Опасный нарцисс. Книга третья. Нарциссические родители

(видео 124)

Нарциссическая мать обнуляет ребенка, понижает его самооценку и нарушает его границы. Какими могут быть последствия в будущем для здоровья ребенка? Еще один аспект, о котором я хочу рассказать здесь – как нарциссическая мать формирует в своих детях пограничное расстройство личности. Речь пойдет о детстве моей клиентки Галины, той самой, у которой мама-нарцисс «сидела в животе».

Галина во время терапии говорит: «Я ничто, меня нет, вы говорите с пустым местом. Кто меня может полюбить? Меня никто не может полюбить, меня можно только использовать».

Ее муж-нарцисс живет за ее счет, а она это терпит, потому что боится остаться одна. Ведь никто больше ее не полюбит, и в любом случае ее будут только использовать. Так какой смысл менять шило на мыло?

Галина была «козлом отпущения» у мамы. В детстве та ее никогда не хвалила, никогда не приласкала. «Я так стараюсь, а мама меня не любит», – говорит Галина. Но мама считала, что телячьими нежностями можно испортить ребенка. Впрочем, это почему-то не распространялось на сестру – «золотого ребенка».

Мама особенно сильно ругала Галину за школьные оценки по математике и другим точным наукам, потому что сама мама была кандидатом физико-математических наук. И, хотя Галя неплохо училась, мать хотела большего. Ну конечно, ведь нарциссической матери нужно было гордиться своими детьми! Галя часто спрашивала маму:

– Неужели ты так плохо обо мне думаешь?

– А ты докажи, что ты лучше, чем я о тебе думаю, – отвечала мать. – В тебе должна взыграть сатанинская гордость, и ты должна иметь «пять» по математике.

Галина вспоминает, что в пять лет они с подружкой играли в принцесс. Девочки наряжались в длинные платья, делали короны. Маму это бесило:

– Ты только мечтаешь быть принцессой, а надо работать! – и высмеивала ее, рассказывая всем подряд, какая она ленивая принцесса.

Так мать не только ей в лицо говорила свое уничижительное мнение о ней, но и разносила его всем вокруг. Она формировала общественное мнение, что Галя никакая, что она тютя-матютя, ленивая, робкая, играет в принцесс… Мать тем самым грубо нарушала границы Гали, вскрывала их и выставляла ее напоказ. Это приучило девочку к тому, что каждый может нарушить ее границы, когда ему вздумается.

В десять лет Галя влюбилась. Мать высмеяла ее любовь при всех, всем разнесла ее самую сокровенную тайну, трезвонила и насмехалась над ней на всех углах. Это грубейшее и беспощадное взламывание границ, это очень жестокое насилие. А не сказать матери о своей влюбленности Галя тоже боялась, потому что излюбленной фразой родительницы было: «Мать все видит».

Мать ругала Галю за лень постоянно. Мы знаем, что дети нарциссов очень часто страдают отсутствием мотивации, потому что родители лишают их энергии, внушают страх своей критикой; в такой ситуации детям легче ничего не делать, чем что-то делать. А зачем? Все равно ведь ругать будут. Вообще, лень – это хорошо забытый страх.

Бабушка, по всей видимости, тоже нарциссичная, говорила матери: «Из этого ребенка толка не будет, девочка будет никчемная». Вызывали на дом психиатра, мать жаловалась на Галю: «Она ленивая, ничего не хочет». Психиатр, видимо, не разобралась в динамике семьи, не спросила, каковы отношения между родителями и девочкой, а вынесла приговор – поставила тот диагноз, который хотела мать: «полное отсутствие воли». Не знаю, что это за диагноз, я о таком диагнозе в психиатрии никогда не слышала; может, в то время и существовал такой диагноз, а может, мать просто устроила инсценировку. Но с тех пор Гале повесили ярлык, и пинали ее за лень с еще большей силой. Все это делалось под предлогом, что мама хочет Галю исправить и сделать лучше.

Почему же мать так не любила Галю? Потому что Галя была похожа на отца, и не пошла в материнскую породу.

