Дар языков

Дар языков
Татьяна Георгиевна Алфёрова

Шестеро друзей обнаружили «матрицу языков», благодаря которой обрели способность говорить на всех наречиях мира. Они спешат наделить бесценным даром как можно большее количество людей, полагая, что это приведет к всеобщему счастью и благоденствию. Но человечество, увлеченное междоусобицами, не готово к такому дару – напротив, он ставит под угрозу само его существование. Вспышки агрессии внезапно охватывают все континенты, но чудо все-таки случается, когда, казалось бы, мир уже завис на краю пропасти.

Татьяна Алферова

Дар языков

* * *

Я знаю – откуда взялось, знаю, как это было. Каждый из нас дописывал: кто страницу, кто предложение, кто всего лишь слово. Нам казалось, что мы знаем вес слова, его плоть, его дыхание. Свист и воздух. Значение слова! Нам казалось (как всем людям, которые хоть чуть-чуть задумываются над этим), что мы управляем словами, более того – используем их, как хотим. Мы писали свои слова в воздухе.

Я уже знаю: мы ошибались. Это так по-человечески, так понятно.

Сейчас на берегу, у древнего моря, после Его голоса, я просто жду, лежа на мокрой гальке. И не хочу знать, когда мы ошиблись. Пусть будет что будет…

Ирина прислала длинную трогательно-нелепую эсэмэску – давно. Читаю, не глядя на время и дату отправления. Пора отказаться от времени, от иллюзии власти над словами, от своего «я» и просто от «я» как слова.

«Солнце еще ровно стояло прямо над головой, а наш принц не падал на шоссе, и кровь не текла – так страшно – по сухому звенящему асфальту. И мама, даже мама, еще сидела за столом, тянула из чашки растворимый кофе, а не водку, волосы ее были аккуратно причесаны, аккуратно выглядывал из выреза пушистого джемпера с рисунком “аргайл” шелковый воротничок блузки».

Ирина права, она оказалась мудрее нас всех. Надо лишь фиксировать; записывать, а не рассуждать, оставлять штрихи, блики, пятна тени на земле. Одним словом – след. Неважно, кто его увидит. Пусть след останется. Ирина останется – это уже знаю, и это новое знание. Ирина спасла себя эсэмэской? Так получается?

А может, она не мудрее, а лишь педантичнее прочих?

Часть 1

Начиналось так.

1

Небольшая группа студентов и молодых преподавателей из Петербурга, довольно самонадеянно и опрометчиво называвшая себя спелеологами, решила найти свою собственную пещеру. Искать, по общему мнению группы, мыслящей согласно, как стайка уклеек, то есть практически единым мозгом на всю стайку, следовало в горах, сжимающих Черное море. Гор, присунувшихся к морю тяжелыми, заросшими кизилом и боярышником тушами, было множество. Но отправились они не к безлюдной, загадочной и неизменно пронизанной острым ветром горе Ак-Яр с ее сотнями карстовых пещер, тысячами колодцев и хитрых расщелин. Не к туманной, но светлой от известняков Ак-Яр с неизведанными тропами, а к мрачной и темной, усеянной туристами и шумными отдыхающими горе Башлангыч на границе с маленькой бывшей союзной республикой Макданией.

Им хотелось, чтобы будущая своя пещера была надежно упрятана в складках монолитного базальта горы, такого же древнего, как сама Земля. А карстовые пещеры… Что карстовые пещеры? Несерьезно, ненадежно, недолговечно. Это же все равно как устраиваться жить в дачном фанерном домике, когда есть – есть! – свободные замки с башнями и высокими сводами. Карстовые пещеры – пустяк! Другое дело – Башлангыч, клочок первой, новорожденной суши; древний вулкан. Сквозь его жерло, носящее ныне имя Шайтан-Тишек, древний Бог говорил с Землей, и Земля устремилась Богу навстречу, взрывом извергаясь… Башлангыч, гора, внимавшая Богу, как горы Арарат или Синай.

Арарат недоступен им, как уклейкам недоступно море, но лишь реки, впадающие в него: в Черное, Каспийское, Азовское. Даже Балтийское море не годится уклейке – холодно! Нужна вода домашняя, речная. А Синай – ну, Синай! Где его искать-то, во-первых, а во-вторых, все равно недоступен.

