Бриллианты безымянной реки

– Не горячись. – Цейхмистер, как обычно, читал мои мысли. – Я о судьбе Гамлета Тер-Оганяна и толкую!

Вот! Опять моё имя слетело с этих ядовитых уст.

– Я назвал не твоё имя, но имя человека, с которым ты себя отождествляешь, твоего биологического отца.

И тогда я всё-таки сорвался:

– «Биологический отец»! Какое гадкое выражение!

– Пусть так, но я твой настоящий отец, твой воспитатель и ты обязан мне верить. Рассказывая о строительстве трассы Колыма, Архиереев несколько раз упомянул твоё имя.

– Моё?!!

Цейхмистер молчал. Читая по моему лицу, он улыбался. Его улыбка ширилась.

– Он так и сказал: «Гамлет Тер-Оганян», – проговорил он наконец.

Цейхмистер едва ли не смеялся в голос. Его потешало моё изумление!

– Не горячись, мой мальчик! – отсмеявшись, повторил он. – Архиереев упомянул имя твоего отца в тот момент, когда рассказывал о кладе, безвестно похороненном на обочине трассы Колыма в 1949 году. Якобы хозяин клада назвал его место расположения только Гамлету Тер-Оганяну и больше никому.

– Мой отец знает, где клад!!! Сколько же там может быть золота?

– Что-то около пяти килограмм. Кажется, так сказал Архиереев.

– Кажется? Такие вещи надо знать наверняка!

Цейхмистер протянул через стол руку, словно хотел растрепать мою причёску. Он часто так делал, когда я был ребёнком, и я любил этот его жест. Но теперь он показался мне чрезмерно фамильярным. Цейхмистер мне не отец и не имеет права… Меня раздражало в нём всё, и более остального – фальшь его улыбки, которая теперь казалась печальной.

– Мне до тебя не дотянуться, – проговорил он. – А килограммы злата мы обсуждали в 1958 году. Столько воды с тех пор утекло… четырнадцать лет! Однако Архиерееву может быть известна судьба твоего отца, раз уж он его упоминал.

– Адрес! Ты дашь мне его адрес, если только ты не последний мерзавец! Потому что если б это было не так, то ты сам поинтересовался бы судьбой моего отца!

– Не последний, – эхом отозвался он. – Но адрес мне не известен. Возможно, он всё ещё живёт в посёлке Ч., а может быть, и уехал куда-то…

– Узнай. Помоги мне. Ты же всё можешь! Позвони куда следует. Ты же знаешь, как заставить этого Архиереева рассказать мне всё…

– Именно! Мне многое под силу, потому что я – мерзавец.

– Мерзавец ли тот, кто даёт доверчивым людям советы не поступать в ущерб себе? Мерзавец ли тот, кто, совершив дурное, не пытается списать вину на другого? Мерзавец ли тот, кто, будучи наделён незаурядным умом, не использует его для обмана простаков из корысти? Вот ты считаешь меня мерзавцем, а я всего этого никогда не делал…

– Товарищ Цейхмистер!.. Отец!..

– Хочешь совет? Хочешь найти Гамлета Тер-Оганяна?

– Да!

– Вот мой совет: поезжай в Ч. Уверен, Архиереев всё ещё там. Куда ему деваться? Почему уверен – не спрашивай. Поезжай как частное лицо. Туристическая поездка, экскурсия, что угодно! Разговаривай без высокомерия. Иной раз не грех и подольститься. Так больше узнаешь. А официальные запросы ни к чему не приведут. Думаешь, мы не пытались? На все запросы ответ один: в списках реабилитированных не значится. В таком случае не грех использовать и неофициальные источники, но времена оттепели миновали. Теперь о репрессиях говорить не принято. Это не только неприлично. Это опасно, понимаешь?

– Конечно! Его и не может быть в списках реабилитированных! Зачем ему реабилитация, если он невиновен?

