Книга поколений. Нижегородским троцкистам посвящается

Книга поколений. Нижегородским троцкистам посвящается
Татьяна Дмитриева

«Книга поколений» – отличается от всех предыдущих.Это – документальный роман, посвященный нижегородским троцкистам. В книге нет ни слова вымысла, она полностью основана на документах, легально полученных из архивов НКВД.

Книга поколений

Нижегородским троцкистам посвящается

Татьяна Дмитриева

Нижегородским «троцкистам» посвящается

© Татьяна Дмитриева, 2023

ISBN 978-5-0060-3653-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ученые историки заметили странную закономерность. С годами одни и те же события вспоминаются их участниками по-разному. Часто приводится пример со смертью Кеннеди. Свидетели теперь рассказывают разные версии увиденного, существенно расходясь в деталях.

Существует несколько версий таких расхождений:

– парадоксы памяти;

– непроизвольная подгонка показаний под сегодняшние реалии;

– свершение похожих событий в разных, параллельных реальностях, которые потом схлопнулись в одну, а свидетели видели аналогичные в целом, но разные в деталях события.

Такие парадоксальные явления относятся к событиям, которые произошли на отрезке одной жизни, точнее – на отрезке жизни одного поколения. Что же говорить о событиях, которые произошли несколько поколений назад? От них остаются легенды, которые передаются из поколения в поколение, и архивные документы, которые отражают ту, давнюю реальность сухим языком казенных учреждений.

В наше время остаются еще и многочисленные фотографии и видеоролики, на которых иногда зафиксирован каждый шаг, каждый чих людей, которые предпочитают реальной жизни ее имитацию. В надежде, что наивные зрители примут ее за настоящую жизнь.

Но еще пару поколений назад фотографии были дорогим удовольствием, которое люди позволяли себе по праздникам, а поколения наших бабушек и прабабушек вообще могли их не иметь, или имели только те фотографии, которые украшали их арестантские дела. Поэтому в моей книге будет мало фотографий.

Все началось с того, что моя дочь, юрист по специальности, смогла наконец-то получить из Нижегородского архива дело моей бабушки, репрессированной в 1936 году и реабилитированной в 1956. Это оказалось сложным делом. Дочери пришлось по суду доказывать свое родство. А проблема состояла в том, что наши предки время от времени меняли свои имена и даже отчества, совершенно не думая о том, как их потомки будут доказывать свое с ними родство.

Кроме смены имен осложняло дело правописание. Фамилия моей бабушки Жестяникова в разных документах пишется то с одной «н», то с двумя. Разница в правописании коснулась и многих других, упоминаемых в этой книге. Баташев иногда в документах, особенно в протоколах допросов, становится Баташовым, Махмудбеков становится Махмутбековым, неувязки есть и в биографиях видных политических деятелей, таких как Троцкий, Рокоссовский, Блюхер и другие.

Первой, вполне официально, сменила имя Рахиль на имя Роза моя бабушка. Была она урожденной еврейкой, и в те времена было принято менять инородные, чуждые для русского уха имена на более привычные и благозвучные. Ее первое имя осталось только в автобиографии, в официальных документах она числилась уже Розой.

Грамотность пришедшего к власти пролетариата тоже оставляла желать лучшего, поэтому в разных протоколах допросов, партийных собраний и даже приговорах не только ее фамилия пишется то с одним «н», то с двумя, но и имя ее сына (моего отца) из Будимира превращается в Вудимира, а отчества ее братьев меняются с Вульфовичей на Владимировичей. Те же ляпы в написании фамилии затруднили поиск ее родных, чья история была не менее захватывающей и трагичной.

Далее возникли трудности со сменой имен моего отца и его сестры. Пламенные революционеры, Жестяникова Роза Вульфовна и ее муж, Гришанин Николай Иванович, назвали своих детей в духе времени: Будимир и Искра.

Ко времени получения паспортов дети уже репрессированных родителей свои имена поменяли. Отец мой стал Дмитрием, а его сестра – Ириной. В результате в свидетельствах о рождении у них одни имена, а в паспортах – другие. Такие фокусы были возможны из-за неразберихи начала войны. В Арзамасе, в котором они родились, были частично разбомблены архивы с метрическими данными. Немцы в Арзамас не входили, но бомбардировщики долетали. Метрики были восстановлены позже, уже после войны. Кроме имени отец поменял и год рождения – приписал себе год, чтобы уйти на фронт на год раньше. Вряд ли это было сделано, чтобы скрыть информацию о своих репрессированных родителях – их-то в восстановленных свидетельствах о рождении и паспортах они указали правильно.

