Цыганское проклятье

– А чего мы именно сюда приехали? – Федор посмотрел в окна на пустой, покрытый щебенкой перрон и одинокую будку, заменяющую вокзал.

– Выбор Пальцапупы, поди разбери! – Петр пожал плечами и начал пробираться к выходу, где оживленно гомонили коллеги, со сноровкой вытаскивая из вагона реквизит и технику.

– И разберемся! – Кир, а затем Макс потопали следом.

Федор задержался, глядя на начинающийся сразу у платформы лес, синий в подступающих туманных сумерках, и поежился. Если Михалычу придет в голову топать к монастырю в ночь, Федя точно пошлет всех куда подальше и вместе с друзьями останется здесь в надежде на какую-нибудь припозднившуюся электричку. Но на платформе его ждал приятный сюрприз. Маленький «пазик» весело подмаргивал разноцветными фарами, терпеливо дожидаясь, когда реквизит и люди найдут себе место в его небольшом салоне.

Уже легче!

– Мрачно тут, – поежился Петр. – Как будто на сто миль ни единой живой души!

– Скажешь тоже! – осадил его Макс и махнул рукой куда-то в сторону леса. – Там районный центр. А рядом с монастырем, километрах в двух от него, довольно большая деревня. Я слышал, как Михалыч вчера договаривался о «подсадочных» местах.

– И к кому нас в той деревне «подсадят»? – подскочил Кирюха. – Я бы не отказался подселиться к дояркам. И молоко, и эстетическое наслаждение!

– Все бы тебе… – хохотнул Федор, но его перебил Гена, здоровенный детина, а попросту прихвостень Михалыча, получивший за это гордое звание помрежа.

– Заканчивай перекур, Северин! Быстро садимся! Романов, Зотов, Ковалев – тоже особое приглашение требуется? Еще ехать и ехать!

– Началось! А чего сразу мы? – совсем по-ребячьи возмутились друзья.

– Да! Мы ждем, когда другие усядутся. Женщин и инвалидов вперед! – с невинным видом подначил Федор.

– Ты кого инвалидом назвал, инвалид? – тут же возмутился Михалыч. Вот и как услышал? Носится где-то рядом с автобусом, создает видимость деятельности.

– Ну, точно не тебя, Вить! – Федя подхватил стоявшую неподалеку треногу и заговорщицки подмигнул пытающимся скрыть улыбки парням. – Ты у нас босс!

– Значит, ты меня приписал к бабскому роду? – окончательно взбесился тот.

– Вить, ты же знаешь, что не можешь составить конкуренцию нашей дражайшей Альбине! – отмахнулся Федор и направился вместе с товарищами к автобусу, оставив Михалыча возмущенно орать ему вслед.

Что поделать, если он действует на него как красная тряпка на быка?

В салоне было тепло, пахло бензином и табачным дымом.

Их небольшая группа, за исключением Михалыча и Гены, уже расположилась на протертых до дыр сиденьях, ничуть не смущаясь спартанских условий. И правильно! Чего смущаться? За два года где они только не побывали! Куда только не забрасывало их небольшую съемочную группу! Зато добились! Выслужились! Теперь снимают короткометражные фильмы для одной научно-популярной передачи.

– Вот они! Мускулы нашей компании! – поприветствовала их Альбина, рыжеволосая толстуха с прокуренным голосом и с рельефно выступающими частями дородного тела. В их команде она не занимала какой-то особенной должности. Иногда читала за кадром текст, иногда варила походную кашу, а некоторым, говорят, даже скрашивала долгие ночные часы. В общем, если говорить честно, Альбина была в их группе едва ли не важнее начальника. – Феденька, паразит! Будешь должен мне тридцать рублей!

– За что?! – Федя даже остановился, но тут в спину толкнулся Кир. Пришлось пробираться дальше, перешагивая через коробки с реквизитом. Заметив свободное место у окна, он уселся и подколол: – Альбиночка, моя любовь для тебя бесценна!

