Озеро молчания

Я предпочла личное знакомство; Иви принесла апельсиновый сок и стаканы, и я принялась делать отметки в блокноте. Никос исчез, предупредив, что заедет позднее. Какие-то люди входили и выходили, болтали, смеялись, звонил телефон – я работала не разгибаясь. Сначала отобрала около сорока номеров, потом пошла по второму кругу – в осадок выпало номеров двадцать. Когда мы с Иви перешли к примеркам, возник сияющий Никос и решительно прервал наши труды.

– Едем обедать.

В машине я спросила, где можно поменять доллары: Лерка выдала мне сотню командировочных. Он засмеялся и покачал головой:

– Фирма платит. Вы любите рыбу?

Честно говоря, я подумала, что он привезет меня в дорогой ресторан (халява, сэр!), однако над дверью, к которой мы подошли, не было даже вывески. Небольшой зал, вопреки ожиданиям, оказался очень чистым: белые стены без украшений, столы под бумажными скатертями, светлый каменный пол; народа было немного.

– Мне бы руки помыть, – попросила я.

По тому, как уверенно Никос подвел меня к двери с буквами «WC», я поняла, что он не новичок в этих стенах.

Выбор блюд я, естественно, предоставила ему; пока шел темпераментный диалог между моим спутником и шустрым улыбчивым пареньком, я вслушивалась в птичьи звуки чужой речи.

– Нэ, нэ, – энергично кивал буйными кудрями официант, и я решила, что «нэ» значит "да".

– Кофе? – спросил меня Никос.

– Нэ.

Они дружно засмеялись, сверкая однаково ровными белыми зубами; Никос наклонился ко мне и спросил что-то по-гречески, ласково заглядывая в глаза. Так, импульс называется «ключ под ковриком?» Я покачала головой.

– К сожалению, не смогла найти ни учебника, ни разговорника.

– Ничего, я хороший учитель.

– Не сомневаюсь, – вежливо ответила я и закрыла дверь: Африка все же кое-чему меня научила.

Он понял, что промахнулся, но настроения ему это не испортило. Рыба действительно оказалась замечательной, а порции просто огромными, и я сказала об этом.

– Обычно мы обедаем позднее, после девяти.

– А это что? – удивилась я.

Он пожал плечами:

– Так, полдник.

Кофе был чудесным, на этой волшебной батарейке я продержалась до вечера. Мы с Иви закончили дела к пяти часам, я оплатила покупки и вздохнула чуть свободнее.

– Товар привезут к самолету. Желаю вам хорошо отдыхать и гулять по городу.

Я растерялась, но Иви постаралась успокоить мои страхи:

– У нас не бывает ошибок, наша фирма очень надежная, мы бережем клиентов. Надеюсь, вы еще много раз обратитесь к нам.

Я поблагодарила, однако кошки на душе все же скребли: не проглядела ли я где-нибудь брак, успеют ли к самолету и прочее в том же духе. Я так устала за день, что отказалась и от ужина (обеда?) в ресторане, и от экскурсии по ночному городу. Заботливое внимание Никоса трогало, но на развлечения не осталось сил, я думала только о постели.

– Вы не можете уехать, не повидав Афин. Давайте договоримся: я заеду утром, и мы вместе посмотрим Акрополь.

6

Пятичасовая разница во времени дала себя знать: я проснулась ни свет ни заря и лежала, перебирая впечатления минувшего дня: шелковистый меховой ковер, милую улыбку Иви, ласковые глаза Никоса. Симпатичный экземпляр, что и говорить. Интересно, сколько ему лет? По виду, немного за тридцать. Плохо все же без языка, обязательно надо раздобыть хоть какой-нибудь разговорник: если бы не Никос, я бы пропала. Господи, что я лежу? Вокруг Эллада, а я мух по болоту собираю. Настасья Петровна, радость моя, подъем!

Преподаватель – профессия публичная, и если участь, что девяносто процентов моих слушателей всегда составляли весьма глазастые девицы, то ясно, отчего я не могла себе позволить даже малейшего расслабления. Быть в форме стало неистребимой привычкой: я слишком хорошо помнила собственный юношеский максимализм в оценках университетских научных дам, дававших, увы, постоянную пищу для скептических замечаний. Да, мы не знали снисхождения, и у меня были все основания полагать, что прелестные юные щебетуньи не оставят без внимания малейший промах дорогой наставницы. Пословица про одежку и ум не работает в молодежной среде; уважение – очень хрупкая штука, оно слагается из многих составляющих, и я не могла пренебречь ни одним. Упражнения в рисовании перед зеркалом давно стали обязательной утренней процедурой, я так поднаторела в этих занятиях, что укладывалась в пятнадцать минут и, кажется, могла бы выполнять привычные движения вслепую. На моем щите было выбито "Умеренность и аккуратность", хотя заветный кожаный мешочек на груди хранил совсем иные письмена. Только кому до этого было дело?

Никос приехал в девять; я уже позавтракала и стояла у окна, приноравливаясь к пестрому миру за стеклом. В этой стране грешно чувствовать себя иностранкой: ее культура создала и наш мир тоже, мысли и образы Древней Греции пронизывают сегодняшний день. Меня ждал Акрополь, архаические улыбки кариатид, мраморные плиты, к которым можно прикоснуться рукой, пробуждая генетическую память – что это, если не счастье? А когда при этом рядом с тобой такой обаятельный спутник и, похоже, ты ему нравишься? Вина не надо – душа и без того парит, как птаха в поднебесье.