При чтении официальных документов могут броситься в глаза особенности правописания того времени. Например, слово «партком» в большинстве документов написано с большой буквы. То же касается и Института Марксизма-Ленинизма. В большинстве документов в наименовании этого института все три слова пишутся с большой буквы. То же касается горкомов, райкомов и других учреждений. Я старалась сохранять орфографию того времени, позволяя себе лишь разбивать сплошные листы нечитаемого текста на абзацы и расставлять знаки препинания более привычным для нас способом.

Изменены и правила склонения некоторых фамилий, особенно не русских. Например, фамилии мужчин Михельсона и Партигула в половине документов не склонялась, поэтому создавалось впечатление, что их носители – женщины. В таких случаях я пользовалась современными правилами написания фамилий. То же относится и к склонению некоторых названий, которые раньше склоняли направо и налево. Особенно это относится к географическим названиям. Например, название городка Сормово, который сейчас является районом Нижнего Новгорода, повсеместно склоняется, но это не так режет ухо, поэтому в текстах оставлено без изменений.

Многие могут подумать: зачем ворошить прошлое? Отбросим все стандартные ответы типа:

– чтобы не повторять прошлых ошибок;

– чтобы сохранять память поколений;

– чтобы черпать силы в прошлом для преодоления сегодняшних проблем;

– чтобы гордиться своими предками и так далее.

Я решила написать эту книгу по трем причинам:

– об этом просят мои дети и внуки;

– об этом просит моя душа;

– в трудные минуты жизни я черпаю силы в истории моего рода, и неоднократно мне доводилось принимать правильное решение и проявлять стойкость там, где было бы проще согласиться и поплыть по течению.

Всю жизнь я ощущаю за спиной силу рода, она дает мне силы и право поступать так, как мне велит моя совесть. Предки мои по отцовской линии большую часть жизни провели в Нижегородской губернии, учились в Москве, часть семьи уехала в Ленинград, поэтому репрессии захватили их родных, друзей и коллег в Нижнем Новгороде, Москве и Ленинграде. Читая материалы дела, я пыталась найти информацию обо всех фигурантах дела – как они проявляли себя в качестве свидетелей обвинения, какое будущее было уготовлено им в Сталинские и более поздние времена.

Принято считать, что на допросах в НКВД многие не выдерживали физического и морального давления и начинали давать те показания, которые от них требовали. Материалы дела моей бабушки показывают обратное: стойких коммунистов и порядочных людей было гораздо больше. Возможно, кто-то из их предков, прочтя строки об их далеком предке, тоже почувствуют за своей спиной силу и стойкость рода?

Возможно, многие просто не знают истории своей семьи и сейчас вслед за не помнящими родства начинают призывать вернуть сталинские времена. Это их право. Но не исключено, что, прочитав протокол допроса их бабушки или дедушки в застенках НКВД, они задумаются, стоит ли слепо копировать канувшие в Лету времена.

В этой книге я взяла на себя роль копирайтера – человека собирающего по крупицам информацию и старающегося не давать найденным фактам никакой эмоциональной оценки, особенно в отношении чужих для меня людей. Иногда мои эмоции прорываются только в отношении моих родных. Поведение других людей я не оцениваю, а только констатирую известные факты, потому что не знаю, как бы повела себя в предложенных обстоятельствах.

В тех случаях, когда мне кажется, что нужен мой комментарий к тому или иному документу, я выделяю свои мысли курсивом, чтобы было понятно, что это – мое личное мнение. Раньше авторы делали сноски со словами «от автора».

И еще одна причина толкает меня написать эту книгу. Сейчас в интернете много рассуждений на тему: не так уж много жертв НКВД было уничтожено, такой погрешностью можно пренебречь. И приводят официальную статистику. Господа и товарищи! Грош цена той статистике. Кто знает, сколько смертей стояло за формулировкой «10 лет без права переписки»? Такой формулировке удостоился мой убитый на допросе дед. У части родственников жизнь оборвалась в 1937—1938 году вообще без всяких формулировок: вот жил человек, работал, любил, растил детей, а потом просто исчез, будто его и не было. И что с ним произошло, история умалчивает. И даже запрос направить в архивы мы не имеем право, так как не являемся их прямыми родственниками. А таковых уже и не осталось.

