Сколько проходит? Миг? Вечность? Лёха с Пашкой молчат. Все знают, если что, они уйдут втроём.
– А мы всегда ТАК играем, – раздаются голоса, – мы на команды давно разбились… Саш, ты иди в свой двор…
Ксения, занимаясь домашними делами, изредка поглядывает в окно. По улице с воплями носится детвора, среди которой и её шестилетний сын. Сейчас дети почти не играют в футбол… Жалко…
Его надо любить
Миллион алых роз
«Миллион, миллион, миллион алых роз…» – неслось по коридору необычного отделения городской клинической больницы Москвы. Ксения, с трудом продирая глаза, дотянулась до электронных часов с подсветкой. 01:37. Уснули только минут 40 назад! У Назико что-то с мочевым, приходилось бегать за санитаром каждые 15 минут.
Голос был мужским, чистым и, как показалось Ксении, знакомым. Она вышла в коридор и застыла в изумлении. По коридору в инвалидном кресле-коляске ехал Ванин Толя, распевая шлягер. Его крашенные в белый цвет волосы были покрыты пеплом и пахли палёным, лицо и руки перепачканы сажей. Он был почти в неглиже… Толя кивнул Ксении и широко стал улыбаться медсестре: «Моё почтение, Танечка! Вот я опять здесь. Будь добра, приготовь мне чашечку кофе и раздобудь сигаретку».
– Ну, Анатолий Иванович… В огне не горишь, в воде не тонешь… Сейчас уважу.
– Ксюш, ну, что глазёнки круглые-то? Из Склифосовского я… Курил, заснул, перина вспыхнула. Слава Богу, до телефона достал, пожарные быстро приехали, двери вышибли… А туда привезли, ожогов нет. Стали думать, куда меня деть, квартира ведь выгорела. Решили, что тут не выгонят.
– Толь, а что ты поёшь-то?
– Так живой! Хоть без дома теперь.
15 метров
Жил Толька, вернее, Анатолий Иванович, как звали его, если учитывать возраст, в центре Москвы, в отдельной 15-ти-метровке. Не случайно отдельной, поскольку, именно благодаря этому факту, у него дома вечно тусовалось множество весьма разношерстного люду. Мебелирована комната была скудно. Стол, стулья, разваливающийся диван – или тахта, уже было не понятно, – и очень древний сервант с посудою. На кухне тоже был стол, холодильник, а оставшееся от четырёх метров квадратных занимала Толина перина, где он, по сути дела, и жил.
Да! Здесь был ещё стул! Стоял он посередине кухонного пространства так, чтобы не вставая с него, можно было дотянуться до плиты, холодильника, мойки, стола и снять с телефона, стоявшего на подоконнике, трубку.
Толя работал надомником – вязал крючком. Когда-то он учился в Гнесенке. Закончил ли?.. Пел он здорово. Разное. Вот только редко…
С женой, красавицей-грузинкой Музой, он был в разводе. Но каждый год ездил к ней на отдых в Гагры. Толя изумительно готовил грузинские блюда.
Впервые дома у Анатолия Ксения оказалась с подругой. Была дождливая, промозглая зима. Они забрели к нему на второй этаж. Дверь оказалась открытой. Ещё не видя Толю, услышали его голос:
– Да успокойся же ты! Никто тебя родительских прав не лишит! Ведь ты к сектантам не подался. Ну и пусть её носит, а ты теперь ради ребёнка живи…
Они вошли в коридорчик, а затем в кухоньку. Толька сидел на стуле нога за ногу, к голове полотенцем была привязана телефонная трубка, в одной руке он держал крючок и недовязанную детскую шапчонку, в другой руке у него была ложка, которой он, для пробы, зачерпнул из пятилитровой кастрюли борщ.
– Девчонки! Как раз борщ готов! – Расплылся он в улыбке. – Андрюшечкин звонил. Ленка к своим братьям по разуму умотала, Никитку оставила. Тяжело будет Андрюшечкину на костылях-то, когда Никитка пойдёт…
Это он уже размотал свою перевязь и наливал девушкам в тарелки ярко-красный, остро даже пахнущий борщ…
В комнате послышалось какое-то шевеление. Лиза вопросительно посмотрела на хозяина.