Когда родилась сестра, вылитая мать, все внимание досталось ей, а к Гале претензии усилились только потому, что она «отцовское отродье». Ее заставляли сидеть с младшей сестрой и развлекать ее, и это было единственное, за что она могла иногда получить хотя бы скупую похвалу. Отсюда у Гали и сформировалась программа, что ее всегда используют, и что она может рассчитывать хоть на какие-то крохи внимания только тогда, когда будет делать то, что от нее требуют. В дальнейшем повзрослевшая Галя всегда помогала родителям, ее же сестра на них наплевала, и даже не позвала их на свадьбу. Но при этом все равно мать любила сестру, и все деньги, которые давала ей Галя, мать отдавала сестре. «Приз уходит в другой город», как говорит Леонид Якубович…

Галя вспоминает себя в детстве, и чувствует эту непередаваемую боль и пустоту отверженного ребенка. Ей казалось, что ее просто не существует. Уже в возрасте девяти лет ей хотелось спрыгнуть с четырнадцатого этажа или наглотаться таблеток, настолько невыносимо было ее одиночество и отверженность. В дальнейшем, в возрасте двадцати с лишним лет она пыталась покончить с собой.

Вот именно поэтому Галя и не может бросить мужа-альфонса, который ее только использует. Ведь если он уйдет, ее никто больше не полюбит. Хотя она и так знает, что это никакая не любовь, а использование.

Отец любил Галю, но матери это не нравилось. Ей хотелось расстроить их хорошие отношения с дочерью, и мать пугала Галю отцом: дескать, вот он тебя накажет за твои проступки! И подкрепляла угрозы реальным наказанием, поскольку отец был в полном подчинении у матери. Мать, бывало, нажалуется отцу на Галины двойки по математике и лень, отец бьет Галю, а мать стоит рядом, смотрит и улыбается. Галя даже не обвиняет отца: она знает, что отец бил ее потому, что боялся ослушаться жену. Так что защиты у Гали не было ни от отца, ни от матери. Они оба буквально терзали ее.

Вот такое детство и формирует программу под названием «я никому не нужна, меня никто не любит». Появляется страх одиночества, и человек позволяет манипулировать собой и использовать себя, лишь бы не остаться в этом одиночестве. И это – центральный симптом пограничного расстройства личности, которое и было диагностировано у Галины. Чувство мучительной пустоты, попытки суицида – все это тоже симптомы пограничного расстройства.

Вот почему у нарциссических матерей очень часто бывают дети-пограничники. Мать отвергает ребенка, и у ребенка развивается страх отвержения и ощущение того, что он никому не нужен. А потом такому ребенку нужны годы терапии, чтобы исцелиться. Для любого расстройства личности – ну, кроме психопатов, им вообще ничего не поможет – нужно не менее двух-трех лет интенсивной терапии, проработки всех психологических травм.

Если вы хотите избавиться от этой программы, то вам нужна терапия. Необходимо проработать все детские и последующие травмы и сформировать новую программу: «Меня можно любить просто за то, что я есть, такую, какая есть, а не ради каких-то выгод». И как только вы отработаете страх одиночества и поймете, что вы достойны всего самого лучшего в этой жизни, то тогда вы сможете встретить психологически здорового партнера и построить гармоничные отношения, основанные на безусловной любви и принятии.

Желаю вам счастья в личной жизни

Депрессия у детей нарциссических матерей

(видео 60)

Недавно мне написала девушка Оксана. Она только что вышла из мучительных отношений с партнером-нарциссом, и переживает депрессию, аутоагрессию и расстройство пищевого поведения.

«Когда я начинала смотреть Ваши видео, – пишет Оксана, – мне было очень больно, я несколько раз заплакала от обиды, ибо узнавала свои жизненные ситуации в Ваших описаниях. Я подумала, что, наверно, лучше не смотреть, ибо, вроде как, не нужно делать то, что вызывает у тебя негативные чувства. Потом я поняла, что не Ваши видео тому виной, что эта боль уже сидит у меня внутри, и что отказываться от столь ценной информации все-таки не стоит. Сейчас мне уже просто смешно от этих совпадений того, о чем Вы рассказываете, и моей жизни».

Оксана пишет, что в семье их было пятеро: отец, два брата и мать-нарцисс. Мать была очень болезненной, все время жаловалась на здоровье, постоянно собиралась умирать, очень боялась за свою жизнь, и заставляла всех вертеться вокруг себя. Но на потребности других ей было наплевать. Когда, например, маленькая Оксана была голодна, она боялась обратиться к матери за помощью: «ибо она злилась, что я, молодая и здоровая (в четыре-то года, ага), заставляю ее, и так нагруженную и уставшую (и очень болезненную), делать что-то для себя».