Про диалог Бога с Землей придумала смуглая, как цыганочка, Ирина, а все тотчас согласились и поверили. Ну, метафорически, конечно. В том, что найдут свою пещеру, они не сомневались.

Ирина много придумывала, но мало говорила, предпочитала рассылать эсэмэски или записывать, а после показывать, сжимая длинными пальцами, смартфон с мелкими буквами текста. Они бы не стали читать, напрягаться, разглядывая экран, они бы с готовностью восприняли Ирину как забавную недоделку, «недотелку», если бы не Лиза. Потому что Ирина пришла с Лизой – это раз. Нет, не так! Это Лиза пришла с Ириной. Раз – то, что Ирину привел рыжий Максим. А два в таком случае и не требуется. Что Рыжий, что Лиза – непреложные авторитеты.

Позже, через два-три месяца после знакомства, еще в Питере, до поездки, забрезжило: Ирка-то – да. Понимает, если не – даже! – знает нечто такое, что им пока недоступно. Но уклейки быстро усваивают и присваивают идеи стаи, потому что они все вместе – это они одно. Голов много, но сознание общее.

Что до будущей своей пещеры, ко всему прочему, восхождение на Башлангыч не требовало особенной физической подготовки, дорогого снаряжения и высоких спортивных достижений. Вообще-то туда даже водили экскурсии, и относительно дальние, под присмотром егерей. Если есть у человека удобная обувь, шляпа-панама и пластиковая бутылка с водой, можно слоняться по Башлангычу с утра до вечера. С теми же егерями договорившись. За определенную плату, само собой, – заповедник!

Они и слонялись, сиречь искали. Старались вставать пораньше, выбирались из палаток, разбитых в «диком лагере» на единственном песчаном участке пляжа под мысом Биек, резко и высоко вырастающим из песка. Быстро ныряли в мелкие шипящие волны теплого залива, покуда солнце неспешно выдиралось из моря – далеко, на глубине у хрестоматийного горизонта; проглатывали вчерашнюю подсохшую булку, запивая ее кефиром или соком, и торжественной трусцой возносились к подножию горы.

При двух палатках, на хозяйстве, оставались черненькая Ирина или беленькая Лиза, по очереди. Ирина училась на филфаке, как это принято у барышень. Иногда с Ириной оставался рыжеволосый Максим, его звали Рыжим, чтобы не путать с другим Максимом, Максимом Петровичем, преподавателем философии. Но в экспедиции обходились без отчеств, и оба преподавателя, до сих пор не перешагнувших тридцатилетнего рубежа: Максим Петрович и язвительный Сергей Николаевич, – считали это само собой разумеющимся. Сергей также был философом, настоящим и будущим, и преподавателем университета.

Сергей в принципе неплохо относился к женщинам. Даже три или четыре раза неадекватно вожделел некоторых. И три или четыре раза заводил романы, не всегда с теми, кого вожделел. Женщины были заинтересованы в нем сильнее, а главное, женщины были активнее. Пусть он не красавец, но вполне ничего себе: высокий, подтянутый, с длинными мышцами легкоатлета и темными завитками на висках. Глаза серые, обычные, но брови! Чудесные густые, прихотливо изогнутые брови делали Сергея неотразимым, особенно в сумерках. Все бы у него сложилось с женщинами, если бы не печальное открытие: они, женщины то есть, оказались абсолютно и безоговорочно другими. Другой не то что расой, другим homo, явно не sapiens. Хрупкое очарование не спасало. Могло бы спасти, если бы они молчали. Но они говорили. Много. Студенткам еще можно было извинить алогичность – в юности всякая женщина подобна дикому животному, но в отличие от животного – неразумна. Только ровесницы Сергея, они еще хуже. К алогичности пристегивается апломб, самоуверенность. Одна Лиза, пожалуй, отличалась от своего клана, но Лиза странная.

Рыжий оказался чужим гуманитарному сообществу спелеологов – он был из Политеха, Политехнического института. Но зато «качался» в тренажерном зале вместе с Максимом и Сергеем. Название факультета Рыжего звучало перпендикулярно привычным формулам речи, потому никто толком не знал, какая специальность у их товарища. И никто, кроме Ирины, не знал, что «Рыжий» – это на самом деле его старое имя, немного смешное, но взрослое имя, сменившее детское и официальное «Максим».

