Наука страсти нежной

– Блин, вот же дура. «Приятно удивлена» она! Я ведь тебя предупредил: всё на твои деньги! Да, я получил вторую часть гонорара, но я не могу его тратить, мне эти бабки позарез нужны!

Ах да. Ах, извините. Вы так любезны. Вы так неплохо живете за мой счет. Тьфу.

Роберт сделал вид, что не заметил гримасу презрения, скользнувшую по моему лицу, которую я и не думала скрывать. Я довольно непосредственна и никогда не считала это недостатком. Возможно, жизнь моя складывалась слишком благополучно? И мне не приходилось бояться, что, к примеру, начальник уволит меня за откровенное выражение недовольства? Потому что мой отец возглавлял нашу никчемную контору?

Наверное. Да теперь какая разница… Теперь ни конторы не будет в моей жизни, ни папы…

Удивительное дело, – даже стыдно признаться самой себе, – я не испытывала особой горечи при мысли, что больше не увижу семью. Да и по друзьям я не слишком убивалась. Старые дружбы развалились, когда отец получил пост, – все славные и бескорыстные друзья-подружки превратились вдруг в просителей. Застенчивых или беззастенчивых, линия поведения мало что меняла. Да, конечно, беспардонность неприятна, деликатность милее, – но по большому счету для всех них я перестала быть подругой. Перестала быть вообще личностью. Я превратилась в один большой сосок на дойном вымени, к которому все норовили приложиться. Кто пихаясь, кто пуская жалобную слезу.

Один-единственный человек не участвовал в дойке: Вера, давняя моя подруга, со школьных лет. Она поступила ровно наоборот: она почти исчезла с моего горизонта. Чтобы не мозолить глаза, наверное, среди тянущих просящую руку… А я за суетой не то чтоб не заметила, но не придала значения. Не поняла.

Зато именно сейчас – при мысли, что я больше никогда Веру не увижу, – мне стало особенно грустно. Только поздно. Я против воли перелетела на другую линию жизни – ту, где всё начинается сначала. Ту, где лица, люди из моего прошлого должны раствориться в сумраке времен…

Роберт решил не усугублять наметившийся конфликт.

– Я страшно голоден! – весело произнес он. – Можешь заняться овощами? Помыть-порезать? А я пока накрою на стол.

Он ушел в комнату, а я осталась на кухне и принялась мыть помидоры, перцы, огурцы. Затем их нарезала, разложила на две пластиковые тарелки (на одной не поместилось) и понесла в комнату. А войдя, поразилась: красная бумажная скатерть придавала не только столу, но и всей убогой комнате праздничный вид. На тарелочках, пусть и пластиковых, лежали разнообразные нарезки, а в картонных стаканчиках уже темнело вино. И главное, посреди столика возвышался белый конусообразный столбик зажженной свечи, воткнутый в тяжелый подсвечник из синего стекла в виде звезды.

– Мы что-то празднуем? – хмуро спросила я, пристраивая овощи к остальной снеди.

– О да! Давай-ка чокнемся.

– Ага, а звон хрусталя я могу сама озвучить: дзинь-динь-динь…

– У тебя отлично получилось, – не смутился Роберт. – За успех нашего плана!

– А у нас есть план?

– У меня есть. Сейчас будет и у тебя. Пей, зануда.

Я выпила и принялась есть. Учитывая, что моя недавняя трапеза досталась по большей части канализации, я ощутила прилив голода и уминала деликатесы с большим аппетитом, который не испортили даже странные и безрадостные события, произошедшие за последние сутки моей жизни.

Роберт подлил вина в стаканчики.

– Ну что, готова к приему информации? Учитывая, что прием пищи уже состоялся?

– Он еще не состоялся, он в процессе, – пробормотала я, жуя. – Передай мне хлеб, пожалуйста.

– Ладно, скажешь, когда будешь готова слушать, – не без недовольства ответил Роберт.

Видимо, он свою идею находил такой потрясающей, что ему не терпелось поделиться со мной. А может, и похвалу услышать.

– Да рассказывай же. Я могу кушать и слушать одновременно.

– Надо говорить «есть». Меня жена всегда поправляла.

– Флаг тебе в руки, вместе с женой. А мне нравится слово «кушать». Так что там у тебя?

– Боюсь, поперхнешься.

Он наверняка имел в виду, что от восторга.

– Что, идея несъедобная? – вредно хмыкнула я, сделав глоток вина.

– Теперь я понимаю, почему ты живешь одна. Такой характер, кто же выдержит!

– А у тебя, по всей видимости, любящая жена и ожерелье из детишек. Оттого-то ты так вонял еще сегодня утром.

