Vela Darem. Путевые заметки художника-мореплавателя

Vela Darem. Путевые заметки художника-мореплавателя
Татьяна Князева

Автор делится опытом самостоятельного освоения различных творческих направлений – от графики и живописи до работы с ювелирной смолой и вырезания по дереву, – а также собственными рассуждениями об искусстве.Книга сопровождается фотографиями авторских работ.

Vela Darem

Путевые заметки художника-мореплавателя

Татьяна Князева

Редактор К. Ю. Иоутсен

Фотограф А. Б. Ленина

Иллюстратор Т. Н. Князева

Дизайнер обложки Т. Н. Князева

© Татьяна Князева, 2020

© А. Б. Ленина, фотографии, 2020

© Т. Н. Князева, иллюстрации, 2020

© Т. Н. Князева, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-3397-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

vela darem

Одинокий белый парус посреди огромного синего моря. Шторма и штили, попутный ветер и соленая морская пена.

Я – художник-мореплаватель и люблю неизведанные творческие просторы. Когда я берусь за что-то новое, я чувствую себя так, словно начинаю очередное увлекательное путешествие.

Все, что я делаю, зависит только от меня; я люблю море, но не училась управлять парусом. Мне никто не показывал, за какие канаты нужно тянуть, я не знаю названий ветров и течений, все проверяю опытным путем, а иногда просто доверяюсь интуиции. И когда вдруг удается поймать волну, почувствовать свою лодку, то захватывает дух – получается! И приходит уверенность, и кажется, что нет ничего невозможного, что переплывешь целый океан. А потом ошибка – соленые брызги, вода в ушах, и все летит кувырком. Но половина пути уже позади, а это придает уверенности… И вот, достигнув берега, я вытаскиваю лодку на песок, оглядываюсь на море и уже не могу представить, что была там, в творческой пучине. Но снова тянет к этим бескрайним просторам, к белому холсту или листу бумаги: хочется перепробовать все: восковые мелки, пастель, уголь, сангину, сепию, тушь, цветные карандаши, акварель и акварельные карандаши, гуашь, акрил, темперу…

От рисования, которое присутствовало в моей жизни постоянно, с чередованием техник и материалов, меня, как на волнах, то и дело качает в совершенно различные области творчества, среди которых роспись ткани, лепка из глины, бисероплетение, пирография, резьба по дереву и даже изготовление ювелирных изделий из эпоксидной смолы. Я чувствую, что если люди умеют это делать, научусь и я, и какая-то неведомая сила манит каждый раз испытать безграничную свободу творчества.

И это здорово – учиться самой. Исследовать материал, осваивать, чувствовать и понимать его мне лучше без учителей, оставаясь наедине с бумагой, деревом, тканью, глиной. Все это на время увлекает меня, занимает, захлестывает. Правда, одни увлечения остаются со мной, а другие – быстро надоедают и отходят на второй план. Но тогда я ищу, чему бы еще научиться.

Что такого притягательного в мореплавании? Почему люди ради моря бросают все блага, которые есть на суше, снова и снова отправляясь навстречу неизвестному? Что издавна влекло человека к морским просторам? Ежедневный тяжелый труд, строгая дисциплина, самовоспитание, риск – плата за что? Какое оно – вознаграждение?

Все просто. В награду получаешь главное – так необходимое тебе отсутствие покоя, маленький огонек, дрожащий в душе. От него света немного, с ним не разглядишь, что там вокруг, но он не дает погрузиться в такую приятную, совершенно бессмысленную темноту.

Творческая работа – это побег. Это движение в бесконечном пространстве, где цель пути ты сам выбираешь точкой на карте и достичь сразу, не прикладывая усилий, не можешь. Радость приносит сам путь. А потом – еще одна точка на карте, новое плавание, отрезок времени от и до, когда чувствуешь, как живешь. Или – новое море с новыми ветрами, течениями и неизведанными землями. Это отвлекает на время, не дает задуматься над вопросами, на которые не можешь найти ответов, заполняет пустоту, поддерживает огонек.

Я написала эту книгу для того, чтобы рассказать, как я вижу и понимаю творческий процесс и как методом проб и ошибок я училась обращаться, вернее – общаться, – с различными стихиями. Это не пособие для художников, не сборник советов, это лишь истории из жизни самоучки-мореплавателя.

