Колючка и стихоплёт

Выждав на всякий случай минут пять, Малика выбралась из буфета. Нога онемела от лежания в неудобной позе, кровообращение восстанавливалось медленно и с неприятным покалыванием. Её взгляд наткнулся на несколько карт, оставшихся на столе. Три из четырёх мастей – пики, в том числе перевёрнутый туз. Насколько девочка помнила, это означало для кого-то верную смерть. В тот день это слово не взволновало Малику, она вообще не задумывалась о смерти до семи лет.

5 глава

Малика хорошо запомнила последний день лета, но не потому, что ей предстояло пойти в первый класс. В тот день она впервые увидела похороны.

Малика выбежала во двор и остановилась на крыльце, обдумывая, чем лучше заняться: половить ящериц на пустыре или забраться на ничейное персиковое дерево во дворе и достать последние в этом году плоды с самой верхушки. Её озабоченный взгляд прошёлся по детской площадке, губы скривились в презрительной усмешке: на краю песочницы сидел Кирилл. Он больше не играл в одиночестве, легко и быстро влился в дворовую компанию и даже временами верховодил, придумывая новые развлечения. Задиристые Сенька и Виталик, старше на целый год и уже второклассники, позволяли иногда поруководить. Будучи уже школьниками, обычно они пытались помыкать малышнёй, гоняли её по выдуманным поручениям и нередко задирали. По отдельности их не воспринимали, только вдвоём, хотя выглядели они словно противоположности друг друга. Сенька – весь удлинённый, тонкий как цапля, с белёсыми бровями и такими же невыразительными ресницами. Виталик был коренастый как бочонок, смуглолицый, с одной пушистой бровью над угольно-чёрными глазами.

Новенький, казалось, не сделал ничего для того, чтобы стать заводилой, просто не боясь высказывал своё мнение и знал много необычных игр. Если Кирилл появлялся во дворе, Малика находила себе другое занятие где-нибудь подальше, злясь на друзей, предавших её, и на саму себя за упрямство.

Малика раздражённо фыркнула и отвернулась, глаза наткнулись на странный деревянный сундук у соседнего подъезда. Подъехала машина, из неё выбрались незнакомые люди, одинаково хмурые и ссутуленные горем. Из подъезда вышло ещё несколько человек, таких же печальных и молчаливых, они молча обнялись с приезжими.

Девочка подкралась поближе и остановилась возле лакированной крышки гроба, пристроенной у стены. Она коснулась гладкой поверхности и, найдя в группе людей знакомую старушку, спросила:

– Это что за сундук такой?

– Это гроб, – тихо отозвалась пожилая женщина, подходя ближе к девочке.

– Что там будут хранить?

– В него положат Веньямина Михайловича.

Малика опешила.

– За что? – Она оглянулась на крышку гроба, оценила её узость и заволновалась. – Там же совсем неудобно, на бок не ляжешь.

Старушка тяжело вздохнула.

– Он умер, деточка. И в этом гробу его похоронят на кладбище.

Малика смутно помнила упомянутого мужчину. Он редко выходил на улицу, а с зимы и вовсе не показывался. В животе стал завязываться узел страха, кожа покрылась мурашками. Её ужаснула мысль, что кого-то могут уложить в деревянный ящик и закопать в землю. И эта земля будет давить сверху, не вздохнуть, не встать, кричи – никто не услышит. Малика помнила, как выглядит кладбище в деревне. Она ходила туда с Профессором, навещали дедушку, которого она никогда не видела. Но раньше она не задумывалась, что там под землёй лежат люди. Очень много людей. Мёртвых людей.

Малика попятилась назад, боясь закричать. Самого Веньямина Михайловича ещё не вынесли, и видеть, как это произойдёт, совсем не хотелось. Она убежала на пустырь, не оглянувшись, хотя слышала, как Сенька и Виталик звали её играть в мяч. Ящериц не ловила, не до того было. Сидела на большом валуне абсолютно неподвижно: переживала сделанное открытие. При полной внешней неподвижности внутри у неё бушевал ураган чувств, довлеющим из которых был страх. Никогда Малика так не боялась чего-то непонятного, невидимого, неотвратимого. И никто не мог ей помочь пережить это чувство. Ужас перед смертью погрузился в подсознание, но порой прорывался жуткими снами и фобией закрытых пространств.

