубоко вздыхая, вскидывала голову вверх, оглядывалась по сторонам, на море, на лес и горы, и потом заглядывала в лицо сына – глаза ее, насквозь промытые слезами страданий, снова были изумительно ясны, снова цвели и горели синим огнем неисчерпаемой любви. Однажды, остановясь, она сказала: «Господи, Боженька! Хорошо – то как, хорошо! И так бы все – шла, все бы шла, до самого аж до краю света, а он бы, сынок, – роc да все бы рос на приволье, коло матерней груди, родимушка моя».

Так заканчивается рассказ о рождении человека, который пришел в мир – храм с его солнцем, морем, горами, растениями. Сейчас его несут на руках, но созреет его разум, и он своими ногами войдет в этот храм, и мы не знаем, осквернит или освятит он его своим пребыванием в нем.

Введение во храм Богородицы – следующий по порядку праздник церковного православного календаря, посвященный Деве Марии, который празднуется четвертого декабря. Когда Ей исполнилось два года, Иоаким сказал: «Отведем Ее в храм Господен, чтобы исполнить обет». И сказала Анна: «Дождемся третьего года Ее». В сопровождении своих сродников и знакомых, с веселием торжественно ввели Пречистую Дщерь свою в храм воспитатися божественною благодатию пред Господом. Хотя Пресвятая Дева трилетствовала телом, Она уже многолетствовала духом, была совершенна душою. Она вошла в храм торжествующей и радующейся, так как смотрела на храм как на райскую обитель, как на вожделеннейшее место. Первосвященник Захария встретил Деву и ввел ее в Святая святых, куда имел право входить только он сам, да и то лишь раз в году.

Стихотворение М. Кузмина «Введение» из цикла «Праздники Пресвятой Богородицы» самим ритмом четырехстопных дактилей – плавным, волнообразным, с сильным подступом, повторами – подхватами в начале и конце строф воспроизводит это торжественное восхождение по ступеням храма.

Вводится девица в храм по ступеням,
Сверстницы – девушки идут за ней.
Зыблется свет от лампадных огней.
Вводится девица в храм по ступеням.

    М. Кузмин Нездешние вечера. С.154
На иконе Неопалимая Купина Мария изображается с лестницей в руке. Лестница – знак духовного восхождения к высотам знания о мире, совершенствования, понимания жизни и мироздания. Сейчас Она делает свои первые шаги по этим ступеням. Но как важны эти шаги, какой взволнованной торжественности и многозначительности исполнена икона «Введение во храм Пресвятой Богородицы». Она полна движения: Мария протягивает руки навстречу новой жизни, Захария благословляет Ее, Иоаким и Анна, глубоко сосредоточенные, ловят каждый шаг дочери, протягивают руки, стремясь поддержать, уберечь дочь.

В жесте рук Марии – полное доверие: иду с надеждой. «Принимаю с добром и открытостью», – отвечают Ей протянутые навстречу ладони Захарии. В иконе подчеркнуто единение людей, она вся как бы замкнутый круг, центр которого маленькая девочка, стоящая на пороге храма. Все присутствующие в невольном порыве наклонились к ней, стремясь разделить с ней этот миг. А наверху летящий ангел. Когда Мария будет жить в храме, он станет приносить ей пищу. Ангельская пища – духовная пища. На иконе Мария изображается дважды: встречаемая Захарией и в верхнем углу – сидящая на ступени и питаемая ангелом.

Икона Введение во храм Пресвятой Богородицы появляется в романе И. С. Тургенева как часть интерьера – убранства комнаты Глафиры Петровны, наводит на мысли о смысле жизни существа, введенного в храм жизни и отошедшего от него в мир иной с последним целованием и в полном одиночестве: «В спальне возвышалась узкая кровать под пологом из стародавней, весьма добротной полосатой материи; горка полинялых подушек и стеганое жидкое одеяльце лежали на кровати, а у изголовья висел образ Введение во храм Пресвятой Богородицы, тот самый образ, к которому старая девица, умирая одна и всеми забытая, в последний раз приложилась уже хладеющими губами». Но помещенное непосредственно за размышлениями Лаврецкого о Лизе Калитиной описание в сознании читателя невольно соединяется и с этой героиней романа: «Вот, – подумал он, – новое существо только что вступает в жизнь. Славная девушка, что то из нее выйдет. Она и собой хороша. Бледное, свежее лицо, глаза и губы такие серьезные, и взгляд честный и невинный… А впрочем, чего я размечтался. Побежит и она по той же дорожке, по какой все бегают». «По той же дорожке, по которой все бегают», в сознании Лаврецкого, – фальшь, обман, корысть, нечистота душевная, суетность, вечное жеманство, все, что воплощается для него в образе Варвары Павловны, Марьи Дмитриевны, лгуна и сплетника Гедеоновского, светского человека Паншина.

Образ Лизы Калитиной Тургенев изначально рисует как образ русской Марии. «Я помню вас хорошо; у вас уже тогда было такое лицо, которого не забываешь», – говорит ей Лаврецкий. Взволнованный вдохновением Лемма, «он стал думать о ней, и сердце в нем утихло». «Чистая девушка, – проговорил он вполголоса, – чистые звезды». Лемм, объясняя отношения Лизы и Паншина, замечает: «… но она его не любит. Она может любить одно прекрасное, а он не прекрасен, то есть душа его не прекрасна». Детство Лизы Калитиной, ее разговоры с няней кажутся списанными у Тургенева с иконы или картины Детство Марии. «Странно было видеть их вдвоем. Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие Пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, – и царей не боялись, Христа исповедовали; как им птицы корм носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали».