Да. Нет. Не знаю

– Ах, капли, – протянула дочь и, глядя отцу в глаза, ехидно уточнила: – Зеленина?

– Зеленина, – дрогнул Одобеску и сделал шаг назад.

– Ты что? Нарочно все это придумал?! – зашипела разгадавшая отцовский ход Золотинка. – Чтобы я испугалась? Да?!

– Да! – впервые за много лет вышел из себя Георгий Константинович и чуть не «выпрыгнул» из своего «домашнего пальто», в карманах которого он держал руки, чтобы ненароком не залепить своей дочери затрещину. – Да! Потому что ты эгоистка! Черствая! Холодная! Не способная принимать человека таким, какой он есть! Придумала себе черт-те что! Принцы! Гамлеты!

– Принцы?! – ехидно и спокойно переспросила Аурика. – Гамлеты? Кому нужны твои Гамлеты, безнадежный романтик? Это Коротич-то у тебя Гамлет? Да он без логического обоснования, выраженного в логарифмах, стакана воды не выпьет, потому что это, видите ли (она очень точно передразнила своего ухажера), «нецелесообразно». И кто дал тебе право распоряжаться моей жизнью? Диктовать мне, с кем общаться? С кем не общаться? (Девушка прекрасно знала, что в ее словах не так уж много правды, но сдаваться не собиралась принципиально). И почему ты навязываешь мне своего Коротича, игнорируя все, что не входит в твои планы? Мы что? Плохо без него жили? Ты же обходился без него как-то двадцать один год? А теперь – планы?! Какие у тебя планы, папа? Поскорее выдать меня замуж и наконец-то зажить спокойно со своей кухаркой?!

– Не смей называть Глашу кухаркой! – разбушевался Одобеску.

– А кто мне это может запретить?

– Я! – взвизгнул барон и автоматически схватился за сердце: защемило на самом деле.

– Ну, а вот это – совершенно лишнее, – смерила его взглядом родная дочь и собралась было повернуться на сто восемьдесят градусов, но не успела, потому что Георгий Константинович побледнел и, схватившись рукой за косяк, начал оседать вниз.

– Глаша! – заголосила Аурика и бросилась к отцу.

– Уйди, – с трудом вдохнул в себя воздух Одобеску и закрыл глаза.

– Глаша, – только и успела вымолвить Прекрасная Золотинка, обмирая от страха: по отцовскому лицу разлилась свинцовая бледность.

В этот вечер Георгию Константиновичу капли Зеленина не понадобились: вместо них ему было предложено место в Первой градской больнице, от которого барон Одобеску категорически отказался, ссылаясь на надвигающийся праздник в кругу семьи.

– Гусарничаете, батенька, – сделал ему замечание пожилой доктор и, приложив палец к губам, посчитал пульс у больного. – Нервишки, немолодой человек! Не по возрасту, знаете ли. И вы, барышня! Беречь надо папеньку, беречь и не перечить. Правда, мамаша? – обратился он к заплаканной Глаше. – Покой и никаких излишеств. Слышите меня?

Глаша старательно закивала головой, как будто от нее в действительности что-то зависело, и схватила доктора за руку:

– Скажите…

– К профессору Лукашику. Рекомендую. Сам пользуюсь и, как видите, жив-здоров, чего и вам желаю. И еще раз: покой, покой и покой. Понятно?

«Еще бы непонятно», – хотел ответить Георгий Константинович, но не решился и просто прикрыл глаза в знак согласия.

Пока Глаша провожала бригаду «Скорой помощи», Аурика зачем-то переставляла с места на место какие-то склянки, избегая смотреть в сторону, где лежал отец.

«Доигрались», – пробубнила она себе под нос и попыталась прочитать название лекарства на пустой большой ампуле с неровным сколом.

– Не видно? – еле слышно поинтересовался Георгий Константинович, не переставая ни на секунду наблюдать за своей Золотинкой.

