Никому не нужные люди

– Трэк, что думаешь о работенке в Туманном Озере?

– У тебя дома, что ли? – сообразил скаегет. – А что там? Сарай починить?

– Всё проще. Дяде нужны наемники.

– А дядя у тебя кто?

– Адмирал в отставке.

– О как. А он нас вообще на порог пустит? Скажет ещё – что за оборванцы приперлись.

– Во-первых, Туманное Озеро принадлежит мне, кого хочу, того и приглашаю. Во-вторых, от территории, куда можно кого-то не пустить, остались дом да парк, остальное давно нарезано на участки и отдано в аренду. В-третьих, странные у тебя представления об оборванцах. И, наконец, дядя сам предлагает контракт.

– Дядя родной? – Трэк задумчиво почесал бороду. – Как же он с тобой по контракту рассчитываться будет?

– Понятия не имею. Может, вы с Мокридой без меня сходите? Пригласите кого-нибудь третьим?

– К твоему дяде и без тебя? Как-то не тоё. Поговори с Мокридой, чему ее на юридическом пять лет учили? Так вывернет, ни один червяк не подкопается. Заодно спросишь, согласна ли она идти. Что, кстати, за дело? Может, мы за такие и не беремся.

– Понятия не имею.

Мы решили, что сразу в Туманное Озеро не поедем, остановимся для начала в гостинице в близлежащей деревушке, я встречусь с дядей, узнаю, зачем ему нужны наемники. Если работа нам подходит, тогда Мокрида и Трэк начнут колдовать над наиболее выгодными для нас условиями контракта. Если нет – просто уберемся восвояси.

Честно сказать, я бы вовсе не возвращался в родной дом. Ностальгия, воспоминания детства? Благодарю, покорно, лучше б их совсем не было.

В своей жизни я наделал много ошибок. Первая из них – что вообще народился на свет. Мама не хотела иметь детей, а когда стало ясно, что появление младенца неизбежно, надеялась, что это хотя бы будет девочка. На семейных собраниях мне потом не раз рассказывали, что редко увидишь на лице роженицы, впервые взглянувшей на своего ребенка, такое разочарование и отвращение.

Отец интересовался мной ровно до того момента, когда понял, что в колыбели лежит оборотненок. После чего вернулся на свой корабль. Лусебруны издавна служили на флоте, а оборотню там точно не место. Парусник в открытом море – замкнутый неустойчивый мирок, где гораздо чаще, чем об этом принято говорить, сходят с ума из-за оторванности от земли, однообразия пейзажа и общества, тяжкого труда, жажды. Здесь происходят бунты и поножовщины, и легко представить, что может натворить потерявшие над собой контроль существо, наделенное помимо когтей и клыков проворством и силой зверя.

Капитан парусника «Победитель гроз» сгинул вместе со своим кораблем в южных морях, когда мне сравнялось восемь лет. Через неделю мама навсегда уехала из Туманного Озера. Заботу обо мне взял на себя дядя, младший брат отца. Он не был добр и внимателен, скорее, наоборот, зато никогда долго и со вкусом не рассуждал вслух о моих недостатках, и не жаловался, что я своим появлением на свет загубил его жизнь. Хотя Сэульв Лусебрун как раз имел на это право: чтобы всерьез заняться воспитанием племянника, адмиралу пришлось выйти в отставку.

Дядя не сильно заботился о моем будущем. В школу я ходил самую обыкновенную.

Десять лет учебы можно охарактеризовать одним словом – тьма. Душная, непроглядная. Так же, как и дома, в школе я был не нужен. Хотел дружить, но никому не был интересен, хотел хорошо учиться, но по определению застрял в троечниках. Со временем пришла апатия. Я не желал уже ничего. Даже любимые прежде книги отдалились. Читал всё подряд, лишь бы перед глазами был печатный текст. Тихо ненавидел себя – глупого, нелепого. Считал дни до выпуска.

Через несколько лет я начисто уничтожил память о школе. Сжег, как клеймо каторжника, вместе со шкурой.

Потом был институт. Никто из семьи, да и сам я не верил, что поступлю. Будущую профессию выбирал исходя не из своих склонностей и интересов, а лишь бы не сдавать точные науки. А оказалось… Словно у душного темного сундука, где я сидел, согнувшись в три погибели, откинули крышку и меня выпустили в небо. Однокурсники, которые хотят общаться со мной! Преподаватели, от которых не ждешь ни окрика, ни унижений! Знания, которые действительно можно поглощать с аппетитом! Книги, на которые у меня наконец появились деньги. А сколько другого интересного было вокруг! Особый мир музеев, галерка оперного театра. Прослушав лекции по литературе и истории книги, я мчался на другой конец города, в фехтовальный зал. А по выходным умудрялся ходить на свидания. Да, один раз в жизни меня любили.