– А такси с рестораном – нет! – отрезала та и тут же переключилась на Гену и Михалыча. – Ну и что ходим? Ждем, когда совсем стемнеет? Чтобы в ров упасть? А? Начальники? Мать вашу за руку, да в хоровод!

Михалыч с Геной заметно вжали головы в плечи и заторопились по местам, отбрехиваясь только по привычке.

– Ну чего говоришь? Никуда мы не свалимся! Водитель из местных, враз домчит!

– Да! Не каркай! Беду накаркаешь!

– Домчу! Ух, как домчу-у-у! – подвыл за компанию водила и даже высунулся из кабины, чтобы всем было видно исполнителя.

– Стартуй, командир! – Михалыч, наконец, дал добро, с кряхтением усаживаясь рядом с враз подобревшей Альбиной. – Только мимо Сухаревки не провези!

– А мне за «мимо» и не заплачено! – расплылся в щербатой улыбке шофер. Скрылся в кабине, и оттуда донесся его бодрый до отвращения голос: – Сухаревка – первая деревня на нашем пути!

Пазик вздрогнул, издал уж очень неприличный звук и покатил.

Вскоре Федор устал слушать анекдоты, отвечать короткими фразами на вопросы друзей. Отвернувшись, он немигающе уставился в окно, пыльное, располосованное дорожками капель бесшумно начавшегося дождя, разглядывая подступивший вплотную лес. Теперь он не казался ему синим. Он был черным! Черные исполины стояли на обочине давно не латанной дороги и тянули к нему свои руки-ветки.

И тут он услышал колокол. Мощный, спелый звук ворвался в открытое окно, заставив Федора замереть и покрыться мурашками. И были в том звоне и неведомые страдания, и тоска, которую не забыть, от которой не убежать! И любовь – такая, что хочется почувствовать себя мальчишкой и вперед автобуса кинуться навстречу долгожданному счастью!

Ой, мамочка! Что это с ним?! Вроде всегда был атеистом, ни в Бога, ни в черта не верил. Да сколько он уже переснимал этих церквей, и ничего не шелохнулось, а тут…

Он поднял к глазам трясущуюся мелкой дрожью ладонь, поизучал ее несколько секунд, а когда снова уставился в окно, чуть не заорал. Из темноты, прижавшись к стеклу, на него смотрела женщина, точнее сказать – девушка. Да-да! Как будто по ту сторону стекла тоже находится салон автобуса, и она сидит в том автобусе совсем одна и смотрит на него. И ее губы шевелились, словно она что-то ему говорила.

Когда он об этом задумался, в голове, словно по волшебству, зазвучал ее голос, и Федор понял, что она не говорила, она пела:

Жизнь поросла быльем-травинушкой.
Боль породнилась с тишиной.
Все отболело вслед за сынушкой,
Его унес вдаль ветер луговой.
Все поросло полынью горькою,
Все отсмеялось по весне.
И только вера за иконою
Осела пылью на стене.
Мне отчим домом стало прошлое,
Мне так приятен дым надежд.
Что ж ты не вспомнишь, не поможешь мне?
Я так устала от одежд, от траурных одежд.
Я так устала биться чайкою,
Я так хочу к себе домой.
Дверь распахнуть, пойти встречать тебя,
А после возрасти быльем-травой.

Девушка улыбнулась, коснулась рукой стекла, там, где по другую сторону находились его губы, и Федор даже не услышал, понял:

– Где ж ты, Алешенька? Где ж ты, ро?дный мой?

Федор заставил себя сглотнуть колючий комок, намертво застрявший в горле, и, с трудом оторвав взгляд от лучистых девичьих глаз, беспомощно обернулся к сидевшим рядом друзьям, но тут его поджидала вторая странность. Автобус оказался пуст!

И тут Федор не стерпел и заорал. Но ни звука не вырвалось из его пересохших губ!

«Впору перекреститься!» – подумалось ему, и тут прямо в ухо раздался хохот, а ехидный голос Макса пропел:

– Вставай, спящая красавица!

– Слабак! Водки больше не получишь! – поддержал его Петя.