Амнезия души

– Ты бы видел ее лицо, – Глеб отхлебнул пива. – Как будто она увидела привидение и одновременно с этим наступила в дерьмо.

– Зря она так, – история друга задела Макса за живое. В женщинах он ценил верность и предательства бы никогда не простил. Мимолетные увлечения спускал только Лизе, да и то лишь потому, что она всегда держалась за дружбу и ценила ее выше сексуальных игрищ. – А ты чего?

– А я погрозил ей пальцем и сказал: «Отдай ребенка, он мой!»

– Чего?

– Шучу, – Глеб невесело улыбнулся, решая, стоит ли рассказывать Максу подробности встречи. То, что произошло дальше, напрямую касалось не только его самого, но и всей компании.

– Ты же не в курсе, почему Галя от меня свалила?

Макс отрицательно покачал головой:

– Ты не особо распространялся, старик.

Глеб выдержал паузу, собираясь с мыслями, и выдал:

– Она узнала об игре.

Макс оторопел:

– Как узнала? От кого?

– Она что-то начала подозревать, купила диктофон, подсунула мне его в карман. И прослушала все, о чем мы говорили на той встрече в ресторане по поводу эксперимента Джека. Если ты помнишь, мы тогда были крайне многословны. Любовница твоя, которую мы… Это была ее знакомая.

– Охренеть, старик, – Макс глядел на него округлившимися глазами. – Просто, блин, охренеть!

– Галя собрала вещи и ушла, – продолжил Глеб. – Вычеркнула меня из своего прошлого. Как будто ничего и не было между нами.

– Старик, я даже не знаю, что сказать, – промямлил Макс.

– Я предложил ей поговорить, когда увидел ее с ребенком. Она попросила своего мужика откатить коляску подальше и подождать пять минут, а потом вызывать полицию. Круто, да? Когда женщина, родившая от тебя ребенка, дает тебе пять минут, чтобы высказаться, – Глеб рассмеялся и тут же осекся. – Слушай, пойдем на воздух? Здесь душно.

Макс поспешно встал из-за стола. Они рассчитались за пиво и вышли на улицу. Молча миновали оживленный перекресток, пересекли проезжую часть и свернули в тихий переулок. Стоял теплый безветренный вечер, комья тополиного пуха рваной пеленой застилали пыльный асфальт, большинство окон, выходящих в тенистый двор, были открыты.

Глеб вспомнил, как Галя говорила с ним: холодно, лаконично, чеканя каждое слово. Говорила, что он не должен появляться в ее жизни. Что не имеет никаких прав на ребенка, у которого теперь новый отец. А если Глеб предпримет попытку борьбы, она отнесет в полицию диктофонную запись и даст показания против его друзей.

– Ты сохранила запись? – не поверил Глеб. – Предусмотрительно.

– Ты и твои дружки – убийцы. У меня нет другого способа обезопасить себя. Я не заявила на тебя, потому что не хотела окунаться в это дерьмо. Но я могу передумать. Поэтому уходи и никогда не возвращайся.

– Я хочу посмотреть на сына, – тихо произнес Глеб. Он не узнавал женщину, стоявшую перед ним. Это не она стеснялась первого поцелуя, не она плакала и смеялась в его объятиях, не она мечтала о совместном будущем. Под маской любимой женщины пряталась незнакомка.

– Считай, что у тебя нет сына, – бросила Галя и отвернулась. – Прощай.

– Как ты его назвала?

– Андреем.

Глеб смотрел ей вслед и не мог поверить в то, что произошло минуту назад. Абсолютно бредовый, дикий диалог. Глеб никогда не считал себя ни героем, ни размазней. Но теперь, стоя посреди пустынного сквера в одиночестве и без планов на будущее, ощущал себя полным ничтожеством. Он растерялся – не ожидал столь враждебного отпора. В памяти жил иной образ – мягкой, нежной, несмелой женщины, которую хотелось защищать.

Глеб не боялся сесть в тюрьму. Он, как и его товарищи, заслуживал наказания – но кто он такой, чтобы решать за других и единолично подписывать приговор? Должен существовать способ договориться, не причиняя вреда третьей стороне.

Несколько дней после встречи Глеб не находил себе места, прикидывая в уме варианты примирения. Любая идея неизменно упиралась в тупик, приводя его в отчаяние. К концу второй недели он осознал, что сойдет с ума, если немедленно не поделится с кем-нибудь своей бедой. Груз, давивший на сердце, стал слишком велик, чтобы выдерживать его в одиночку.