Альха… Наверное, я здорово виноват перед ней. Она действительно любила меня, а я никак не мог понять, нужна ли мне эта девочка сама по себе, или мысли о том, чтобы связать с ней свою жизнь – единственный шанс избежать одиночества в будущем. Я злился на нее за это непонимание, мне казалось, что она связывает меня моим страхом. Чтобы выжить, надо быть свободным.

Когда Альха обняла меня и прошептала: «Я хочу, чтобы однажды ты положил голову мне на плечо и уснул», шарахнулся, как от чумы.

У меня не хватило сил порвать с ней, Альха сама всё поняла и ушла, обиженная. Сейчас она замужем, есть дети. Дай судьба, не поминает меня лихом.

Возможно, боги покарали меня за Альху. С тех пор все мои попытки полюбить и быть любимым рассыпались прахом. Я не отказываюсь от знакомств с девушками, каждый раз думаю: а вдруг? Но когда очередная надежда на любовь говорит, улыбаясь: «До завтра!» и исчезает навсегда, только пожимаю плечами. Уже не больно. Мокрида ругается: «Ты становишься старым холостяком!». Может, оно и к лучшему. У меня холодное сердце.

Студенческая почти что сказка закончилась самым прозаичным образом – дипломом. Нет, это тоже было здорово. Волнение перед защитой, гордость после. Душевные посиделки на кафедре. Мы принесли пирожные, и преподаватели на нас почти обиделись: «Вы что, думали, вас к пустому столу пригласили?!». Мы с ребятами обещали не терять друг друга. Все казались себе такими взрослыми и значимыми. После было хорошее свободное лето.

А вот осенью…

Надо было устраиваться на работу, но молодого перспективного специалиста с моим дипломом и профессией никуда не брали. Со мной просто разговаривать никто не хотел.

Прежняя тьма снова подступала, цепко брала за горло. Я взлетел в небо и снова рухнул на землю, переломав крылья. Это ощущение было почти физическим.

Под конец осени, в день, когда дул холодный и сырой ветер, я стоял у гранитного парапета набережной. Перебирал в кармане мелочь, время от времени бросая в свинцовую реку монетки, и думал: раз уж я никому не нужен, то почему бы не присоединиться к таким же людям?

В вербовочном пункте было тепло и никто не приставал с вопросами. Анкета, три дня на проверку данных, и пожалуйста, патент наемника и медальон, где выбито мое имя. С этого момента Солевейг Лусебрун имел право угробиться по собственному усмотрению.

Поначалу пришлось нелегко. Навыки, которые я приобрел на любительских занятиях фехтованием в студенческие годы, были явно недостаточными. Только воинским богам ведомо, как я продрался через тренировки, сохранив руки, ноги, ребра, череп, нос и оба глаза. Дома, в одиночестве, просто позорно выл от боли, стоя на коленях и уткнувшись лбом в край кровати. Зато я до сих пор жив, и все части тела при мне. Да и репутация бойца у Сольва Волка неплохая.

Это что касается тела. Душе тоже досталось. Книжный романтизм, которым я утешал себя все предшествующие годы, разлетелся вдребезги. Жизнь и свои перспективы в ней пришлось переоценивать. Ненавижу слово «надежда». Зато умею ценить те крохи хорошего, которые мне удалось выгрызть.

Я выжил.

У меня есть друзья.

В мире существуют оружейные и букинистические лавки.

Всё.

Умильно-сладенький голосок, не предвещающий ничего хорошего.

– Солнце мое, просыпайся.

Мне на лицо шлепается мокрая тряпка. Хвала небесам, хотя бы чистая.

Не открывая глаз, привычно оцениваю собственное состояние. Валяюсь целиком, все части организма на месте, нигде не больно, только вместо башки гранитный валун, да во рту противная сладость. Мокрида, умница наша, выучилась варить зелье, полностью снимающее симптомы похмелья. Главное умудриться вовремя влить его в глотку жертве горячительных напитков.

Лежу явно на кровати, но полностью одетый и в сапогах. Раздевать наемников не рискуют даже шлюхи. Слишком много в одежках и за голенищами бойцов серых отрядов припрятано прощальных подарков для мародеров, вздумавших поживиться с трупа павшего воина.

– Мокрида, я тебя люблю. А если еще подашь завтрак в постель…

– Обойдесси, алкаш малолетний!

– Это ты от Трэка научилась? Самой-то тебе сколько лет?

В этом моя ошибка. Повторять все слова Мокриды, ее предположения о моих умственных способностях и личной жизни, не буду.

Финальным аккордом хлопает дверь.

Черт. Мокрида обиделась. Зря я так с ней, конечно. Сколько бы не было лет соратнице, это ее собственное дело, а женщин вопрос о возрасте почему-то травмирует. Придется теперь извиняться.

Стучусь в дверь в соседнюю комнату.

– Мокрида, можно?

В ответ тишина. Значит, можно. Когда нельзя, то и Трэкула сносит.