Да. Нет. Не знаю

– Ну и что?

– Будут думать, что я твоя девушка.

– Ты, конечно, не моя девушка, но я был бы не против, – в очередной раз осмелел Миша Коротич и обернулся к Аурике: – Хотя нет. Я – против. Против категорически. Больше всего на свете не люблю самонадеянных папиных дочек, убежденных в том, что если вокруг мир и существует, то исключительно для них и ради них.

– Тебе виднее, – не осталась в долгу оскорбленная Одобеску и неожиданно чмокнула своего провожатого в щеку. – Не забудь умыться, Коротич! Я же ядовитая, как и все папины дочки.

– Всенепременно! – прокричал ей Миша сверху, наблюдая, как та спускается вниз по лестнице, а потом чуть слышно добавил, потирая горящую от поцелуя Аурики щеку: – Я не против.

Известие о возвращении Коротича так вдохновило барона Одобеску, что он окончательно утратил покой:

– Рад. Очень рад, – повторял он все время, удивляясь самому себе. Этот юноша как-то неожиданного для самого Георгия Константиновича запал ему в душу, хотя их встречи можно было бы пересчитать по пальцам. «Десяток-другой сыгранных партий, а вот на? тебе – скучаю», – признавался Глаше барон и радовался, как дитя, известию дочери о том, что она нашла этого «дурака Коротича» и «дурак явится». Во всяком случае – обещал.

Он и правда выполнил свое обещание, простояв не менее получаса в тот дождливый августовский вечер под окнами дома в Спиридоньевском переулке, так и не решаясь войти в помпезное парадное.

– Стоит, – объявила Георгию Константиновичу Глаша и аккуратно поправила портьеры.

– Где? – спохватился Одобеску и подскочил к окну.

Долгожданный гость торчал на тротуаре с букетом астр и с перевязанной бечевкой коробкой в руках.

– С цветами, – выдохнула Глаша.

– Вижу, – подтвердил Георгий Константинович и тут же добавил: – Золотинке не говори.

Глаша с пониманием кивнула хозяину и снова поправила портьеры, смахнув с тяжелой ткани какую-то невидимую ниточку.

– Тише, – шикнул на нее Одобеску. – Увидит.

Испуганная Глаша тут же испарилась из гостиной, укрывшись в кухне, где с волнением подошла к окну, чтобы снова удостовериться: стоит ли? Коротича внизу не было. «Неужели ушел?» – огорчилась женщина и, в задумчивости подойдя к раковине, включила воду – бухнула колонка, и в гофрированной трубе страшно загудело. Глаша вздрогнула, так и не привыкнув за много лет пользования к приветствию кухонного дракона. «Того и гляди, на воздух взлетим», – в который раз подумала женщина и выключила горячую воду – колонка натужно застонала.

– Гла-а-аша! – донесся до нее голос Аурики. – Мы сегодня ужинать будем?

– Будем, – себе под нос ответила женщина и загремела посудой. «Не решился, бедненький», – сделала она вывод и снова метнулась к окну: вдруг – там?..

Вместо «там» оказалось, что «здесь». В дверь позвонили. Глаша не тронулась с места, хотя в доме Одобеску дверь гостям обычно открывала она.

– Глаша, звоня-я-ят! – снова донесся до нее голос Аурики.

– Слышу, – снова себе под нос ответила женщина, но с места не тронулась, предполагая, что там и без нее обойдутся.

Дверь открыл взъерошенный Георгий Константинович.

– Ну, что же вы, батенька, – заискрился радостью Одобеску. – Бросили старика. Лишили старого брюзгу умственной, так сказать, пищи. Но я рад…

Особой радости не выказала только Аурика, павой выплывшая из своей комнаты.

– Здравствуй, Коротич! – поприветствовала она смущенного гостя. – Пришел? А я уж думала – не придешь.

– Это вам, – Миша от волнения перешел на «вы» и протянул дочери хозяина дома скромный букет августовских астр.

– Очень мило, – ехидно скривилась Аурика и положила цветы на банкетку.

От Георгия Константинович не ускользнуло дочернее пренебрежение к подарку, он тут же постарался исправить ситуацию и, повернувшись к дочери спиной, тайком от гостя показал ей кулак:

– Прелестные цветы, Миша. Что может быть прекраснее августовских астр?

– Августовские розы, – ответила за Коротича надменная девушка и протянула руку за коробкой: – Это что? Торт?

– Пирожные, – поправил ее Миша и вместо того, чтобы передать презент из рук в руки, поставил его на банкетку. Аурика так и осталась стоять с протянутой рукой. «А парень-то не простак», – отметил про себя Одобеску и запретил гостю разуваться.

– Ни в коем случае, – коснулся он плеча Коротича.

– Я так не могу, – покраснел Миша и снова нагнулся.

– Нет-нет, – настаивал Георгий Константинович и уже тянул гостя в комнату.

– Я, собственно говоря, к вам, – объяснил он цель своего визита, на что Аурика подняла свои брови и усмехнулась.

– Аурика Георгиевна, – строго произнес отец и сделал дочери страшные глаза.

– Не буду мешать, – картинно откланялась девушка и, резко повернувшись на каблучках своих домашних туфелек, отправилась в гостиную.

– К себе, – вернул ее Одобеску и, поддерживая Коротича под локоть, провел его в кабинет.

По пути в комнату оскорбленная Золотинка нарочито весело выкрикнула:

– Не буду мешать!

Весь вечер Георгий Константинович держал гостя у себя, отменив традиционный ужин и довольствуясь поданными Глашей закусками и чаем.

– Вы не голодны, Миша? – для приличия поинтересовался хозяин дома и тут же закрыл дверь в кабинете, сославшись на дефицит мужского общения: – Знаете ли, эти дамы!..

– Могу представить, – улыбаясь, поддержал Георгия Константиновича Коротич, недоумевая, к чему вся эта конспирация.

– Расскажите мне о себе, – попросил Одобеску и тут же объяснил свое любопытство: – Прикипел я к вам, милый человек.

– Да мне и рассказывать, Георгий Константинович, нечего.

– Это вы так думаете, – не согласился Одобеску и для спокойствия гостя подвинул к нему шахматную доску. – Сыграем партию?

Миша автоматически сделал первый ход.

– Неверно, – заметил Георгий Константинович, чем вверг гостя в полное изумление.

– Почему?

– Потому что ваша стратегия неверна. Золотинка – избалованная девчонка. Моя вина, – сделал ответный ход Одобеску. – Росла без матери. Хотел, чтобы ни в чем не знала отказа. Ваш ход…