Первый поцелуй Анны

– Ах, забудь. Я никогда не понимала, что хотят мужчины. Говорят одно, делают другое, а думают третье и еще удивляются, почему мы ведем себя так непредсказуемо, – Мама машет рукой, – Пойдем лучше купим тебе что-нибудь летнее. Я так тебе завидую, тоже не отказалась бы сейчас в лето махнуть. В Аргентине сейчас самая отличная погода.

– Ты знаешь, что-то мне не охота, ты иди одна. Я лучше в Буэнос-Айресе куплю все. И везти не надо. Там все дешевле, ты же знаешь.

– Ну ладно, все равно куплю тебе что-нибудь интересненькое.

Да уж это точно. Где-нибудь в Sela или Zara kids. Со скидкой 50% – то, что уже никто бесплатно не берет.

А и правда, я уезжаю, и великолепно проведу время. Вдали от всех этих надуманных игр и пугающих вещей. Боже, как же все было просто и понятно в моей старой дурацкой школе. Ни тебе интриг, ни платьев от кутюр, ни паранормальных явлений – при мысли об этом меня в который раз передергивает. Думается мне, что быть социальным изгоем гораздо лучше, чем так привлекать к себе внимание. Передышка мне пойдет на пользу.

Мама уходит в удивительно веселом настроении, учитывая ситуацию с огромной дырой в доме, а я бреду в темную гостиничную комнату, беру дневник и изливаю ему душу. За последние два дня я исписала столько страниц, сколько не писала за весь учебный год. Ему-то я могу все рассказать без утайки, и он никогда не посмеется надо мной. Он поверит каждому моему слову. Единственный мой друг – дневник. Меня просто съедало чувство разочарования от того, что Максу моя история – моя безумная история – неинтересна.

Глава четырнадцатая

Больше всего на свете я люблю ощущение теплого ветра, когда прилетаю в Буэнос из зимы в лето. В руках у меня куртка, и она смотрится нелепо в тридцати двух градусной жаре. Позади почти сутки путешествия с пересадкой в Мадриде (где меня по большой просьбе отца проводили в какую-то комнату и велели сидеть, пока не пригласят). Хотя я не первый рез лечу, и прекрасно знаю, куда надо идти и что делать. Но, из-за того, что мне еще «мало лет», я вынуждена повиноваться. Несмотря на то, что по условиям авиакомпании я уже «взрослый» пассажир.

В аэропорту меня встречает дед, со слезами радости на глазах. У меня тоже глаза на мокром месте, деда я обожаю. Хоть он и не говорит по-русски, друг друга мы отлично понимаем. Буби уже шестьдесят восемь, но он до сих пор ходит по ресторанам и клубам. Вместе со своей женой, моей бабушкой, естественно. Он знает что в моде, слушает современную музыку и ужасно опасно водит машину.

Буби хватает мою сумку и спрашивает где же мой чемодан.

– Ха-ха, я и забыл, что все твои майки-штаны погорели, – Честное слово, теперь я понимаю, в кого мой папа. – Ну ладно, купим тебе что-нибудь модненькое.

– Буби, мне модненькое не нужно на пляже. Мне нужен один купальник и две майки. И чемодан для этого тоже не нужен.

Буби переглядывается с Татой.

– У меня возьмешь что-нибудь. Тем более, что купальник тебе вряд ли пригодится… – говорит Тата.

Нет уж. Бабуля носит такие бикини, которые я бы со стыда сгорела, если бы одела сама. В ее возрасте, хоть и при такой идеальной фигуре, это СЛИШКОМ. Все ее юбки длиной не больше моей повязки для волос.

– Слушай малыш, – Буби смотрит на меня, и я понимаю, что он сейчас сообщит что-то важное. А еще его голос становится чуть хрипловатым, когда дело доходит до неудобных моментов. – Я не хотел тебе сразу говорить, но дело в том, что ты едешь не к нам, а в гости к Марте. Мы уже давно запланировали отпуск, ты же знаешь, мы уже лет десять никуда не выезжали. А тут такое дело. Тата уговаривала остаться, раз ты приезжаешь, но мы тогда потеряем наши билеты.

Отлично. Час от часу не легче. Меня не покидает чувство собственной ненужности.

– Помнишь, ты была уже у нее, – встревает Тата. Ее зеленые глаза с едва заметными крапинками смотрят на меня и умоляют о прощении. И в глубине души я знаю, что им тоже не легко это дается. Но все же надо дать им помучиться.

