Последний акт «симфонии»

Последний акт «симфонии»
Татьяна Гаврилина

Документальная повесть «Последний акт „симфонии“» обращена к истории Родины. Автор предлагает читателю обратить внимание на ту сложную череду событий, которые не только потрясли основы духовного единства народа, но и привели к расколу его общности. «Великий раскол» и «Исход патриаршества» – две части книги, две главы истории, которые в итоге и поделили нас на «белых» и «красных», на своих и чужих, на патриотов своей Родины и космополитов – людей вне отечества.

Последний акт «симфонии»

Татьяна Гаврилина

© Татьяна Гаврилина, 2018

ISBN 978-5-4490-6715-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Новая книга прозы Татьяны Гаврилиной, написанная в жанре исторической хроники, вновь обращена к истории Родины. Автор предлагает читателю обратить внимание на ту сложную череду событий, которые не только потрясли основы духовного единства народа, но и привели к расколу его общности. «Великий раскол» и «Исход патриаршества» две части книги, две главы истории, которые в итоге и поделили нас на «белых» и «красных», на своих и чужих, на патриотов своей Родины и космополитов – людей вне отечества.

Симфония.

Сколько небесной высоты, лунного света и таинственного смысла в музыке! Каждым своим звуком она обращена к душе человека, к сокрытым в ней возможностям.

Какой мощный импульс духовной энергии посылает она в мир, жаждущий божественной справедливости, в мир, ожидающий торжества добра над злом, любви над ненавистью, света над тьмой.

Однако многие столетия назад, когда пастушок, имея весьма отдаленное представление о музыкальной грамоте, выдувал из своей дудочки незатейливые рулады, симфонией называлась не оркестровая композиция, а гармоничный союз двух равноправных партнеров в управлении государством – Церкви и Царства.

Первым, кто из великих московских князей стал в официальных документах именовать себя «царем» и «самодержцем», был Иван III – собиратель земли русской, присоединивший к Москве обширные территории: Тверское и Рязанское княжества, владения Великого Новгорода, город Ярославль и Вятскую землю.

Еще больше этот титул укоренился в политической практике Руси и получил широкое распространение несколько позже, в царствование Василия III Ивановича – сына Ивана III и византийской царевны Софьи Палеолог. Прославившись в веках, как большой любитель церковного строительства, Василий, продолжая дело отца, присоединил к Москве еще целый ряд городов, таких как Псков, Смоленск, Волоцкий уезд, Новгород-Северский и другие. Расширив границы Московского княжества до размеров Царства, Василий стал величать себя «царем» не от случая к случаю, а повсеместно.

Но это было только начало.

И если Иван и Василий использовали эти титулы презентативно только в официальной переписке или во время дипломатических приемов, то Иван Грозный закрепил право на ношение этих титулов юридически.

В свою очередь Церковь, развивая идею божественного происхождения царской власти, называла благочестивого Василия не иначе как «ключником и постельничим Божиим». Проводя мысль о том, что «воля государя есть воля Божия и что бы ни сделал государь, он делает это по воле Божией», Церковь постепенно внедрила в сознание народа два важных понятия: первое – о предопределенности царского правления и второе – о справедливости царского суда. Внося столь весомый вклад в упрочение фундаментальных основ светской власти, духовенство преследовало вполне конкретную цель – превратить механически объединенные под началом Москвы народы в единый социальный организм, исповедующий принципы послушания, долготерпения и «непротивления злу насилием».

Единство Церкви и Царства не просто декларировалось на словах, а демонстрировалось во всей полноте на деле. Все тот же Иван III, подражая цезарям Византии, завел на Руси новый почин – обряд церковного благословления наследных царевичей на Царство. Так рукоположение или поставление Церковью старшего в семье царя сына на Царство не только утверждало законность его прав на престол, но и превращалось для него – будущего самодержца в охранную грамоту от иных притязателей на государево место. Самым активным образом в процедуре венчания был задействован и весь честной люд, который, целуя крест внове нареченному избраннику Божию, признавал его власть над собой и одновременно приносил присягу Царству на верность.

Впрочем, ища содействия и покровительства в лице Церкви и признавая ее духовную власть над собой, светская власть, в свою очередь, ни на минуту не выпускала ее деятельность из-под контроля.

Так даже глава Русской Поместной Церкви хоть и избирался священством соборно, но только из числа тех архипастырей, которые были отобраны на этот высокий пост самим царем. Как правило, Собору предлагалось три кандидатуры, из которых одна, и это было ясно всем, более всего устраивала государя. Примерно, таким образом, каждый новый митрополит, а с 1598 года патриарх и выбирался.