– Магния сульфат, – все-таки прочитала девушка и с виноватым выражением лица присела на отцовскую кровать.

– Надо найти Михаила, – попросил ее Одобеску. – И отменить визит. Скажи, что болен. И никогда больше не говори о болезнях в моем присутствии: ты меня сглазила, – проворчал Георгий Константинович, в ряде вопросов суеверный до жути.

– Ты это серьезно? – не поверила своим ушам Аурика. – Я, между прочим, про себя говорила.

– Нет никакой разницы. Ты и я – одно целое.

– Ты мне тоже наговорил – мало не покажется! Тебя послушать, так хуже меня нет никого на свете. Возьми свои слова обратно.

– Извини меня, Золотинка, – попросил прощения Одобеску.

– Ты тоже меня извини, папа. Я сделаю так, как ты хочешь.

– Не надо, – великодушно отказался Георгий Константинович от намеченных планов. – Я же болен, – усмехнулся он и потянулся к дочери.

– Это ненадолго, – хихикая, встречно нагнулась к нему Аурика. – Придет Глаша, поплещет на тебя святой водичкой, протрет все дверные ручки в доме, заставит тебя это выпить, и к утру ты проснешься розовощеким младенцем. Вот увидишь.

– Твои слова да Богу в уши, – поддержал ее отец и поцеловал дочери руку. – Все-таки ты невыносима.

– Ты тоже, – не осталась в долгу девушка, и хрупкий мир в семье Одобеску был восстановлен.

* * *

Тридцать первого декабря в квартире царило непривычное для всех спокойствие. Суетилась только Глаша, то и дело хлопая холодильником для того, чтобы впихнуть в него очередную порцию закусок.

– Ты готовишь, словно на свадьбу, – сделала ей замечание Аурика и влезла пальцем в кастрюлю с остывающим заварным кремом. – А потом все выставишь на стол и спрячешься у себя в комнате. И охота тебе?

– Так как же? – удивилась немногословная нянька. – Новый год все-таки. Гости.

– А то тебе нужны эти гости, – хмыкнула младшая Одобеску.

– Георгий Константинович приказал, – сослалась Глаша на хозяина.

– Твой Георгий Константинович посидит за столом полчаса и ляжет спать. А мне – развлекай ваших гостей! Как будто заняться больше нечем, – посетовала Аурика, но дальше развивать мысль не стала, вспомнив, чем закончилось ее последнее выступление. – Няня, тебе что, все равно, как отмечать Новый год?

Глаша молчала. Кажется, ей действительно все равно: Новый год, не Новый год. Какая разница. Как Георгий Константинович скажет, так она и сделает. Скажет, Новый год в сентябре, будет в сентябре, скажет – в мае, будет в мае. Ей все хорошо, все ладно.

А Аурике было не по себе: она ходила из угла в угол, периодически натыкаясь на мурлыкающего себе под нос отца, весь день пребывающего в приподнятом настроении.

– Чему он так радуется? – зудела Прекрасная Золотинка, зорко высматривая, чего бы еще стащить из-под ловких нянькиных рук.

– Так гости же, – снова повторила Глаша и поскребла ложкой по фарфоровой чашке, перетирая кусок сливочного масла с сахаром. Аурика поморщилась от неприятных звуков и, открыв дверь холодильника, внимательно изучила его наполненное угощениями нутро. – Мы обедать сегодня будем?

– А? – вздрогнула увлеченная процессом нянька.

– Понятно, – подытожила девушка. – Не будем.

– Вся ночь впереди, – обнадежил ее подтянувшийся на кухню отец и тоже заглянул в холодильник. – Глаша, а где селедка?

– Селедка? – непонимающе посмотрела на него женщина.

– Селедка, – повторил Георгий Константинович, не обращая внимания на благоухающие разносолы. – Водку я чем буду закусывать?

– Какую водку?! – возмутилась Аурика.

– Обыкновенную, дитя мое, ледяную, из лафитника.