– Я не знаю, как поступить, – Глеб достал из кармана сигареты и зажигалку и закурил. – Прости, что вывалил это на тебя. Больше не на кого.

– Старик, какой базар, мы же друзья, забыл? – Макс сжал его руку выше локтя, вынуждая остановиться. – Это хорошо, что ты все рассказал. Мы что-нибудь придумаем. Слышишь? Как-нибудь выкрутимся. Не впервой.

– Знаешь, мы давно решили с Галей, что, если родится сын, назовем его Андреем.

– Ты его отец, и мы вернем тебе право видеться с ним, – с пылом произнес Макс.

Глеб сплюнул:

– Я теперь никто. У меня даже паспорта настоящего нет. Я Кирилл Смирнов, который не имеет никакого отношения к этому ребенку.

– Я тебя не узнаю, старик, – Макс посторонился, давая пройти спешившему пешеходу. – Прежний паспорт можно восстановить. Это не проблема. Если надо, генетическую экспертизу замутим. Ты, главное, не горячись и в крайности не впадай. Нужно спокойно все обдумать. Договорились?

– Теперь я тебя не узнаю, – усмехнулся Глеб. – Рассуждаешь, как какой-нибудь Джек.

– Я сам в шоке, – хохотнул Макс. – Ты в курсе, что он завтра возвращается?

– Долго он там торчал. Наверное, в загул ушел. Обмывал победу.

– Знать ничего не хочу. Обмывать будем завтра. Соберемся вместе, как раньше, – в голосе друга скользнули мягкие нотки. Видимо, мысль о воссоединении не покидала его.

Глеб промолчал. Он не верил, что компания станет прежней, но и желания навсегда избавиться от товарищей уже не испытывал. Сложно отказаться от многолетней дружбы, даже если она изуродована совместными преступлениями. Когда прижало – к кому Глеб побежал? Правильно, к старому другу. Человек – жалкое создание, не способное справиться с одиночеством.

– Ты придешь? – Макс с надеждой посмотрел на друга.

– Приду. Во сколько? – ответил Глеб.

Макс выдохнул с облегчением:

– Еще не знаю. Я тебе завтра наберу. Ты, главное, трубку бери.

Еще с полчаса они мерили переулок широкими шагами, обсуждая многочисленные новости, а затем попрощались. Максу нужно было домой – обещал Надьке прийти пораньше. Глеба дома никто не ждал, поэтому он еще долго бродил по городу, нещадно дымя и думая о будущем, не сулившем ничего хорошего. Отчаяние немного отпустило, но до вменяемого состояния было еще далеко. Глеб прокручивал в памяти разговор с Галей, гадая, какие чувства она испытывала. И не находил ответа.

Глава 3

Трудно описать чувства, которые испытывала Галя, глядя на сына. Это безусловная любовь, приправленная тысячью специй, среди которых и восхищение, и страх, и благодарность. И не существует на Земле чувства более мощного и безотчетного, чем это. Не существует и никогда не будет существовать. Ибо нет волшебства всесильнее того, что связывает мать и ребенка.

– А кто у нас улыбается? Кто у нас такой красивый-красивый? – Галя склонилась над сыном и пощекотала его животик. – Какой сытый, довольный мальчик мне улыбается! Сладкий-пресладкий, да, Андрюшенька?

На этой неделе сыну исполнится три месяца. Андрюша получился ребенком тихим и покладистым. Плакал немного и только по делу и быстро утешался, получая необходимое. Другие дети ночью по десять раз просыпаются, выматывая родителей, а Андрюша проявлял чудеса деликатности. Здоровьем малыш отличался крепким, что было вдвойне приятно и удивительно на фоне того, сколько матери пришлось помучиться при беременности.

На шестом месяце Галя легла на сохранение: врачи выявили риск преждевременных родов. Не самое веселое занятие – постоянно находиться в больнице, но Галя не сетовала. В тот самый миг, когда она почувствовала внутри себя зародившуюся жизнь, вспыхнуло неистовое, непоколебимое желание защищать ее во что бы то ни стало, любой ценой. Провести три с лишним месяца на больничной койке ради благополучия собственного ребенка – это мелочи. Тем более что с лечащим врачом ей очень повезло. Выяснится это немного позже, а тогда, в первые дни стационара, Галя сильно переживала. Боялась лишний раз с кровати встать – а вдруг резкие движения повредят ребенку? Медсестра, заметившая волнение новенькой, поспешила ее утешить: