Озеро молчания

– А на что? – полюбопытствовала я.

Лерка повертела головой:

– Что бы такое… Заставить тебя приготовить обед? Еще смастрячишь какую-нибудь отраву… А-а, вот: ты выкинешь на помойку своего шанхайского барса.

– Это же норка, я для ее покупки кредит брала, два года расплачивалась, – едва не заплакала я.

– Сколько лет назад это случилось? Она уже облезть успела. Не вой, сама вызвалась. К тому же будет стимул заработать на новую.

– Шутишь?

– Сроду не было, – Лерка заговорщически засмеялась и похлопала меня по руке. – Посмотрим, что ты запоешь, когда вернешься. Значит, задание пока следующее: паспорт. Подойди ответственно, чем быстрее ты его оформишь, тем раньше начнется новая жизнь.

Я смогла сдать документы на паспорт в среду, о чем тут же и доложила по инстанции, получив за это разрешение существовать в прежних рамках.

После универа я стала преподавать русский иностранцам, тогда их было много, но несколько лет назад они иссякли как вид, и мне пришлось переквалифицироваться на культуролога, благо кандидатская степень такую возможность обеспечивала. С тех пор я читала лекции в двух вузах и имела нагрузку восемнадцать часов в неделю. Лишь тот, кто гробит здоровье на ниве просвещения, понимает, как это много. Занятия укладывались в три дня, но в среду и четверг приходилось работать сразу в двух точках, поэтому расходы на такси занимали не последнее место в моем бюджете. Я крутилась, утешая себя тем, что в наше суровое время надо радоваться любой работе, однако, честно говоря, занятия отнимали столько сил, что каждый раз после этого марафона я часа два тряпочкой лежала на диване, а все остальное время приходилось отдавать подготовке к выходу на манеж. Мыслимое ли дело – за полтора часа рассказать о культуре древних майя или Возрождения? Я трудилась из последних сил, пытаясь заполнить пустоты в прелестных юных головках, иногда это удавалось, а иногда сопротивление оказывалось слишком упорным. Моя идея-фикс состояла в том, чтобы представить культурную историю системно, но о каком системном восприятии может идти речь, если процентов тридцать студентов посещают лекции по системе 0–1? Поначалу это меня просто убивало: я была в отчаянии, что не могу заинтересовать, увлечь, повести за собой в светлую даль. Потом оказалось, что на общем фоне мои проценты смотрятся более чем прилично, однако я по-прежнему ужасно волновалась перед каждой лекцией. Моим заветным – и недостижимым до сих пор – желанием была работа в одних стенах, и, если бы авантюра удалась, я смогла бы когда-нибудь осуществить эту мечту.

После памятного визита дел прибавилось: я стала запоем читать все, что касалось Греции. Леркин звонок на исходе третьей недели вновь выбил меня из привычного ритма:

– В субботу утром сиди дома, придет мастер обмерить ванную. А потом позвони, прошвырнемся по магазинам.

Я растерялась: за волнениями этих дней дурацкое пари совершенно забылось, да я и не думала, что Лерка предложила серьезно. Однако в указанное время на пороге возник деловой мужичок, который мигом обмерил помещение, обстучал, качая головой, трубы, исписал целую страницу в объемистой затертой тетради и удалился с думой на челе.

Я сообщила о визите тотчас же и получила распоряжение стоять в двенадцать ноль-ноль у дворца бракосочетания. По преподавательской привычке я подошла пораньше и принялась прогуливаться вокруг объекта, пересматривая концепцию предстоящей лекции о стиле барокко; никто не подходил, не беспокоил, и я уже стала прикидывать, как деликатно позвонить, чтобы перенести встречу – очень хотелось записать то, что пришло в голову. Едва я расстегнула сумку в поисках телефона, как кто-то резко дернул за ее ремешок, я сердито обернулась и увидела смеющуюся Лерку.

– Настасья, ты уникум: я дважды проехала мимо, посылала звуковые сигналы – никакой реакции, пришлось припарковаться во дворе. Чем только забита твоя голова?

Объяснять ей, почему о Балтасаре Грасиане следует рассказывать сразу после Караваджо, не стоило, она бы все равно не поняла, поэтому я поспешила занять место в машине и только после поинтересовалась, что же видится на горизонте. А там маячил визит в магазин «Пирамида»; название мне ничего не говорило, и, как оказалось, напрасно: зрелище было потрясающим. Осмотр экспонатов занял не меньше часа.

– Ну и что понравилось? – включилась Лерка.

– Все, – честно ответила я.

– С вами, гражданка, не соскучишься. Начнем издалека: ты видела каталоги, видела образцы – в каком интерьере ты себя представляешь?

– В твоем.

– Значит, тоже голубое?