С того дня она начала бояться темноты, но признаться в этой слабости не могла ни отцу, ни друзьям. Каждый раз, когда Малика заходила вечером в неосвещённый подъезд, её накрывала волна паники, и она сломя голову летела по ступенькам к спасительной лампочке над дверью своей квартиры.

Несколько часов Малика бродила по пустырю, вдоль канавы, собирая колючие репейники и складывая их в карман. У неё зародилось смутное предчувствие, что сегодня снаряды ещё пригодятся. Во двор она вернулась к обеду, сразу направилась к персиковому дереву. Недалеко расположилась местная компания. Прямо на асфальте они играли в карты, постоянно оглядывались на окна, чтоб не пропустить бдительного родителя, который захочет отобрать у них азартную забаву.

Малика какое-то время прислушивалась к игре, поедая добытый с верхушки персик, потом прошлась по краю забора и спрыгнула чуть ли не в центр круга, образованный игроками.

Не дожидаясь шквала протестующих воплей, надменно процедила сквозь зубы:

– Нудятина. Я лучше придумала. Кто не трусит, тому погадаю.

Кирилл принялся собирать свои карты, избегая взгляда соседки. Танечка резко встала.

– Ну, я. Раз уж ты дочка ведьмака, расскажи, куда делся мой любимый котёнок?

Малика села прямо на асфальт, сложив ноги по-турецки, через рваные джинсы выглянули острые коленки. Она протянула руку.

Кирилл сложил карты аккуратной стопкой и вложил в её ладонь.

– Не сомни, они новые.

Малика ловко перетасовала карты и сделала первый расклад. Дети нависли со всех сторон, опасаясь пропустить сеанс гадания. Затихли в ожидании и предвкушении.

Уже через секунду Малика поняла, что не будет озвучивать то, что увидела и придумала свою версию.

– Твоего котёнка украли. Люди на машине ехали, увидели какой он хорошенький, и забрали себе домой. Балуют его теперь вкусняшками.

Танечка скривилась:

– Вот гады! – кратковременно возмутилась она и тут же забыла о котёнке. – А что ещё карты говорят?

Малика собрала колоду и снова разложила, только по-другому. Ничего плохого и неприятного карты не обещали. Именно это разозлило Малику, поэтому она начала выдумывать предпочтительный для себя вариант.

– В первом классе ты будешь учиться хуже всех. С тобой никто не будет дружить, будут называть тебя ябедой и обкидывать в столовой едой.

Танечка аж задохнулась от возмущения.

– Дура, дебилка! Сама будешь хуже всех! Ты даже читать ещё не умеешь, а я весь год ходила на подготовительные занятия. Мама за них, знаешь, сколько заплатила?!

Малика не ответила, резко встала, вынула из кармана комок репейников и закинула их прямо в рыжую шевелюру Танечки.

Танечка затопала ногами и заверещала. Кинуться на Малику не посмела, слишком у той репутация была опасная. В бессильной ярости сжала кулаки и зловеще пообещала:

– Ты ещё пожалеешь.

Малика не стала дожидаться окончания истерики и, оставив ребят в разной степени удивления, направилась к своему подъезду. Сзади её догнал Кирилл.

– Я видел, как котёнка машина раздавила. Не стал говорить, чтобы не расстраивать Танечку. Сан Саныч его на пустыре закопала.

Малика резко остановилась и грубо его оттолкнула.

– Чего привязался? Отвали.

Кирилл изумлённо отступил.

– Мы же с завтрашнего дня в одном классе будем учиться. И Танечка тоже. Вместе будем в школу ходить.

Малика скривилась.

– Я сама по себе. Отвали, говорю, по-хорошему, а то нос тебе раскровякаю.

Кирилл рассердился.

– Знаешь, кто ты? Скорпионша ядовитая! Это ты про себя на картах всё увидела. Колючка!

Вылетевшее сгоряча обзывание из уст воспитанного Кирилла надолго превратилось в прозвище Малики. Но открыто так её называть мало кто решался. Первые смельчаки заполучили фингалы и другие телесные повреждения, а новых желающих испытать ядовитость скорпионши долгое время не появлялось.