В приводимых в книге протоколах партийных собраний, допросов и очных ставок – дух того времени. В книге нет ни грамма вымысла – только документы, и в них дух времени, судьбы моих родных и тысяч других людей, попавших под «молот правосудия».

Я искренне благодарна моей дочери Ольге, которой удалось получить материалы о моей бабушке, ее прабабушке. И моему внуку Владиславу, который помогал собирать материалы для этой книги, и который моей бабушке и дедушке приходится уже прапраправнуком. Они проявили живой интерес и сделали все, что могли. Значит, тоже чувствуют силу рода, значит, не прерывается связь времен. Я благодарна и моей младшей дочери Наталье за то, что поддерживала меня в моем желании написать эту книгу.

Я читаю протоколы и диву даюсь. Такое впечатление, что мирно беседуют два интеллигентных человека. В протоколах нет ничего о мерах физического воздействия, но душой я чувствую те места, где мирная беседа могла перерасти в избиение подследственной или свидетеля. Обычно сердце сжимается, когда я читаю вопрос следователя: вы говорите неправду, дайте следствию правдивые показания. Я чувствую, как старается не потерять спокойствия после удара молодая женщина, как она тщательно подбирает слова, чтобы не нанести вред кому-то из друзей или знакомых.

И есть и еще одна причина, почему я думаю, что книга может заинтересовать кого-то еще, кроме членов моей семьи. Дело в том, что в ее истории отражена история моей страны. В показаниях и протоколах упоминаются имена видных политических и военных деятелей страны – Ленина, Троцкого, Зиновьева, Блюхера, Рокоссовского и Кирова; великого ученого Вавилова; крупных деятелей троцкистской оппозиции, среди которых были и те, кто даже не знал, что он – троцкист.

В этой книге будет гораздо больше стойкости, мужества и патриотизма, чем подлости, малодушия и предательства. Да, в ней будет жестокость – но не выдуманная, а просто имевшая место в те далекие времена, память о которых помогает нам выстоять в любые времена и в любых обстоятельствах.

Книга начнется с той информации, которую хранят поколения нашей семьи, и продолжается уже на документальной основе полученных в архиве документов. Кстати сказать, пока получить удалось только дело моей бабушки. Дело сгинувшего в кабинетах НКВД дедушки найти пока так и не удалось, хотя Ольга разослала запросы в архивы всех городов, через которые прошел з/к Гришанин.

Семейные предания

Когда арестовали родителей, моему отцу было 10 лет, а его сестренке – 8. Поэтому многие семейные устные предания основаны на понимании ситуации десятилетним Будимиром, который рассказывал мне, своей дочери-подростку, о своей семье.

Отца моего и его сестру ждала судьба всех детей врагов народа – специнтернат, мало чем отличавшийся от тюрьмы для малолетних. Хотя позже Сталин и сказал свою знаменитую фразу: «Сын за отца не отвечает», дети отвечали по полной. Отцу удалось сбежать из этого учреждения. Он не знал, куда идти, и долго бродил по Горькому, от дома к дому, где проживали знакомые или очень дальние родственники, но нигде не мог найти пристанища – от него шарахались, как от чумного.

И тогда он решил пойти к самому близкому когда-то человеку – его нянечке, которая растила их с сестрой, пока их мама занималась партийной работой в Сормове. Сейчас название этого отдаленного района не принято склонять, но тогда во всех документах писали именно так: в Сормове. Там жила его бывшая няня, простая деревенская женщина. Вот она-то и приняла ребенка, голодного и еле волочившего ноги – жители Нижнего знают, как далек от центра этот район, который в то время считался самостоятельным поселком или даже городком. Она его обогрела, накормила, пожалела и спрятала: отвезла к своей родне в деревню Дубское, дальнее село на речке Пьянке, до которого-то и в 60-е годы было не легко добраться. Вела к нему от железной дороги многокилометровая «сельская» дорога – десятки километров такого бездорожья, что никакой воронок в те годы не стали бы гонять по ней ради сбежавшего мальчишки.