Моя горячность несколько охладилась, натолкнувшись на внимательный взгляд собеседника. Цейхмистер смотрел на меня с каким-то непонятным выражением. Ирония? Удивление? Сарказм? Что-то ещё более обидное? Стараясь держаться по возможности хладнокровно, я продолжал:

– Человеку, имеющему в своём распоряжении столько золота, не нужна реабилитация. Как ты не понимаешь, при помощи золота можно решить любые проблемы и жить прекрасно в любом уголке ойкумены! Если б выбирать выпало мне, то я выбрал бы для жизни места, где больше свободы. Понимаешь? Больше свободы там, где меньше людей. Нет. Ты пока не можешь меня понять.

– Я не понимаю?

Цейхмистер отвернулся, наклонил голову, чтобы я не мог видеть выражение его лица. Неужели опять смеется? Но вот он поднял голову. Теперь его лицо напоминает маску какого-то мифологического существа, уроженца мест, где много свободы. Пожалуй, он даже красив. Внезапно я вспомнил о матери. Как-то она отнесётся к моим планам?

– Поезжай, сынок, – вот мой совет. Возьми билет до Мирного, а дальше тебя, наверное, довезёт автобус. А вот я от Мирного до того места, где в последствии возник Ч., добирался на вездеходе, а впереди шёл трактор-кусторез. Теперь цивилизация проникла и в те места, что несколько облегчит твои поиски. Запомни: рассказывать историю о реабилитации твоей матери и исчезновении Гамлета Тер-Оганяна где попало не следует. Заметь, выйдя за меня замуж, мать поменяла фамилию и стала Цейхмистер. Могу дать тебе рекомендацию к моему другу Байбакову. Возможно, он ещё работает в Ч.

– К другу? Не стоит!..

Я вскочил. Цейхмистер говорил что-то ещё, но я уже не слушал его. Взять билет до Мирного. Билетные кассы есть неподалёку у станции метро «Аэропорт». А если билетов не окажется… Деньги! Я принялся шарить по карманам. В общей сложности наскрёб около трёх рублей. Какая оплошность – выйти из дому без денег! А ведь мы с Канкасовой собирались ужинать в ресторане. Поход в ресторан в обществе Канкасовой никак не может обойтись дешевле пятёрки. Проницательный Цейхмистер тут же выложил на стол несколько красненьких купюр. Я схватил их, не пересчитывая. Деньги – всего лишь раскрашенная бумага, но сколько возможностей они открывают перед тем, кто ими располагает! Новые намерения, новые планы, свежая струя в жизни – всё это всего лишь раскрашенная бумага. И снова я не сдержался. Восторг вырвался из моей груди криком:

– Канкасова забыла! Как хорошо!

Цейхмистер расхохотался, но меня это уже не волновало. Я выскочил из кабинета и тут же оказался в объятиях Канкасовой. Её дыхание пахло коньяком, а грудь казалась опьяняюще мягкой.

– Не волнуйся, dear Hamlet![20 - Дорогой Гамлет (англ.).] – шептала она. – Сейчас отправим за билетами курьера, а если билетов в кассе не окажется, я просто попрошу папу… Ты обещал ресторан. Пойдём в «Арбат»? Нет, пожалуй лучше в «Арагви». Там можно занять отдельный кабинет. А твоя поездка – is a wonderful undertaking[21 - Прекрасное начинание (англ.).]. Родственные чувства – it’s good[22 - Это хорошо (англ.).], но на свете нет ничего интересней золота.

* * *

Билетов в кассе действительно не оказалось. Пришлось подключать отца Канкасовой. Эту миссию принял на себя сам Цейхмистер лично.

Моя мать приняла самое деятельное участие в моей подготовке к поездке на дальний Север: тёплое бельё, консервы, шоколад, всё тот же коньяк для меня и для Анны. Цейхмистер уверял, будто в окрестностях Ч. даже в июне может идти снег, и настоятельно рекомендовал вернуться в Москву до наступления августа. К концу мая, когда все наши вещи были упакованы, выяснилось, что вся эта подготовка, проходившая под знаменем нарочитого коллективного энтузиазма, оказалась блефом. В конце концов добрая воля моей матери разбилась об её собственнические чувства, и она сообщила мне и Цейхмистеру, что никуда меня не пустит. Дескать, поиграли – и хватит. И Цейхмистер её поддержал, нанеся тем самым мне ещё один внезапный удар.