Я ничего не успела понять, как вдруг он привстал со своего места, потянулся ко мне и шлепнул меня тыльной стороной кисти по губам. Довольно чувствительно шлепнул, нижняя губа треснула.

– Поганый у тебя рот, – прошипел он, садясь.

– Именно так поступают настоящие мужчины, – произнесла я, промокая губу салфеткой и рассматривая след от крови. – Вот поэтому, наверное, в тюрьмах и сидят.

Он снова замахнулся, глядя на меня с неожиданной ненавистью. Но на этот раз не ударил, а всматривался в мое лицо. То ли пытался понять, что я за сволочь такая, на его больную мозоль наступать, когда он организовал мне тут чуть ли не Новый год; то ли хотел убедиться, что я достаточно испугалась и на этот раз заткнусь.

Я сделала «ясный взгляд» – такой невинно-детский, я умею, – и похлопала ресницами.

– Не бейте меня, дяденька, – произнесла я жалобным голоском, – я исправлюсь!

– А ты изрядная дрянь. – Он опустился на табуретку. – Если бы я сразу понял, может, не стал бы тебя жалеть.

– Вы сказали, сударь, что руки пачкать не желаете. Так что характер мой здесь ни при чем. Все дело в ваших моральных принципах. А принципы не зависят от объекта их приложения. Если, к примеру, придерживаетесь заповеди «не убий», – то ни хорошего человека нельзя, ни последнюю гадину, – серьезно ответила я, а он уставился на меня, пытаясь понять, ерничаю я или в самом деле пустилась в философию.

Некоторое время в комнате висела неуютная, тягостная тишина.

Сказать по правде, я понимала, что Роберт и сам находится в странном и трудном положении и что он по-настоящему радовался своей идее, когда вернулся, – а я ему весь кайф обломала… По большому счету, мы с ним как глухой со слепым: у каждого своя проблема, своя инвалидность, своя боль. Свел нас случай, и не его вина, что кому-то понадобилось меня убивать…

В общем, я решила, что веду себя неправильно. Нам не ссориться надо, а скооперироваться.

– Подлей мне вина, пожалуйста, – примирительно произнесла я. И, когда мой картонный стаканчик наполнился, подняла его. – Давай, за твою идею. Дзинь-дзинь.

– Ты ее еще не слышала, – хмуро отозвался он, но все-таки со мной чокнулся.

– Так расскажи.

АМНЕЗИЯ. Вот в чем заключалась его идея: я должна притвориться беспамятной! Где была, откуда пришла-приехала, как меня зовут да где прописана – все подробности испарились якобы из моей памяти!

– Ни паспорта нет, ни денег, ни телефона, и даже сумочки нет, – объяснял Роберт, – ничего, что могло бы указать на твою личность, не имеется! Очнулась на краю леса, – а как туда попала, бог весть. Побрела к городу, нашла полицию, обратилась. И придется им куда-то тебя пристроить на ночлег, и накормить – к социальным службам обратятся, наверное, – и документ какой-нибудь выдать, хотя бы простую справку на первых порах. Они будут уверены, что вскоре кто-нибудь из семьи объявит тебя в розыск, и тогда они спихнут тебя с рук, – но выйдет облом, не зря же мы столь дальновидно письмо родителям написали! Я его, кстати, отправил… Тогда полиция растиражирует твой портрет и разошлет по своим каналам, – но кто сможет тебя опознать на этих самых каналах? Ты ведь не преступница, чтобы вешать твое фото на стенде «Их разыскивает полиция»… К тому же твоя внешность претерпела изрядные изменения. Разумеется, ты станешь их головной болью, и они будут надеяться, что память к тебе вот-вот вернется, – но увы, этого не случится. И тогда придется им заняться тобой более основательно: пристроить на работу, дать какое-то жилье… И потихоньку твоя жизнь наладится под новым именем и на новом месте!

Роберт умолк на торжествующей ноте. Он смотрел на меня, как ребенок, прочитавший стишок и ждущий одобрения. Я аж умилилась.

– Ну как? – не выдержал он.

– Очень хорошая идея, – ответила я. – Просто гениальная, честное слово! Но все-таки есть в ней один изъян… Амнезия приключается с человеком либо от физической травмы, либо от душевной, а чаще от обеих сразу. Полиция меня тут же направит к врачам на обследование, и те начнут искать следы этих самых травм… Если не найдут, заподозрят обман.

– Хм. Я об этом не подумал… Я читал, что причины амнезии столь разнообразны и механизмы ее до сих пор не ясны…