Мы с тобой поменялись ролями:
Словно доченька ты у меня,
Постаревшая добрая мама,
Моя мама – из света и дня.
Ты, конечно, не просишь игрушек
И не учишь нелёгкий урок.
Просто мир тебе доченькин нужен —
Стариковский-то беден мирок.
И когда ухожу я из дома
(Всё какие-то гонят дела!),
Непонятною силой влекома,
Возвращаюсь, чтоб ты не ждала.
И во взгляде твоём – не тревога,
А тоски, одиночества боль.
Потому и кричу от порога:
«Я вернулась! Я снова с тобой!»
Если выпадет встреча с друзьями,
Где и шутки, и песни, и смех,
Ты посмотришь такими глазами,
Что уйти без тебя – просто грех!
Не сопрано – фальцет очень тонко
Зазвенит и сорвётся на дрожь,
И вопрос, как вопрос у ребёнка:
«А меня ты с собою возьмёшь?»
Я дотоле с тобой неустанно,
Сколько будет дорог впереди.
Посмотрите: вы видите? – мама,
Словно доченька, рядом сидит!
Багаж
Я в жизнь выходила с одним чемоданчиком,
Оставила дом, помахала родне.
Летела вперёд за звездою заманчивой
И верила в счастье, что выпадет мне.
Да, только – вперёд!
Как прекрасно движение!
Багаж тяжелел – всё хотелось иметь:
Квартиру и дачу, мужчин поклонение,
Карьеру, достаток… Успеть бы! Успеть…
И в бешеной гонке за благами этими,
И веруя в то, что живу, не греша,
Споткнулась о камешек, мной не замеченный,
Но – не обходимый, с названьем «душа».
И что-то заныло тревожно под ложечкой:
Душа, отзовись, примостилась ты где?
Ты в пятки скатилась? Устала немножечко?
Озябла? Во что тебя лучше одеть?
Стоят в кладовой сундуки, чемоданищи,
Пылятся в шкафу крепдешин и меха…
А всё же, душа, обрела ты пристанище?
Ведь ценности эти – всё блажь, чепуха!
И всё оказалось ненужным, незначимым,
Нелепым, смешным в судьбоносной реке…
Я жизнь начинала с одним чемоданчиком.
Из жизни уйду, как и все, – налегке…
Муслиму Магомаеву
Как же быть мне теперь,
Если жизни захлопнулась дверь?!
Ты с судьбой моей был неделим,
Муслим!
Ты был брат, ты был друг.
Если горе давило вокруг —
Я жила баритоном одним:
«Муслим»…
Но сгорел, как свеча,
И слеза о тебе горяча:
Видно, плохо был мною храним
Муслим.
Сладкозвучный Орфей!
Голос твой – и ничей! —
Искрой Божию был осеним,
Муслим!
У его могилы
Святогорье к себе манит —
В эти парки, луга и рощи…
Здесь и дышится как-то проще,
И без боли душа скорбит.
И слова здесь звучат полней,
И сердца не стучат вполсилы…