Евгений Викторович Канкасов свою единственную дочь в Якутию тоже не отпустил. Таким образом, я бежал из квартиры на Ленинском проспекте в аэропорт Шереметьево тайком, как вор. Там я торжественно внёс украденную свободу на борт воздушного судна.

Глава 3

Первожители посёлка Ч. Часть первая

Якутия поразила меня необычайной удушливой жарой. Я не взял с собой летней одежды, недальновидно отдав предпочтение вещам из плотных тканей, ведь ехал-то я на СЕВЕР! Пришлось, презрев московские привычки, пополнять гардероб в местной галантерее. Брезентовые брюки, простая рубаха в контрастную клетку, невероятная майка из скользкого трикотажа, именуемая в народе «алкоголичкой» – вся нехитрая экипировка обошлась мне баснословно маленьких денег. Самая же дорогая вещь моего вновь приобретённого гардероба, довольно нелепая шляпа под вуалью накомарника, скорее всего, понравилась бы Канкасовой, любившей экзотические аксессуары. Наскоро переодевшись, я, как какой-нибудь пресмыкающийся мадагаскарский хамелеон, вполне слился с местным ландшафтом.

Вечером я вышел прогуляться на одну из центральных, как мне показалось, улиц городка. Я классифицировал улицу как центральную по простому признаку: застроенная в основном двух- и одноэтажными деревянными домами барачного типа, она буквально пронзала городок насквозь, от одной окраины до другой. К ней, прямой, как копьё аборигена, примыкали боковые улицы, извилистые и хаотично застроенные самыми разными домами, среди которых попадались самые настоящие лачуги. Я прогуливался по пыльной обочине вдоль зарослей бурьяна, из-за которых выглядывали пыльные оконца дощатых двухэтажных бараков. Солнце пекло нещадно, и я зашел в тень одного из домов – терпеть не могу курить на солнцепёке. Так я стоял, покуривая и размышляя о том, в котором часу лучше отправиться на переговорный пункт. Разговор с Москвой мне необходим, но с кем лучше заказать переговоры, с Анной или с матерью? Ах, мама! Она, наверное, тяжело переживает разлуку, и муж вряд ли в состоянии её утешить. Да, я больше не считал Цейхмистера отцом. Муж матери – да. Отец, человек вырастивший меня, вложивший в меня душу, силы, знания, талант – нет. Мать я жалел, но простить – нет, пока не получалось. Другое дело, Канкасова. От неё я сбежал, не позволив себя даже проводить. Если позвоню ей, в ответ получу ураган упрёков, возможно, истерику. Не позвонить матери – ещё более жестоко, чем не проститься с Анной. Пусть Гертруда Оганесовна теперь носит фамилию Цейхмистера, но я-то всё ещё Тер-Оганян. Я сын своего отца и обязан испытывать почтение к женщине меня родившей. Итак, решено. На переговорном пункте заказываю разговор с квартирой Цейхмистера. Москва, Ленинский проспект, дом 13. Тьфу ты, чёрт! Несчастливое число! И мысли мои несчастливые, нечистые, как пыльный бурьян на обочинах главной улицы городишки Ч. Чёрт! Чёрт! Ах, зачем аборигены не назвали свой город в честь гоголевского персонажа.

– Местного чёрта зовут Бай Баянай, – проговорил небесный глас, впрочем, довольно тихий. – А о Гоголе местные эвенки и слыхом не слыхивали.

– Как? – Задрав голову, я уставился на окно во втором этаже барака.

Оттуда на меня смотрел незнакомый субъект в очках, на первый взгляд вполне респектабельного вида.

– Кто вы? – растерянно спросил я.

– Уж точно не Уордах Кюрюс Джесегей[23 - Уордах Кюрюс Джесегей в мифологии эвенков – дух южного неба.], – усмехнулся незнакомец. – А вы что подумали?

– А?.. Кто это? У нас не принято разговаривать с незнакомцами.