– Конечно, помню. Мне было лет одиннадцать, да? – вздыхаю я. – А она не против, что я приеду? – Развожу руками для пущей драмы.

– Что ты, она будет очень рада, – Тата в поиске поддержки бросает выразительный взгляд на Буби, но тот уже занят своей курильной трубкой.

Вообще аргентинцы любят гостей, из какой части страны они ни были бы. Их дома всегда открыты друзьям друзей, новым знакомым и знакомым этих знакомых. Они сразу накрывают столы на улице (если, конечно, это не Буэнос-Айрес), ставят огромные деревянные салатники с помидорами и салатом, наподобие наших новогодних тазов с «Оливье», и неизменно жарят барбекю. Литры вина, кока-колы и воды уходят за считанные минуты, после чего еще часа три лениво дожевываются остатки мяса и ведутся политические дебаты. И это именно тот момент, когда я сматываю удочки.

Марта – сестра Буби и моя крестная. Ее саму я помню смутно, зато каждое день рождение и рождество среди кучи подарков будет один от нее, хоть ей и не просто отправлять посылки. И именно его я жду с нетерпением. Она словно угадывает мои желания и дарит не только ту вещь, которую я хочу, но и именно того цвета и формы, которые мне понравились бы. Она – моя добрая фея. Поэтому я совсем не против узнать ее получше. Мы, должно быть, очень похожи.

Итак, я еду на север, к огромным просторам фермы, где в радиусе трех – четырех километров нет ни единой постройки, ни единой души. Но именно это мне сейчас и надо.

Целый день я провожу с Буби и Татой, гуляя по пешеходной Санта Фе, заворачивая в многочисленные магазинчики, то и дело останавливаясь, чтобы выпить ликвадо с клубникой и круасанами. Выпечка в Аргентине – это отдельная тема. Каждый раз я возвращаюсь домой не только с перевесом в чемодане, но и с перевесом в собственном теле. Пекарни выставляют в витринах аппетитно пахнущие свежие булочки, пироги и пирожки с изумительными начинками. Эмпанадас с нарезанным мясом, кукурузой и помидорами, сочные внутри, не оставляют ни малейшего шанса для диеты. Булочки или фактурас продаются дюжинами и укладываются в картонные коробки и перевязываются красивыми лентами. Если бы Соня увидела, как я уничтожаю калории, ей бы стало плохо. Но этот самый факт и заставляет меня взять еще одну сахарную трубочку с кремом внутри и смешным названием «чурро». Мы болтаем обо всем на свете и уже скоро я начинаю не только говорить, но и думать на испанском. Тата рассказывает как у ее подруги украли велосипед и как она нашла его на участке через две улицы. Буби же все время расспрашивает либо о папе либо о школе. И я понимаю, как сильно мне не хватает общения с ними. И уже начинаю по-настоящему жалеть, что не получится пожить с ними все время, что я буду тут. Но они обещают приехать и навестить меня сразу, как только вернутся из поездки.

Вечером Тата и Буби стоят на автовокзале Линеас и, утирая слезы, машут мне в окошко. Их южные морщинки обнажены от добродушных улыбок, на которые эти такие родные мне люди всегда были щедры. А я уже расположилась у окна и разложила кресло. Надо заметить, путешествовать на автобусе по Аргентине – это особое удовольствие. В салоне обычно два этажа, есть туалет с раковиной и зеркалом, сзади салона стоит машина, которая делает и кофе и чай. А еще перед отъездом кондуктор раздает всем снеки. Кресло автобуса раскладывается и становится удобной кроватью. И ты можешь смотреть как одна ферма сменяет другую, мимо окна проплывают стада коров, овец, лам. Или же можешь уставиться в телевизор и смотреть музыкальные клипы.

Автобус издает последний предупредительный сигнал, и лица Буби и Таты удаляются. И я не могу не удивиться, как спустя столько лет вместе эта пара смотрится и ведет себя словно они на втором свидании. Тут автобус резко тормозит и открывает дверь – как всегда опоздавший пассажир. Вообще опоздание у аргентинцев в крови. Для них время носит исключительно рекомендательный характер. Если приглашаешь друзей к трем часам, только к четырем появляется первый гость. А рассуждают они вообще невероятно: все равно все придут позже, так что пойдем и мы попозже, чтобы не быть первыми…

В двери автобуса вваливается парень в ярко зеленой майке и обрезанных джинсовых шортах. Как и большинство аргентинцев, он темноволос, смугл и невероятно хорош собой. Они, в отличие от наших парней, принимают душ каждый день (не то, чтобы я проверяла, но думается, что это так), обязательно занимаются каким-нибудь спортом, и стригут ногти. Ах да, и начиная лет с пятнадцати в их обязательный утренний ритуал входит укладка волос, при этом они выглядят невероятно мужественно, даже если у них в обоих ушах по сережке.