Историк на всю компанию был один – Игорь, самый младший из них, двадцати одного года – без недели. А историк – важное лицо в экспедиции!

Беленькая, очень коротко стриженная Лиза не училась нигде, ей это надоело еще полтора года тому назад – ко всеобщему удивлению.

Блондинка Лиза была отличницей с голубыми глазами. По выживанию в том числе. Ее родителям хватило пассионарности перебраться в Питер из Ленобласти, устроиться на завод «Красный треугольник», в сажный цех подготовительного производства, где рабочие выходили после смены с черными от жирной сажи лицами, но могли бесплатно питаться в столовой, если выпадала ночная смена. Кормили в столовой хорошо, не ресторан, чего уж там, но на праздники даже бутерброды с икрой давали, а мороженое – всякую ночь. Родители успели получить лимитную ленинградскую прописку и комнату в общежитии – еще в советские времена. Успели перебраться из сажного цеха в отдел резинотехнических изделий, где было почище. И все. Их пассионарность рассосалась, как некрупная гематома. Но Лиза пошла дальше: на скандально известное реалити-шоу «Двери настежь» столичной, а не заиндевелой, отстающей от жизни питерской телепрограммы. Пошла прямо с третьего курса филфака.

Как отличница она выучила некоторые повсеместно действующие правила, могла сообразить, к чему приведет их соблюдение или нарочитое отрицание, и просчитывала, когда наступает время нарушать нормы; как пассионарка и дочь пассионариев – без страха перла вперед. Правило отличников: повторять по образцу. И Лиза некоторое время держалась этого, помня, что правила не навсегда.

Она твердо знала: в шоу на телевидении главное – картинка; разговоры, болтовня участников – это так, сопутствующий шум. Заявленная цель передачи «Двери настежь» – создавать пары из пробившихся (лучше с уточнением – пробившихся из «глубинки») на шоу участников. В идеале – свадьба, воздушные шарики, крупный денежный приз. Приз волновал, воздушные шарики – нет, отношения пар были, вернее, лежали во главе угла и ежедневно, порой несколько раз в день обсуждались ведущими и всеми участниками до тошноты. Сколько можно изобретать поводы для обсуждения, они одни и те же, одни и те же, где другие-то найти? Лиза рано вставала, чтобы успеть привести в порядок лицо и волосы, постоянно помнила, что в кадре, готова была на камеру принимать душ и переодеваться. Картинка важна!

У нее были длинные вьющиеся светло-русые волосы. Выпрямила и покрасила в холодный платиновый цвет перед кастингом на шоу. Оказавшись внутри передачи, Лиза обнаружила, что блондинок с долгими косами, даже натуральных блондинок, перебор. Но брюнетки, несмотря на меньшинство, успехом не пользовались. Большая часть женского состава телешоу щеголяла роскошными светлыми волосами, как правило, распущенными. Многие вложились в прическу, нарастили необходимую длину, хотя это стоило дорого. Участницы без конца играли своими прядями, оглаживая, пропуская сквозь пальцы, перекидывая на грудь и за спину; от однообразия действий многих это выглядело совсем уж типично, вульгарно. И Лиза остриглась. Очень коротко, чуть не под машинку. И сразу выгодно отделилась от прочих. Стрижка ей шла, делая и так тоненькую, как ореховый прутик, Лизу еще изящнее.

После стрижки на нее клюнули сразу двое участников. Первый был оглушительно хорош собою, и Лиза тотчас уединилась с ним на камеру.

– Тебе было не страшно (имея в виду – не стыдно)? – бестактно спрашивала единственная подруга – Ирка – из далекой обычной и реальной суеты за экраном телешоу.

Лиза полгода до того, как ввязаться, смотрела это реалити-шоу, знала, что участникам положено демонстрировать секс под одеялом, одеяло в таких случаях служило подобием мягкой стыдливой цензуры. Но сексом под тем стыдливым одеялом можно было и не заниматься по-настоящему (это уже оголтелая реальность), можно симулировать – а как иначе, если не хочется?

Первый подвел. Брутальный, холеный, он искал оправу своей неотразимости и отражал все активные натуральные атаки Лизы шепотом в самое ухо:

– Осторожнее, волосы не трогай, только от парикмахера! Перевернись, жопа, ты меня перекрываешь в кадре!