Уверена, что художники-профессионалы и мастера, работающие с деревом и эпоксидной смолой, восприняли бы этот альбом с должной иронией, улыбнулись бы моим маленьким победам и поражениям. Не судите строго. В крошечной лодке посреди моря мне уютней и свободней, чем в теплой просторной каюте на большом корабле, рядом с теми, кто серьезно учился своему мастерству.

Рисунок и слово

[Из путевого дневника]

Есть музыка, стихи, предметы, погода и живопись одного мироощущения. Разноцветное тепло в картинах Йерки, зеленеющая безумным цветом зелень перед грозой, трещащий камин, запах корицы, стеклянные шарики, улочки весенней Москвы, черно-белые американские фильмы и облупившаяся краска на деревянных скамейках. Я с такой радостью каждый раз нахожу что-то новое и добавляю ко всему этому.

Потому что это такая же часть уюта, как чай с миндальным печеньем…

Мне всегда казалось, что способность рисовать – врожденная, как способность плавать.

Плыть – не значит быстро и правильно грести руками и ногами. Поняв, что ты находишься в другой среде, нужно сначала почувствовать воду, научиться держаться на ней и правильно дышать, и потом уже – двигаться. Рисовать – не значит правильно, в нужную сторону, вести линию по бумаге. Для начала нужно научиться видеть мир, проецируя его в свое воображение, как слайды, накладывая одну картинку на другую, переосмысливая, додумывая, фантазируя. И только потом – пробовать повторить эти проекции на бумаге.

Взрослея, люди забывают, как это делать. А главное – чаще всего перестают понимать, зачем. Зачем плыть, если и на берегу хорошо?

В детстве я брала большое увеличительное стекло и настольную лампу и мастерила свою маленькую камеру-обскуру. Я помещала под лупу картинки, и они чудесным образом отображались на стене. Приложив к этой проекции лист бумаги, можно было просто взять и обвести светящиеся линии, придумывая и дорисовывая на ходу что-то свое. То же самое можно делать и в воображении.

Художники быстро гибнут в людях в тот момент, когда те перестают осмысленно воспринимать увиденное. Из элементарной цепочки «увидеть – воспринять – изобразить» у многих навсегда выпадает самое важное, центральное звено. И происходит это не по их вине. Люди не ленятся изучать и разглядывать цвета и формы вокруг. В раннем детстве, пока человека еще не учат рисовать в детском саду и в школе, он совершенно свободен и воспринимает мир во всем его многообразии, а главное – стремится это многообразие осмыслить, пропустить через себя, выразить в линии, в цветовом пятне. Пытаясь запомнить и понять что-то новое, человек повторяет это про себя. Поэтому почти все маленькие дети рисуют чем угодно и на чем угодно то, что пытаются лучше понять и почувствовать, и в отсутствие рисовальных принадлежностей находят выход собственному стремлению познать мир, например, заменяя бумагу обоями.

Эта милостивая природа позаботилась так, что ты во всем мире найдешь, чему подражать. [Леонардо да Винчи][1 - Леонардо да Винчи О науке и искусстве [пер. с ит. А. А. Губерта, В. П. Зубова]. – Москва, 2019.]

Да, кстати, рисовать на стене, огромной, необъятной – это ли не настоящая свобода? Я с раннего детства помню это щекочущее приятное чувство, когда ведешь карандашом по обоям. Я понимала, что делаю что-то не так, но свободу творчества должна была испытать непременно. Нарисовала я совсем немного, к тому же, в тени шкафа, и никто не оценил и не подверг справедливой критике мои экзерсисы. Не важно было, что именно я рисовала. Мне нравилась монументальность моего творчества.

Рисуя самостоятельно, интуитивно, без указки взрослых, дети борются со страхами и ищут ответы на свои вопросы. Рисуя животных, дома, машины, своих родителей, героев сказок, пришельцев, дети пыта ются лучше понять мир и себя в этом мире. Все, что их радует и беспокоит, все, что уже понято или совсем непонятно, находит отражение в рисунках. И так, наверное, было всегда.

Рядом с образами, которые реальность представляет глазу, существует еще один мир образов, тех, что оживают только в нашем мышлении и которые, хотя и внушены реальностью, сильно преобразованы. При помощи рисования человек <…> инстинктивно пытается воспроизвести эти образы и только их с закономерностью физической функции. [Эммануэль Леви][2 - Loewy, Еmanuel Die Naturwiedergabe in der ?lteren Griechischen Kunst. – Roma, 1900.]

