– У меня есть принципы.
– Каки-и-ие? – простонала девушка.
– Не брать чужого.
– Да? – осклабилась Аурика Одобеску. – Ну, я бы не была в этом так уверена.
– Это почему?
– Это потому! Мой отец, конечно, не вещь, но вы, Михаил Кондратьевич, явно узурпировали право считаться его сыном.
– Ничего подобного, – отказался принять довод Аурики Коротич. – Я честно признаюсь, что был бы горд считать Георгия Константиновича своим отцом, но уважение к собственному родителю не позволяет мне этого сделать. Давай договоримся, что мы с твоим отцом – просто товарищи, партнеры, так сказать, по игре в шахматы.
– По-моему, ваша партия несколько затянулась, не находите?
– Нисколько.
– Ладно. Дальше. О каких принципах еще поведаете?
– Я считаю, что мужчина должен всего добиваться сам. Только тогда он достоин уважения своих близких.
– Это что-то вроде «мужчина – главный в доме»?
– Это что-то вроде «я несу ответственность за себя и за свою семью».
– Господи, Коротич, какой ты правильный. А если будет по-другому?
– Не будет, – с уверенностью отрезал Миша. – Продолжать?
– Продолжай.
– Я хочу, чтобы у нас с тобой было много детей.
– Чего? – оторопела Аурика.
– А что в этом такого? У тебя – свои, у меня – свои, – вывернулся Коротич. – И еще я хочу, чтобы моя жена меня уважала. Именно поэтому я больше не рассматриваю твою кандидатуру как возможную.
– Ты что? Спятил? – зашипела Одобеску. – Да кто вообще тебе дал право разговаривать со мной в таком тоне?! Не соблюдая приличий?!
– Есть у кого учиться, – резко оборвал ее Миша и приблизился к лицу Аурики так, что стал ощущаться тонкий запах, идущий от ее волос. – Беру пример с тебя.
– Ты дурак, – прошептала Одобеску, и голос ее словно стал ниже на тон.
– Ты думаешь, у меня не хватит наглости назвать тебя дурой? – поинтересовался Коротич, чувствуя, что вот еще немного, пару миллиметров, и ему будет трудно сдержаться, потому что воздух наполнился сексуальным возбуждением двух молодых и здоровых людей, почувствовавших странное, но сильное влечение друг к другу… неожиданно для себя.
– Только попробуй, – пригрозила ему Аурика. – Это будет стоить тебе жизни.
– Не страшно, – выдохнул Миша и поцеловал беглянку в губы.
– Что ты делаешь?! – растерялась девушка и покрутила пальцем у виска. – С ума сошел? Я же тебя терпеть не могу!
– Я тебя тоже, – заверил ее Коротич и повторил попытку. Аурика больше не сопротивлялась, неожиданно для своего противника она стала податливой и послушной. Настолько податливой и послушной, что из головы Коротича разом выветрились все страхи по поводу своей мужской несостоятельности. Оказывается, поцелуям, равно, как и всему остальному, совершенно не обязательно учиться. Природа закладывает эти знания в самый фундамент человеческой натуры, оживляя их ровно тогда, когда это необходимо. Были они и в нем, прежде никогда не ведавшем женских поцелуев.
– А ты говорил, что у тебя не было девушки, – пытаясь перевести дух, усомнилась в словах Коротича Аурика.
– У меня и сейчас ее нет, – попытался ответить Миша, не отрывая своих губ от губ младшей Одобеску. – Сестра есть, присутствует. Насчет девушки сомневаюсь.
– Но мы же с тобой цивилизованные люди, Коротич!
– Конечно, цивилизованные, – согласился тот и добавил: – Настолько цивилизованные, что целуемся, сидя в подъезде, в то время, пока твой отец вместе с Глашей сходят с ума, ломая голову над тем, куда же запропастилась их глупая Аурика.
– Не думай, что мы единственные, кто сейчас получает удовольствие. Твой обожаемый Георгий Константинович наверняка тоже занят приятным делом. В этом плане у него, – съязвила Одобеску, – принципы отсутствуют.
– Он имеет на это право, – вступился Коротич и отодвинулся от Аурики. – Хватит, пойдем.
– Зачем? – удивилась девушка.
– Ты знаешь, который час? – Миша посмотрел на часы, но ничего в темноте разглядеть не смог. – У меня куриная слепота, – признался он. – Ничего не вижу. Посмотри, пожалуйста.
– Ты что? Очки носишь?
– Ношу, – усмехнулся Коротич и объяснил: – Но стараюсь их надевать как можно реже: тренирую зрение.
– Помогает?
– Нет, но все равно тренирую.
– Я никогда тебя в очках не видела.
– Не думаю, что это делает мой образ более респектабельным. Я до сих пор стесняюсь. А ты хочешь, чтобы я заявился в дом к самому Одобеску с этим безобразием на носу! У меня и так мало шансов.
– У тебя их вообще нет, Коротич.
– Все равно скажи, который час, – не расстроился Миша и протянул Аурике руку.
– Начало четвертого, – объявила Одобеску и поднялась со ступенек. – Правда, пора.
Дверь в квартиру Аурика открыла своими ключами и, стараясь не шуметь, заглянула в темную гостиную. За праздничным столом было пусто, а закуски оказались накрыты предусмотрительной Глашей льняными салфетками.
– Иди сюда, – поманила она молодого человека и указала рукой на опустевшие стулья: – Видел? Хорошо празднуют! Спят уже, как сурки, а завтра скажут, что прождали всю ночь. Между прочим, могли бы и побеспокоиться, где я.
– Зачем? Они и так поняли, что мы вместе.
– Вот и я хочу, чтобы ты понимал, почему мы вместе. Мы с тобой были, я подчеркиваю еще раз, были вместе исключительно ситуативно, си-ту-а-тив-но: Новый год, пара фужеров шампанского, темнота, располагающая к объятиям… И все!
Коротичу стало неприятно:
– Не все.