Такое тесное и одновременно взаимозависимое сосуществование Церкви и Царства, когда интересы светской и духовной властей не конфликтовали между собой, а укладывались в рамки разумного компромисса, имело для общества большое значение, позволяя сохранять гражданский мир в стране. Любое государственное начинание, будь то военная компания или мирное строительство, благословленное Церковью, воспринималось народом, как Богоугодное дело, а, значит, совершить его считалось священным долгом каждого верующего гражданина.

Истории известно немало подобных примеров. Так Иван III Васильевич, собираясь завоевывать мятежный Новгород, испросил на то благословения митрополита, Александр Невский был призван Церковью – исполнить свой долг Великого князя и спасти отечество от тевтонских рыцарей. Патриарх Гермоген в тяжелейшее для страны время Великой смуты и междуцарствия первым призвал народ к национально-освободительной борьбе с польско-литовской шляхтой. И это далеко неполный перечень единомыслия и единодействия двух взаимодополняющих ветвей власти в царстве Московском. Ведь не случайно, именно иностранцы, имея возможность наблюдать устройство русской государственности со стороны и сталкиваясь с таким феноменальным явлением повсеместно, впервые образно окрестили гармоничное двоевластие Церкви и Царства – «симфонией».

Это тем более было для них удивительно, потому что на Западе глава государства был одновременно и главой церкви.

Однако с приходом к власти боярского рода Романовых – людей новых, «демократически» избранных земщиной, неподготовленных к государственному правлению, но по-хозяйски предприимчивых и ухватистых, характер отношений между Царством и Церковью резко переменился. Характер этих перемен был связан с Алексеем Михайловичем – вторым царем из династии Романовых, который, прячась за спину патриарха Никона, навязал Церкви, против ее воли, церковную реформу.

В чем состоял замысел этой реформы?

В публичном, общенародном освещении сей замысел объяснялся необходимостью унификации, приведением к единообразию церковных обрядов и богослужебных книг с греческими.

Но в действительности мотивы, побудившие Царство предпринять наступление на Церковь были куда более глубоки. И крылись они в традиционной приверженности Церкви старой «богоизбранной» династии Рюриковичей, с которой собственно и было связано становление самой Церкви.

Новая династия Романовых уже не имела того «божественного» мандата, который служил источником легитимации их власти. Выбранный Земским собранием первый Романов – Михаил Федорович имел императивный мандат, то есть его самодержавное право было ограничено выборщиками.

Устроить новую Церковь и подчинить ее Царству было главной целью затеянной Алексеем Михайловичем церковной реформы. Но провести ее бескровно Царству не удалось. Реформа привела Церковь к расколу и на Руси, как в жуткие времена мракобесия, запылали костры инквизиции.

Сын Алексея Михайловича – Петр Алексеевич продвинулся в реакции против Церкви еще дальше. В царствование Петра Первого Церковь лишилась патриаршего престола.

Но, разрушая «симфонию» двоевластия в стране, которая зиждилась на разумном взаимодействии духовной и светской власти, династия Романовых отвратила от себя народ. Антихристом и самозванцем называли великого императора Петра I в народе.

И чем сильнее закреплялась в обществе эта мысль, тем ожесточеннее становилось гражданское сопротивление. Все царствование Петра – от первого и до последнего дня – сопровождалось кровавыми бунтами, мощными народными восстаниями, тайными заговорами и иными формами социального протеста. Реки пролитой крови, сотни тысяч человеческих жизней устилали дорогу Петра к установлению в стране режима абсолютного монаршего деспотизма. По приблизительным данным за годы правления отца и сына Романовых население одной только Астраханской губернии сократилось примерно на 40%, в то время как в страшные годы опричнины, учиненной Иваном Грозным, в государстве погибло немногим более 4 тысяч человек.

Недовольство политикой Петра Первого, приобретая все более широкий размах, охватило и верхние эшелоны власти великого княжества Московского, в недрах которого сформировалась и набирала силу скрытая и устойчивая оппозиция. В нее вошли многие представители родовитой старомосковской знати, отдельные представители царской семьи и радикально настроенное духовенство. В надежде установить в стране былые, исконно русские порядки, а вместе с ними и уравновесить возникшее нестроение в отношениях между Царством и Церковью, оппозиция, ожидая скорой смерти царя, сделала ставку на его сына от первого брака с Евдокией Лопухиной – царевича Алексея Петровича. Именно Лопухины, подчинив Алексея своему влиянию и авторитету, и стали тем самым центром притяжения, к которому потянулись многие из тех, в ком душевная боль по утрате старозаветной Руси была особенно невыносима. Хотя, справедливости ради, следует заметить, что присутствовал в намерениях каждого из заговорщиков и корыстный мотив! Боярство мечтало о возвращении отнятой у него Петром власти, знать – о сохранении накопленного богатства, духовенство – о бесконтрольной и полновластной самостоятельности, а Лопухины – об удержании и закреплении за собой главенствующих позиций при дворе.