Отец считал, что такие проблемы, как накормить ребенка, должна решать мать, и требовал в таких случаях от жены заняться своими прямыми обязанностями. «Поэтому – пишет Оксана, – к нему я тоже не могла обратиться. Потом я стала просить его не говорить маме, но он, конечно, злился на нее за то, что ребенок ее боится. Они ругались, она на него жаловалась. Она постоянно на всех жаловалась, и я боялась, что и на меня она так же будет жаловаться, боялась тоже стать отравителем ее жизни. Я чувствовала себя эгоисткой, когда говорила о своих желаниях». Мать всем говорила, что все вокруг только и делают, что отравляют ее и без того многострадальную жизнь. «Отравительница жизни» и «эгоистка», Оксана постоянно чувствовала себя виноватой за то, что она вообще чего-то хочет – хочет есть, хочет, чтобы мама ей в чем-то помогла, хочет проводить время в обществе отца и братьев. В конце концов, задавленная чувством вины, она попросту перестала хотеть. Даже потребность в еде пропала, потому что и за это она испытывала вину. И как результат – расстройство пищевого поведения: булемия и анорексия. Свою роль сыграл здесь и впечатавшийся в детский мозг ярлык «отравительница жизни»: что еще может спасти от отравления, как не рвота и воздержание от пищи?

Потребности отца мать тоже игнорировала. Она знала, что у отца серьезные проблемы с сердцем, но преуменьшала их значимость. Отец, как и положено мужчине в нашем культурном коде, наплевательски относился к своему здоровью, бросая все свои дела ради жены. В итоге отец рано умер, и мать, которая раньше было просто немощной, теперь еще стала и безутешной вдовой. И это оказалось самым страшным.

Дети остались совсем без защиты и эмоциональной поддержки. Им было запрещено веселиться, играть, потому что это было «эгоизмом». Теперь надо было только постоянно скорбеть вместе с безутешной вдовой.

Но откуда у мамы Оксаны такой всепожирающий нарциссизм? Оказывается, в собственной семье маму, когда она была маленькой, никогда не любили, несмотря на ее отличную учебу, игру на фортепиано, пение и другие заслуги. Все внимание уделялось ее менее успешной старшей сестре. А сама она так и не добилась признания своей собственной матери, бабушки Оксаны.

Эрик Берн писал, что негативная программа перебрасывается из поколения в поколение «как горячая картошка»: от бабушки – к матери, от матери – к дочери… Долетела она и до Оксаны.

Сейчас Оксана живет с ощущением, что жизнь бессмысленна; она ненавидит себя. «Что я только ни делала из ненависти к себе, – пишет Оксана, – и у меня даже нету желания выходить из этого состояния и как-то работать над собой». Вот так мать заблокировала ее потребности. Депрессия – это и есть отсутствие потребностей, отсутствие энергии, которую выкачала из нее сначала мать, а потом партнер-нарцисс. «Я понимаю, что так неправильно, – пишет Оксана, – но ничего не делаю, чтобы изменить ситуацию. Мне все кажется бессмысленным. Ну поступлю я в институт, ну найду „хорошую“ работу, может быть, даже семью создам, какой в этом толк?»

Что делать Оксане? Понять, что жизнь в любом случае имеет смысл, что жизнь вообще бесценна, и тот опыт, который она сейчас получает, может помочь еще кому-то – например, тому, кто читает эти строки. Это уже большой смысл!

И конечно, Оксане надо пройти терапию психологических травм, прежде всего тех, которые были получены в раннем детстве. Терапия поможет избавиться от чувства вины за свои потребности. Надо проработать все ситуации детства и юности, и разорвать ассоциацию между этими травмами и пищевым поведением. Когда уйдет чувство вины, тогда придет энергия и радость жизни. И тогда – я не сомневаюсь – Оксану ждет счастливая, наполненная энергией и любовью жизнь.

«На маму злиться плохо, а на себя – пожалуйста, сколько угодно»

(видео 60-а)

Оксана продолжает рассказ о маме:

«Из-за прыгающей самооценки мама была то сильным волевым человеком, прошедшим огонь и лед, то потерявшейся девочкой, не сумевшей найти своего счастья и понимания. И отношение к окружающим людям, к своей работе, учебе, семье, менялось так же. У нее не было любимчиков среди детей, ее мнение о нас было тоже непостоянным. Мы все трое по очереди бывали козлами отпущения. Я боялась сделать плохо, сказать лишнее, ошибиться, всегда боялась оказаться на месте козла отпущения. А в другое время мама говорила мне о том, как ей повезло, что она родила дочь, что я – ее главная радость в жизни, ее спасение, что мое появление на свет изменило всю нашу семью в лучшую сторону. А в следующий раз она говорила, что, на самом деле, это благодаря ей мы все встали на ноги, что всё на ней одной и держится. В наших отношениях с мамой никогда не было искренности, они держались на страхе, стыде, чувстве долга.