Взять к примеру, древнюю наскальную живопись в пещерах Ласко и Альтмира. Никто не учил первых художников рисованию, не показывал, как держать уголь. Доисторические быки, лошади, охотники с копьями – герои простых и понятных всем сюжетов, в которых главное – что делают люди и как ведут себя звери. Древний человек тоже определял свое место в мире при помощи рисунка.

Те же самые древние художники порой, как бы задумавшись, прикладывали к стене пещеры свою ладонь и напыляли вокруг краску из трубочки, создавая аккуратный отпечаток. И как, указывая на себя, первобытный человек обозначал себя словом, так же он поступал при помощи рисунка. «Вот моя ладонь. Это – я». Что-то есть в этом от свободного детского творчества.

Но наступает момент, когда взрослые в первый раз показывают ребенку, что и как надо рисовать. Они учат, как нарисовать домик, и в сознании моментально включается то, что будет сопровождать человека всю жизнь. Слово «домик» представляется ребенку пиктограммой. Или же наоборот. Нарисованный в детском саду домик – квадратный, с красной треугольной крышей – это слово, которому человека научили.

Этот образ не волнует, не тревожит, не радует – это лишь оболочка, абстрактное понятие. Живя в плену пиктограмм, засевших в сознании в первые годы жизни, человек подчиняется самому простому для мышления способу отображения действительности. «Домик», «цветочек», «кораблик», «рыбка» – детские рисунки – это слова, иероглифы. Если представлять себе те же предметы без «детских» уменьшительных суффиксов – «дом», «цветок», «корабль», «рыба» – то захочется, чтобы дом был надежным и уютным, с большой верандой, или даже городской, многоквартирный; цветок превратится в розу, в пион, в подсолнух – на что хватит воображения; корабль станет лайнером или пиратским фрегатом; рыба обретет определенный вид.

Первая картина состояла из одной-единственной линии, которая окружала тень человека, отброшенную солнцем на стену. [Леонардо да Винчи][3 - Леонардо да Винчи О науке и искусстве [пер. с ит. А. А. Губерта, В. П. Зубова]. – Москва, 2019.]

«Домики» и «цветочки» в человеческом сознании навсегда. Рисовать начинаешь в тот момент, когда делаешь шаг от этих пиктограмм в свое собственное воображение, восстанавливая пропущенное звено. Когда возвращаешься к изображению волнующего, впечатляющего тебя образа. Когда понимаешь, что именно хочешь изобразить и зачем.

И только страх изобразить представленное не таким, каким оно должно выглядеть, чтобы быть словом, иметь смысл, а также боязнь, что получится «непохоже», заставляет вернуться в теплый плен пиктограмм и рисовать «схематично».

Зеленое, желтое, красное дерево на лугу есть только материальный случай, случайно материализовавшаяся форма дерева, которую мы чувствуем в себе, когда слышим слово дерево. [Василий Кандинский][4 - Кандинский, Василий О духовном в искусстве. – Москва, 2020.]

Я замечала, как маленькие дети одной линией, не отрывая карандаша от бумаги, рисуют машину.

Сейчас, ежедневно видя перед собой сотни автомобилей, в изящных силуэтах которых не найдешь ни одной грубой линии, ни одного прямого угла, дети все равно рисуют машину в виде многоугольника на колесах, с треугольными или квадратными окнами. При этом обязательно присутствуют фары и дверь. Такой пиктограммой они изображают суть предмета, и не воображение создает этот рисунок, а, скорее, рациональное мышление: если ты не можешь нарисовать похоже силуэт автомобиля, тебе помогут детали: некий предмет вытянутой формы на четырех колесах с дверью, окнами и фарами – это машина. Ты как бы называешь сам предмет, без подключения ассоциаций и фантазии, а детали служат «вспомогательным материалом». Если помимо основных деталей на детском рисунке ты увидишь у машины крылья, то, наверное, решишь: у ребенка богатая фантазия.

Сейчас все эти слова-пиктограммы можно увидеть, открыв книжку для самых маленьких. Многие современные иллюстраторы считают, что чем младше ребенок, тем труднее ему найти общие черты у машин, домов, цветов и зверей, поэтому их рисуют так примитивно и схематично. Люди создают для детей этот мир стереотипного мышления, совершенно оторванный и от реальности, и от фантазии.