Обнимая Лизу, он смотрел на свои руки, проверял, отчетлив ли бицепс при объятии в таком ракурсе. Мужское достоинство его при объятии, напротив, было неотчетливо, невнятно было, но это Лизу не взволновало, она быстро переметнулась ко второму.

Второй поплоше внешне, но не так самовлюблен. Опрятный порядочный второй, хорошая базовая основа для того, чтобы перекантоваться в «Дверях настежь» не месяц, когда держат «за харчи» без зарплаты, а солидное время. И заработать: начиная с третьей недели платят-то ничего себе. Главное – удержать интерес к себе, к своей паре, но не проштрафиться до санкций, тянуть интригу от недели к неделе: неудачников выгоняют общим голосованием участников и телезрителей под выходные. Лишняя неделя – чуть не полугодовая родительская зарплата.

– Они же обо всем договариваются! Все эти любови-ревности-драки, всё по сценарию, по сговору! И секс по сговору! – предупреждала наблюдательная наивная Ирка. Она, трусиха, никогда бы не пошла публично лицемерить, тем более обнажаться под незримым тщательным и враждебным оком столичного телеканала, хоть и не самого популярного.

Смуглянка Ирка тем и хороша, что трусиха по мелочам. Это помогает и поддерживает в быту, что есть, то есть. Потому как чувствуешь себя много увереннее рядом с такой подругой. Лиза тоже была наивной в свое время, но у Ирки судьба против нее – малина, пусть и без взбитых сливок.

Со вторым поклонником из шоу – пусть второй зовется просто В. – отношения зашли благополучно далеко: их заселили в «семейную» отдельную комнату. После того, как они на камеру симулировали обоюдно счастливый секс на качелях во дворе. У В. даже довольно долго держалась эрекция, что было камерой зафиксировано (под пледом), передано жаждущим у экранов телевизора дамам-сорокопяткам и стало решающим доводом за заселение. Телезрители на сей раз принимали участие в голосовании, и Лиза задним числом порадовалась, что не успела набить рыбку на бедро, татуировки не всегда приветствовались зрителями.

«Ты как?» – Ирка слала эсэмэски.

«Отлично! В. люблю – не могу! (смайлик)». – Лиза надеялась, что Ирка сообразит: администраторы могут прочитать их эсэмэски.

– Лиза, давай активнее шевелись, вам надо с кудрявой Ольгой поскандалить, – шептал «за балдахином» в спальне «семейной» комнаты – вне зоны камеры – В., уже после натурального, к слову сказать качественного, секса. – Видишь же, что Ольга меня домогается! Домогается при прочих участниках, при свидетелях под камеру, что самое главное! – В. целовал ее колени вдумчиво, философски методично.

В «семейной» комнате пахло неважно, сколько ни проветривай. Сыростью, плесенью, отхожим местом из неправильно установленного септика – его труба прямо под окном. Осенью, когда включат отопление, не должно так вонять. Должно просохнуть! Или замерзнуть. Но запах в кадре не ощутим. А если этот запах навсегда?

– Я лучше разденусь на камеру, – смеялась Лиза. – Что твоя Ольга? Кругла, красна лицом она…

В. не отзывался на цитату:

– Лиза! Главное здесь – трендеть, от слова «тренд» – это тренд передачи. – Он злился и помогал своей речи обеими руками, но жестикуляция неточно отображала доносимое. – Хоть истрахайся в прямом эфире, если не умеешь скандалить, не можешь натурально изобразить конфликт – не удержишься. Мы не удержимся! Мы оба, раз объявили себя парой! А пока я буду улыбкой Ольги ободренный, развитым локоном играть иль край одежды целовать – ни с кем из участников не сходись! Ольга – это вариант резиновой женщины, но без реалити-шоу не катит. Полгода, не больше – потерпи ситуацию с Ольгой! Кучу бабла срубим, я сам спровоцирую конфликт, только молчи, лицо делай в нужный момент нужное. Через полгода сыграем конфликт-воссоединение, уже в паре поработаем. Отличный ход! Ты можешь, детка, знаю, что можешь!

Почему-то торговать, пусть условно, собой Лизе казалось нестыдно, а вот своим, пусть условно, мужчиной – как-то нехорошо. В чем разница? Деньги те же!