– Это Васька опять пропился, и его жена выгнала. Лиз, спустись за кефиром, а? В коридоре пиджак висит, деньги там.
Пока не было Лизы, на ту же четырёхметровую кухню ввалились каким-то образом ещё четверо. Три девушки и юноша. Парнишка ходил на костылях, ноги у него не разгибались в коленях, отчего он был Ксюше чуть выше пояса. Странно было откуда-то снизу перехватить ТАКОЙ взгляд.
– Серёженька, Ксения у нас барышня залётная…
– А Москва – столица нашей Родины. Куда ещё лететь-то? – Серёженька продолжал сверлить взглядом… Трое его подружек кинулись на него с кулаками…
– Так, его девчонки! И давайте уже ешьте. И скажите мне, разговор с администрацией был? Разрешили вам по городу ходить? Документы ваши отдали вам?
– За пределы интерната выходить разрешили, только надо говорить, когда вернёмся. Документы не дали, сказали, пока вы у нас живёте, мы за вас отвечаем, а документы посеять можете. В метро вас и так пустят… – один глаз Наташи глядел на Толю, другой испытывал Ксению.
Анатолий Иванович покачал с досады головой…
Обыкновенное «чудо»
В отделении отключили тёплую воду… Это в том отделении, где больше половины больных было лежачими… О памперсах для взрослых тогда и речи не было. Младший и средний медперсонал самоотверженно взялись за чайники.
Ребята сидели в туалете Толькиной палаты и курили.
– Надо родных просить, чтоб утюги везли. Хотя б по одному на палату. Иначе, ребятушки, нас тут сожрут с потрахами. – Толька сидел на толчке, в его позе – нога за ногу. Ксения, как всегда, заняла пластиковое кресло, которое ставилось под душ, чтоб мыть нестоячих. Киса сидел около стены на корточках. Алёшка задумчиво включал и выключал воду.
– Бельевые вши – страшная вещь. Быстро размножаются. Интернатских позавчера привезли, и обработали сразу, и вещи спалили, а вон они всё равно расползтись успели. А тут ещё с водой… Надо хоть одежду утюгами прожигать…
– Виктор Александрович сказал, где-то трубу прорвало… Раньше четверга воду не дадут… – Киса затушил бычок и сплюнул в мойку.
В коридоре раздался голос заведующего.
– Лёгок на помине…
В курилку вбежал небольшого роста человек с живыми, с искринкой, глазами и аккуратной чёрной бородкой. Виктор Александрович, он же дьякон, отец Виктор, остановился посреди «заведения».
– Ну, как вы, ребят?
– Да вот… Решаем… Что ж мы тут все живностью обзавелись, а Вы нет… Вот скинемся по два экземпляра, из Вашей бороды хороший зоосад получится, – Толик в упор посмотрел на доктора.
– Относительно лечения вопросов нет? – Виктор Александрович кивнул в ответ на молчание и быстро вышел из палаты…
К вечеру в отделении была тёплая вода.
Свет
Ксения с мамой приехали в Москву на лечение к известному иглотерапевту. Остановились у Толечки Ивановича, как его звала Ксюшина мама. Он же её, соответственно, называл «Валечка Ивановна».
Валентина Ивановна пекла блины. Анатолий Иванович возился с мясом. Должны были прийти Киса с Алёшкой.
У Ксении в руках книжечка Нового Завета издательства «Гедеоновы братья». Анатолий Иванович заглядывает в комнату из кухни.
– Ксенька! Лёжа Слово Божие не читай!…
Он грозит ей пальцем. Ей ново и удивительно его такое поведение… Она выходит в проём кухни. Толик как раз режет с усилием мясо. Верхней пуговицы на его рубашке нет, из-за пазухи у него выскочил и болтается на бечёвке медальончик. Вернее то, что от него осталось. Алюминиевая пластиночка, а изображение, видимо, давно отскочило. Толик перехватывает взгляд…
– Давно Кису просил крестик купить, некогда ему всё… На девок-то время находит… Ну, ничего, – он показывает ей пластиночку, – тут изображение креста осталось. И хватит с меня…
Получилась пауза. Потом он опять заговорил.