Я задумалась: вопрос был поставлен ребром.

– Вообще-то мне больше всего идет светло-зеленое.

– Ну, слава богу, – и она повлекла меня к соответствующим стендам.

Почуяв поживу, к нам начали слетаться продавцы, их рекомендации лишь усугубили проблему выбора: оказалось, зеленое существует во множестве оттенков. В конце концов я остановилась на теплом и нежном, танцуя от него, Лерка с помощью парочки расторопных молодых людей подобрала бордюр, плитку для пола и панели, записала артикулы и потянула меня в отдел сантехники. Надо сказать, при отсутствии наличности я чувствовала себя очень неуютно, словно участвовала в каком-то жульничестве, и, если бы не Леркин напор, с удовольствием покинула бы гостеприимные стены. Она, однако, была как рыба в воде: махнув на меня рукой, выбирала, сравнивала, фиксировала в блокноте. Возвращение домой сопровождалось головной болью и уверенностью, что подобные антрепризы мне категорически противопоказаны.

3

Воскресенье, как обычно, следовало посвятить уборке. Город у нас полуторамиллионный, и хотя улица Урицкого, где я живу, довольно тихая, да и третий этаж все-таки, пыли за неделю набирается – замаешься тряпкой махать. Про себя я называла квартиру своим пенсионным фондом: ее всегда можно будет поменять с хорошей доплатой – самый центр – чтобы более-менее достойно продержаться на закате дней. Собственно, ничего менять мне не хотелось, я привыкла к дому с тенистым двором, к высоким просторным комнатам с большими окнами и лепниной на потолке – миру, который помнила с детства. Сейчас казалось даже странным сравнительно недавнее желание бежать отсюда, свить собственное гнездо. Мамин консерватизм и количество метров на душу населения не оставляли никакой надежды на отделение в обозримом будущем, поэтому мы с Антоном так горячо ухватились за возможность заработать валюту и откочевать. Мы подсчитали, что с учетом накопленного раньше сможем купить небольшую двухкомнатную и еще останется на обзаведение, мы учли все, кроме его способности выдержать разлуку. Что и говорить, процесс натирания полов настраивает на элегический лад…

Размышления прервал звонок в дверь, я открыла – на пороге стоял Саня.

– Егоров, ты ли? – обрадовалась я. – Какими судьбами?

– Да вот шел из гаража, подумал: давно не виделись.

– Раздевайся. Ты извини, я хозяйством занимаюсь, – вид у меня был самый тот: фланелевая рубаха навыпуск и старые леггинсы.

– Я не вовремя, – сконфузился он.

– Егоров, в этом доме ты всегда вовремя.

В общежитии физфака он жил в одной комнате с Антоном и был единственным мужичком, который навещал меня после развода. Увидев, как он потирает покрасневшие руки, я честно предупредила:

– Прости, чая предложить не могу: все печку до ума не доведу.

– Да я и зашел ее наладить.

– Егоров, что бы я без тебя делала!

– Известное дело – язву желудка наживала.

Он выложил из сумки инструменты и черные диски, я пристроилась рядом на табурете: мне всегда нравилось смотреть, как он что-нибудь ремонтирует – без суеты, но споро и аккуратно. Он привычно ворчал, однако я не обижалась: Саня был суров, но справедлив. Защищалась, конечно, но так, для порядка. С ним можно было говорить о чем угодно, мы не касались только двух тем: Антона и Гали. Саня женился на четвертом курсе, почти сразу после нас, по-моему, как-то скоропалительно, и, кажется, не был особенно счастлив в браке. С другой стороны, а кто так уж счастлив? Опять же, если люди столько лет несмотря ни на что живут вместе, значит, для этого есть причины. К тому же и Никитка…

Однако сейчас Егоров был настроен маленько побухтеть, я прослушала его монолог до первой паузы и встряла:

– Егоров, – сказала я проникновенно, – достали вы меня своими наставлениями. Вам хочется, чтобы я изменила личную жизнь? Ладно, не придется тебе больше с моей печкой возиться.

Отвертка, звеня, полетела на пол; Саня медленно повернул ко мне растерянное лицо.

– Честно, Егоров, за лето сделаю ремонт, все-все приведу в порядок.

Он глубоко вздохнул, вроде даже с облегчением, посмотрел по сторонам и покачал головой:

– Здесь же пахать и пахать. Как ты одна? Давай договоримся: ты позвонишь…

– Егоров, – сказала я кротко, – ты считаешь, у меня слишком много волос на голове?

Он понял намек, отвернулся и быстро закончил работу.

– Можно опробовать.

– Отлично, сейчас чай поставлю.

– А какую-нибудь глазунью сделать нельзя?

Ох уж эти мужики, вечно они есть просят.