Проходя мимо кресел, придерживаясь за подголовники, он добрался до меня и, кивнув, тяжело плюхнулся рядом.

Нет, в самом деле! Только я обрадовалась, что рядом никто не будет храпеть, как ему надо было объявиться. Теперь я просто не смогу заснуть рядом с ним.

Парень вынимает наушники из ушей, и, прищурившись, внимательно смотрит на меня.

О, Господи! Ну нельзя так! Дайте мне хоть немного расслабиться!!! Стать невидимой. Спрятаться в скорлупу…

Огромные карие глаза с насмешкой смотрят на мои отчаянные попытки понять, что ему надо.

– Ты меня не узнаешь?

– А должна?

Парень почти обиженно пожал плечами, и мне стало неудобно за свою грубость. Это в нашей культуре почему-то считается неприличным не нагрубить, если парень пытается познакомиться с тобой. Это вроде как показывает, что ты себя ценишь, и что чувство гордости тебе не чуждо. Аргентинские парни, особенно те, что хороши собой, к таким нападкам не подготовлены, и я моментально замечаю замешательство на его лице.

– Ты Анна, правильно?

– Правильно, но я..

Я ума не могу предположить, откуда этот красавец знает мое имя. По какой-то непонятной причине, мне всегда было проще общаться с аргентинскими мальчишками. Они всегда были открытыми и не выказывали такой откровенной неприязни к женскому полу, как это принято в России. У девочек всегда было полно друзей парней, и им, соответственно, было проще найти любовь. Я ж обладала одним преимуществом – была из России. Иностранка. Тем самым привлекала к себе внимание, и мне очень много что спускали с рук. Бывали вещи, которые я не понимала, поскольку папа не употреблял всех этих «подростковых» слов. Но ребята только умилялись моей невинности по этой части. Девочки, как правило, были более развиты физически. В то время как мои московские подруги еще играли в куклы и носили штаны на лямках в тринадцать лет, аргентинские знакомые надевали купальники с поролоновыми вставками и крутили вполне оформившимися бедрами перед парнями. Они все как на подбор носили длиннющие волосы до попы и редко собирали их в хвост. Их юбки были гораздо выше тех, что дозволено носить у нас. И я могла рискнуть надеть что-то подобное только в доме Буби и Таты, которая и сама не отличается скромностью.

Я в упор изучаю лицо навязчивого парня, пока не наступает прозрение.

– Габриэль? – я морщу нос, на случай, если не угадала.

Я помню его совсем мальчишкой, хоть он и старше меня, ведь последний раз мы виделись более четырех лет назад. Тогда ему должно было быть около четырнадцати, значит сейчас где-то восемнадцать. Его дом находился через два дома от нашего. Ладно, не нашего. От дома сестры Таты, моей крестной. Последний раз, когда я у нее гостила, мне и дела не было до мальчишек, я была слишком маленькой. Зато меня интересовали его коллекции камней, которые можно было рассматривать в микроскоп. Помню я таскала всяческих жуков и пауков, чем вызывала немало восторга у местных мальчишек. А мне было так интересно заглянуть в этот микроскопический мир!

Рот парня растягивается в улыбке – значит, угадала.

– А я думал, не вспомнишь. Я то точно не забуду, как ты притащила ко мне в дом дохлого мыша и мама кричала как ненормальная. А ты всего-навсего хотела получше рассмотреть его глазки.

Габриэль заглядывает в мое лицо.

– А ты выросла. Красоткой стала.

Я смущенно опускаю глаза. Но такая уж манера у аргентинских парней – говорить комплименты они умеют с пеленок.

«Биииб» – раздался гудок автобуса. Уже в пятый или шестой раз, надо сказать.

– Как у тебя дела? Ты так изменился, я тебя не сразу узнала.

– Да уж. Я думал ты мне в глаз дашь за то, что я пристаю к тебе. Испугался даже.

Я улыбаюсь, хоть не рада тому, что теперь все десять часов придется поддерживать разговор. У меня как-то не очень с общением. Я люблю побыть одна. Помечтать и чтобы никто меня не трогал. А теперь я чувствую себя обязанной расспрашивать его о том, что мне вовсе не интересно.