Властитель женских душ

– Что? – встревоженно спросила Ксения, наблюдавшая за действиями мужа.

– Ни-че-го. Камином не пользовались. Труба перекрыта. Через нее никто не мог сюда попасть.

– А если человек все же вылез через трубу, а потом поставил заслонку на место?

– Ты не представляешь, как это сложно…

– Сложно – невозможно? Или сложно, но возможно?

Реми посмотрел на жену.

– Пошли на крышу.

…Не тут-то было! Треугольная пирамида, крытая, как и вся крыша, графитового цвета черепицей, требовала альпинистского снаряжения. Таких пирамид имелось три над особняком: побольше по центру, и две, поменьше, по бокам. Одна из боковых пирамид как раз возвышалась над кабинетом, и в ее черно-сером боку имелась каминная труба, – как, впрочем, и в двух других. Но подступиться к ним мог только профессиональный трубочист.

Из этого следовало, что убийца, если только он не являлся альпинистом или профессиональным трубочистом, тоже не сумел бы пробраться на крышу. А с учетом того факта, что каминная труба перекрыта куском стали…

Реми прикинул картину: вот убийца забрался на крышу при помощи специального снаряжения, и это среди бела дня. Причем крыша имеет неприятное свойство грохотать… И это тоже среди бела дня, когда во дворе мельтешат садовник и вуатюрье.

Далее этот предполагаемый убивец не просто лезет в трубу, но сначала вытаскивает из нее кусок стали. Тут уж не только грохот, слышный с улицы, – тут уже шум, который обязательно должен был долететь до слуха писателя!

А если бы он это сумел проделать ночью, то грохот поднял бы на ноги весь дом!

Развиваем картину дальше. Если бы убивец-труболаз приземлился в камин, то он бы непременно въехал ногами в пластиковую «какашку» и повредил ее… Тогда как на ней нет ни следа!

И последнее. Поза писателя, получившего удар ножом в сердце, не выдавала никакой тревоги. Он не повернулся в сторону камина, да и ни в какую иную сторону! Фотографии, которые представил детективу комиссар, недвусмысленно об этом свидетельствовали. Жан-Франсуа де Ларю спокойно сидел за своим письменным столом и, даже мертвый, будто смотрел, прикрыв немного глаза, в экран компьютера, где жил и обрастал новыми словами его последний роман, приближаясь к финалу…

Реми поделился своими соображениями с Ксюшей.

– Не понимаю… Тогда самоубийство, что ли? – спросила Ксения.

– Выходит, что да… – развел руками Реми.

– Но как же тогда он решился сам себя ножом в сердце? Дикий какой способ… Надо ведь сильно себя ножом ударить, чтобы он через ребра прошел! У любого нормального человека рука бы дрогнула! И потом, причин у него не было…

– Или мы их пока не знаем?

Реми позвал комиссара и с примесью досады отчитался о своих открытиях… Точнее, о неоткрытиях.

Тот выслушал сыщика с легким выражением торжества (ему было бы неприятно, если бы детектив, хоть и хороший приятель, обнаружил что-то такое, чего не сумели найти его парни!) и предложил Реми пообщаться с обитателями дома.

– А ты что так сияешь, Ив? – вредным голосом спросила Ксюша. – Радуешься, что мы ничего не нашли, что ли?

Ксения иногда бывала прямолинейна – это ее русское воспитание (как полагал Реми), не всегда вписывающееся во французский этикет, Реми уже не раз сталкивался с ним. Но ему частенько это бывало выгодно: Ксюша таким образом ухитрялась иной раз расставить все точки над i.

– Так… Чего… – немного растерялся комиссар. – Мне было бы и впрямь обидно, если бы оказалось, что мои ребята плохо сработали!

– А зачем нас позвал тогда? – продолжала вредничать Ксюша. – Если твои ребята такие молодцы, так зачем…

– Ксю, остынь, – произнес Реми.

– С какой стати? – возмутилась Ксюша. – Звать нас на помощь и радоваться, что не помогли, – ну разве не свинство?!

Ив Ренье осклабился в улыбке.

– Противоречивость человеческой натуры, милая Гзенья! Если вы ничего не найдете, то я буду радоваться, что мы сами не дураки! Если найдете – буду радоваться, что помогли нам!

Ксюша одарила его мрачным взглядом в ответ.

– Где я могу провести опрос домашних? – деловито сменил тему Реми.

– В гостиной. Нейтральная территория. С кого предпочитаешь начать: с прислуги или с жены? Они тут все, ждут.

– С прислуги, – ответил Реми и, прихватив Ксюшу за руку, направился в означенное помещение.

Реми доверял той работе, которую провели комиссар и его люди. А она сводилась к двум противоречивым утверждениям:

1. Мотивы есть у всех (в виде завещания).

2. Но и алиби есть у всех.

Кто-то иной убил знаменитость, не из домашних? В этом варианте раздолье для мотивов: и конкурент, и завистник, и по двум компаниям писателя можно что-то накопать, без сомнения! Да только и эта линия упиралась в один, но мощный тупик: КАК ВОШЕЛ ПОСТОРОННИЙ ЧЕЛОВЕК В КАБИНЕТ?! И КУДА ПОТОМ ДЕЛСЯ?

Что можно нарыть в беседах с персоналом особенного – такого, что упустил комиссар, – Реми не представлял. Однако он прекрасно знал, как любой опытный сыщик, что иной раз важное содержание открывается только на третье-пятое прослушивание уже известных фактов. Вот почему он согласился на собеседование с обитателями дома, хотя и успел прочитать все протоколы допросов.

Первой была Элоди, «грязная» уборщица.

– Они там все притащились на кухню… Я хотела выпить чашку кофе перед уходом, но Жака, повара, задергали! Им почему-то всем захотелось кофе! Обед-то задерживался – работники обедают после того, как подадут хозяину, а он никак не выходил из кабинета. Вот они и столпились на кухне. Ну, я посмотрела-посмотрела и пошла домой. В конце концов, мне тут недалеко, и кофе у меня дома тоже водится!

– До того, как поднялась паника?

– Да.

– Кто-нибудь может подтвердить, что вы в самом деле ушли?

– Кристиан, наш вуатюрье, видел. А если бы и не видел, так что? Неужто вы думаете, что я хитрым образом вскрыла дверь кабинета, пробралась к хозяину и зарезала его? А потом снова закрыла дверь и отправилась домой? Не, ну у вас как с головой-то? У меня ни возможности такой не было, ни интереса!

Она очень грамотно рассуждала, Элоди. Вскрыть кабинет можно было только вторым ключом, тогда как, по дружному утверждению всех людей, вхожих в дом, такового не водилось в природе. Да и мотива у Элоди не просматривалось (помимо общего для всех слуг в виде наследства): к хозяину она никаких чувств не питала, ни положительных, ни отрицательных. В этот дом Элоди приходила работать, после чего спешила в свой дом: к мужу, детям, внукам…

– Мог ли хозяин подозревать свою жену в неверности? Мы пока не исключаем возможность самоубийства… Мало ли, на почве любовных страданий.

– Неверности? Достаточно только посмотреть на них обоих – на жидкое тело Жана-Франсуа и стройное, молодое Марион, – как мысли о неверности сами прыгают в голову, честно скажу! Однако я ничего такого не видела, грех на душу брать не буду. Девушка старательно вела себя как положено любящей жене.

– Но вы не верите в ее искренность?

– А я вам чего, психолог, чтобы разбираться? С виду была нежная, заботливая. А что там у нее на уме, то мне неведомо.

– Но вы ведь сказали, что стоило только посмотреть…