Я чувствую сильную обиду на мать, которая просто ест меня изнутри, кажется, что от этого чувства вообще никак не избавиться. Например, однажды в детстве она меня целый час за волосы таскала и говорила, какое я ничтожество, ничего не добьюсь в жизни, и вообще умею только веселиться. Никакие мои крики ее не останавливали. Все это случилось из-за того, что я не смогла вспомнить какое-то английское слово. Мне было тогда лет девять. Я долго ревела потом, никак не могла успокоиться. А она с осуждением говорила: «Ну что же ты так плачешь, даже когда отец умер, так не плакала».

С другой стороны, я видела, насколько она несчастна, мне хотелось ее чем-то порадовать, поэтому приходилось льстить. Мама испытывала временную радость, но ведь это не могло сделать ее счастливой. Я понимала, что никакие мои слова, никакие мои действия не облегчат ее жизнь. И я сочувствую ей, и очень понимаю ее – ведь откуда она вообще могла узнать, что такое любовь и искренность, если в ее семье о таком и не слышали? Я же вижу, как она сама страдает, я даже боюсь узнать, что там под ее вечной маской творится. Я не знаю, кто она и какая она».

Когда Оксана посмотрела первое видео про свою депрессию, то написала: «Насчет видео – не описать, что я чувствовала, пока смотрела его. Мне было так стыдно! Мне казалось, что если кто-нибудь узнает об этом, то станет осуждать, винить меня за такое отношение к матери. Мне хотелось все отрицать. Это странно, я же сама Вам все рассказала. А с другой стороны, у меня такая обида на нее, сейчас она выходит наружу в виде аутоагрессии. Вроде как, на маму злиться плохо, а на себя – пожалуйста, сколько угодно».

Что ж, есть в психологии такая теория, которая объясняет депрессию как следствие аутоагрессии. Человек не может направить агрессию на других («вроде как, на маму злиться плохо») и направляет ее на себя («а на себя – пожалуйста, сколько угодно»). Этот выплеск энергии против себя и необходимость противостоять самому себе забирает всю энергию человека без остатка, и на жизнь, на внешние обстоятельства просто не остается никаких сил. Похоже, Оксана подтверждает эту теорию.

То, что Оксане жалко мать – это хорошо; это говорит о том, что у нее не убита эмпатия. Значит, скорее всего, она не нарцисс. А вот чувство вины и стыд – это чувства и мысли, сознательно и расчетливо внушенные Оксане самой матерью. Вина подавляет сопротивление детей, поэтому родители ее и внушают.

Поймите, Оксана, то что она с вами делала – преступление, жестокое насилие над ребенком, который совершенно беззащитен. Когда взрослый совершает преступление против взрослого – есть закон, который защищает жертву. В семье детей защитить никто не может, потому что судьи – это родители, это те же самые преступники, которые творили насилие. И какой же это цинизм: мать обвиняет ребенка в том, что он от ее насилия плачет больше, чем от смерти отца!

Оксана, в тот момент она убивала вас, вашу душу. Сначала она вас таскала за волосы, а потом все нарциссы-мужчины стали вас таскать за волосы и насиловать. Просто посмотрите правде в глаза. Вместо того, чтобы судить убийцу, вы судите и убиваете себя. То, что она с вами делала – это плохо! Пожалейте, пожалуйста, себя. У вас сейчас, благодаря матери, расстройство пищевого поведения, наркотические зависимости, депрессия, аутоагрессия. Вы всю агрессию, которая должна пойти на мать, направляете на себя, на саморазрушение. Разверните эту агрессию, пожалуйста, по адресу.

Что же тут можно сделать? Вам надо сначала проработать вину, потом пойдет гнев, а потом жалость. Именно в таком порядке.

Самый эффективный способ – это, конечно, терапия. Если у вас нет такой возможности, то посмотрите на моем канале этапы переживания травмы, используйте методы самопомощи. Очень эффективен метод эмоциональной свободы (простукивание).

Когда вместо вины начнет подниматься агрессия и гнев на мать – это хороший знак, это значит, что вы на пути к исцелению. Не пытайтесь сдержать этот гнев, он справедлив! Это не означает, что надо колотить мать или орать на нее – нет; но вы имеете полное право гневаться на нее, испытывать то чувство, которое она в детстве запрещала вам испытывать. Гнев пойдет наружу, а не вовнутрь, и перестанет разрушать вас.