Жестокая – не на жизнь, а на смерть схватка между отцом и сыном, между царем Петром и его наследником Алексеем стала последним трагическим актом в «симфонии» Царства и Церкви.

ВЕЛИКИЙ РАСКОЛ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЛОПУХИНЫ. ПУТЬ ВО ВЛАСТЬ

***

Считается, что дворянский род Лопухиных ведет свое начало от легендарного касожского князя Редеди, убитого в ХI веке в открытом и честном бою великим Киевским князем Мстиславом Владимировичем. Один из многочисленных потомков Редеди, некто Василий Варфоломеевич Глебов, прозванный в народе за свои известные качества Лопухой, и стал тем самым отпочковавшимся от основного ствола побегом, который с течением времени разросся и превратился в ветвистое родословное древо Лопухиных.

Существует полная ясность и в том, что внук Василия Глебова, сын Боровского воеводы Никиты Васильевича, Авраам Никитич, начинал свою службу в царствование Алексея Михайловича Романова в незначительной должности думного дьяка. Однако, не имея от природы никаких особенных дарований, он звезд с неба не хватал и покинул этот мир тихо и незаметно в звании думного дворянина. Приобретя благородство по чину, но оставаясь жалованным служащим, Авраам Никитич хоть и разжился дворовой земельной собственностью, но богатым человеком не стал.

А поскольку «двор» приносил доход небольшой, а «ртов» в семье было много, то жили Лопухины бедно, едва сводя концы с концами.

И когда пять сыновей Авраама Никитича – Петр Большой, Петр Меньшой, Илларион, Василий и Сергей вошли в возраст совершеннолетия, то подались в Москву наниматься на службу в царево стрелецкое войско. Тем более что, на ту пору, царь Алексей Михайлович, нарушивший в 1654 году мирные отношения с Польшей, в стрельцах, ой, как нуждался.

Первым покинул родительский дом старший сын – Петр Большой. К войне с Речью Посполитой за освобождение Украины от панского гнета восемнадцатилетний красавец поспел как раз вовремя! Два с лишним года, находясь в составе государевой свиты, Петр лично участвовал в военных баталиях с противником, проявляя природную смекалку, отвагу и мужество. Отдавая должное служебному рвению Петра Авраамовича Лопухина, царь щедро вознаградил героя, пожаловав ему персональным указом многие вотчины.

И когда в 1658 году Петр Меньшой прибыл в столицу и был представлен ко двору своим старшим братом, пользующимся особым расположением и доверием царя, то был почти сразу произведен в должность стольника – смотрителя за царским столом. Такое служебное положение было выгодно уже тем одним, что, позволяя искателю лучшей доли находиться значительную часть времени в поле зрения государя, предоставляло ему редкую возможность отличиться и получить продвижение по службе.

Карьера третьего по старшинству Лопухина – Иллариона Авраамовича складывалась при дворе еще менее героически, чем у Петра Меньшого. Он хоть и был принят на службу стрельцом, но чин получил гражданский. Трудно предположить, какими именно соображениями руководствовался царь Алексей Михайлович, но только оставил он Иллариона при себе, назначив его стряпчим или, попросту говоря, поверенным – ходатаем по делам разного свойства.

Появление в окружении царя сразу трех Лопухиных насторожило старую придворную гвардию, но братья держались друг за друга крепко, и успех одного прямо способствовал карьерному росту остальных. Так в самом начале семидесятых годов Петр Большой, как опытный военачальник, был отправлен стрелецким головой для подавления бунта Степана Разина в Астрахань, Петр Меньшой назначен стрелецким головой и получил под свою руку один из московских полков, а Илларион производен из порученца в стольники.

Примерно в это же время начинают стрелецкую карьеру при дворе и двое младших Лопухиных – Василий и Сергей Авраамовичи.

В 1672 году царь Алексей Михайлович, отмечая выдержанный и миролюбивый нрав Иллариона Авраамовича, доверяет ему поручение особого деликатного свойства – навестить в Ферапонтовом монастыре опального патриарха Никона.

В иных для себя обстоятельствах он бы и сам давно это сделал, но только не теперь, не нынче, когда из близких друзей они так скоро превратились если и не в заклятых врагов, то в непримиримых противников. И хоть с некоторых пор им не должно и не пристало было видеться, но оттого, что многое между ними так и осталось не выговоренным и не умиротворенным, томило царя и наполняло его душу досадным чувством виноватости.

Пугали государя и страшные пророчества Никона.