Оставив машину на одной из тихих улочек – такие, наверное, есть в каждом городе – мы вышли наконец к истертым ступеням. Парфенон, нежно-кремовый в эти утренние часы, четко рисовался на плоской, как стол, вершине скалы, неожиданно взметнувшейся к небу в самом центре города, в сердце Педиэи – великой Равнины Аттики. Никос начал что-то объяснять, я вежливо кивала. Что он мог рассказать мне об Акрополе, где я, кажется, знала каждый камень? Сейчас слева от Священных ворот руины квадриги Марка Випсания Агриппы, справа – маленький храм Ники Аптерос – Бескрылой Победы (середина пятого века, ионический ордер, архитектор Калликрат). А потом Пропилеи, парадные ворота Акрополя (сочетание дорического и ионического ордеров, архитектор Мнесикл).

Мы медленно поднимались в гору, и вот он на самом деле совсем рядом – маленький изящный открытый храм богини Победы, и можно прикоснуться к шероховатому камню. Я закрыла глаза и ощутила кончиками пальцев острое ребро и длинный плавный изгиб каннелюры – так слепой узнает дорогое лицо. Я и была незрячей, чудо откровения являлось здесь и сейчас, и моя дрожащая от восторга душа скользнула между прутьями решетки и растаяла на золотистых теплых плитах. Я была пилигримом, достигшим обетованной земли и замершим на границе света.

Немецкая речь ворвалась в тишину, Никос протянул мне руку и повел прочь от подходившей тургруппы. Пройдя сквозь ряды колонн Пропилеев, мы оказались на площади Акрополя; впереди справа уходила в синеву громада Парфенона, и ноги сами понесли меня туда. Стройные десятиметровые колонны, несущие мощный антаблемент и сохранившиеся фрагменты фронтона, производили обманчивое впечатление: я знала, что на самом деле их едва можно обхватить вчетвером. Изуродованный периптер ограбленного и разрушенного храма был все же божественно прекрасен. Никос повернулся ко мне и зло проговорил:

– Английская работа. Они набросились на него, как волки на оленя.

Он говорил о храме, как о живом существе, и в этом была особая боль: греки давно и, кажется, вполне безнадежно бьются за возвращение украденных сокровищ – британцы, как водится, хранят ледяное молчание. Это на самом деле ужасно: парфенонские горельефы и скульптуру можно встретить и в Британском музее, и в Лувре, но в Греции их почти нет. Правды ради, я все же уточнила:

– Молотками работали еще венецианцы в семнадцатом веке – тоже были ценителями прекрасного и поклонялись античности.

– Они были варварами, – прозвучал гневный ответ.

Рана кровоточила – Никос весь горел. Я попыталась примирить его с действительностью:

– Любовь, знаете ли, принимает иногда причудливые формы. А что до варваров – вы правы, по сравнению с ними, – я кивнула на Парфенон, – мы и остались варварами. Можно стать на уши, можно вывернуться наизнанку, но достичь такого совершенства невозможно и сознавать это мучительно: ведь ты даже в самом лучшем случае можешь рассчитывать не более чем на второе место. Подумайте, каково это.

Не знаю, то ли пролитый бальзам подействовал, то ли поразила философская глубина моего суждения, но Никос успокоился и до Эрехтейона молчал.

В отличие от Парфенона, построенного из кремового (или нежно-золотистого, как считают некоторые) пентелийского мрамора, Эрехтейон выстроен из белого мрамора и темно-серого камня – изысканное сочетание цветов. Этот храм, посвященный мифическому царю Эрехтею, сыну Земли, воспитанному Афиной, отличается необычной асимметричной планировкой. Мы подошли к нему со стороны знаменитого южного портика – вот они, шесть стройных дев, торжественно несущих на голове архитрав. Мне всегда казалась странной одна вещь: обычно атланты и кариатиды статичны, если движение и присутствует, оно направлено вверх – это естественно, ведь фигуры всего лишь заменяют колонны. В Эрехтейоне кажется, что девушки не стоят, а идут, подчиняясь единому ритму; эта идея движения ОТ стены храма меня прямо-таки завораживала, когда прежде я рассматривала снимки, и сейчас хотелось получить ответ на тот давний вопрос. Да, они точно шли и выносили (выдвигали?) из стены кровлю портика – создатели чудес компьютерной графики следуют проторенным путем.

– Правда, они прелестны? – обернулась я к Никосу.

– Вот эта кора из цемента, – мрачно проговорил он, – оригинал в Британском музее.

Нет, чтобы насладиться чудом Акрополя, сюда следует приходить без греческого аккомпанемента. Я попыталась сойти с опасной стези:

– Интересно, где здесь была яма со змеями?

Никос удивился:

– Зачем?

– Ну как же, змея была знаком, а иногда даже воплощением царя Эрехтея, поэтому в храме содержали змей. А где-то рядом находилась Микейская цистерна – резервуар для сбора дождевой воды. И еще, говорят, здесь была могила Кекропа, первого царя Аттики.

Он чуть раздраженно покачал головой:

– Никогда не слышал.