Август представлял и уже немного страшился происходящего, потому что доверие неминуемо влекло за собой ответственность, а ему не хотелось больше ни за кого отвечать. Но парнишку он не оттолкнул, молча погладил по вихрастой голове, вздохнул.
* * *
Башню открывали торжественно, в присутствии всего местного и даже пермского бомонда, под прицелами модного американского фотографического аппарата, под зоркими и жадными взглядами представителей прессы. Сироток по такому случаю нарядили в новые костюмчики и платьишки. Леонид по такому поводу старательно набриолинил свои непокорные кудри, а Август старательно напивался с самого утра, ибо страшно не любил подобные сборища.
Тогда же, в день открытия Свечной башни, у него состоялся первый и единственный более-менее длинный разговор с Агнией Горисветовой. Тогда же он в первый раз обратил внимание не только на ее нездешнюю красоту, но и на ее нездешнюю, совершенно нездоровую бледность. А еще на ладанно-терпкий, горько-полынный аромат ее духов. Так пахло бы в церкви, если бы в жарком пламени свечей кому-то вздумалось воскурить не только ладан, но и дикие травы.
– Я признательна вам, мастер Берг. – Агния протянула ему руку. Прозрачная кожа, длинные пальцы, синее ложе идеальных, миндалевидных ногтей. Август уже видел такое, эту нездоровую синеву. У любимой жены видел, когда она медленно умирала по причине слабого сердца.
Агния Горисветова тоже умирала. И этот ладанно-полынный запах не был запахом ее духов, это было пока еще слабое, но уже ощутимое дыхание приближающейся смерти.
– Эта башня, ваше детище – оно великолепно! – Во взгляде ее черных глаз было понимание. Она знала, что он разгадал ее страшную тайну. Смущало ли ее это? Август не знал. – Мне нравится все! И архитектурная сторона вопроса, и инженерная! – Агния холодно улыбнулась. – Надеюсь, очень скоро мы приведем механизм в действие, и в ночи воссияет свет. Вам интересен мой замысел?
– Боюсь, я уже слишком стар, чтобы проявлять интерес к чему бы то ни было.
Августа тяготил этот разговор, хотелось поскорее уйти прочь от этой непостижимой, уже не живой, но еще и не мертвой женщины. Чем она больна? Чахоткой? Или, быть может, малокровием? Тень смерти – вот причина ее нездешней красоты. А в чем причина ее небывалого гуманизма? Что станется с бедными сиротками, когда она отдаст богу душу? Спросить бы. А впрочем зачем? Какое ему дело до графини Горисветовой и ее гениальных сироток? Он выполнил свою часть договора, и теперь его волнует лишь крепость подаваемого гостям вина. Вот так-то.
Кажется, ей понравился его ответ. Или его мысли? Потому что она улыбнулась ему отстраненной, но все же одобрительной улыбкой и сказала:
– Первый светоч я зажгу в вашу честь, мастер Берг. В вашу честь и во славу одного из дарованных нам талантов.
Прозвучало витиевато и пафосно. Август улыбнулся в ответ, отсалютовал ей бокалом шампанского, прихваченным с подноса пробегавшего мимо официанта.
– Рад был помочь, – буркнул он, уже отворачиваясь, норовя побыстрее скрыться в толпе гостей.
– Возможно, вам захочется увидеть, – сказала она так тихо, что он вынужден был обернуться.
– Что увидеть? – спросил не слишком приветливо и одним глотком выпил шампанское.
– Как он зажигается. В моих планах их двенадцать. Лучше бы по одному в месяц, но в сложившихся обстоятельствах глупо привязывать судьбу к конкретным датам.
– Кто зажигается? – Август попятился. Пожалуй, из них двоих чуть более сумасшедшей была именно Агния. Странно, что остальные не замечали ни ее болезни, ни ее безумия.
– Светоч! – Агния сложила ладони в молитвенном жесте, посмотрела в сторону башни. – Уверяю вас, это величественное, волшебное и целительное действо. Возможно, когда-нибудь вы захотите ко мне присоединиться.
– Когда-нибудь?
– Когда поймете, что все это, – она разомкнула ладони, развела руки в стороны, – не больше, чем иллюзия, а такие, как мы с вами, могут управлять целыми мирами. Вы ведь бывали в иных мирах, Август? – Взгляд ее черных глаз горел лихорадочным любопытством. Или просто лихорадкой?
Ему доводилось бывать в Нижнем мире, но знали об этом немногие. Вот, пожалуй, только албасты и знала, а албасты никак нельзя назвать живой. Может быть, и его самого тоже.
– Нет. – Август покачал головой. – Я давно не выбирался дальше Чернокаменска.
Почти и не соврал, потому что отныне Нижний мир навечно с ним. Для этого не нужно путешествовать по земле.
Как ни странно, его ответ Агнию удовлетворил.
– Я не ошиблась, – сказала она скорее самой себе, чем ему. – Приятно было поболтать, Август.
И это игривое «Август» прозвучало так, словно они с Агнией были ровесниками, древними тварями, смертельно уставшими от этого мира, но еще не готовыми его покинуть. Всего на мгновение его обдало волной холода, а потом наваждение исчезло. Вместе с той, которая его породила.
* * *
Август уехал из Горисветово утром следующего дня. Попрощался с Леонидом, собрал свои малочисленные пожитки и уехал. Не стал даже оборачиваться, чтобы бросить прощальный взгляд на Свечную башню. Все, дело сделано, ему пора назад на Стражевой камень. Там у него есть своя собственная башня.
Потянулись серые, заполненные самогоном и бездельем дни. Полученных от графини Горисветовой денег вполне хватало на хорошее вино, но Август с упрямством, достойным лучшего применения, продолжал медленно убивать себя самогоном. Единственным, что скрашивало его унылое существование, были регулярные письма от Леонида. Парнишка продолжал информировать Августа обо всем, что происходило в Горисветово. Поначалу ничего значительного не происходило, приют жил размеренной и скучной жизнью. Примерно такой исход Август и предполагал. Графиня Горисветова наигралась со своей новой игрушкой и потеряла к ней всякий интерес. Оказалось, что не наигралась и не потеряла.
Это письмо отличалось от остальных. В этом письме, в каждой аккуратно выведенной буковке читалась тревога.
«…А вчера ночью, мастер, Агния Витольдовна впервые зажгла Светоч! В помощники себе выбрала Степана Сретина. Вы должны его помнить, он писал портрет нашей благодетельницы и хотел написать Ваш, а Вы отказались. Помните, мастер?»
Август помнил. Юный гений был невысок, сутул и патлат. Взгляд его казался рассеянным, а руки подрагивали. Август никак не мог уразуметь, как с такими глазами и такими руками можно писать столь удивительные картины. А позировать гению он отказался исключительно из-за нежелания часами сидеть недвижимым болванчиком. Не в том он уже возрасте.
«…Агния Витольдовна назвала это действо посвящением. Степан очень гордился. Он гордился, а я, признаюсь честно, очень ему завидовал. Мне думалось, что первый Светоч зажечь должен был именно я, ведь это я спроектировал башню! Мастер Берг, простите великодушно мою самоуверенность и желание присвоить себе ваши лавры! Я слишком взволнован, чтобы правильно формулировать свои мысли».
Глупый, наивный и честолюбивый мальчишка! Он все больше напоминал Августу самого себя в юности. Только Август, пожалуй, не стал бы извиняться.
«…Они скрылись в башне на вечерней заре – Степан и Агния Витольдовна. А нам было велено ложиться спать. Но как мы могли пропустить самое интересное?! Как мы могли пропустить запуск механизма?! Уснули лишь самые маленькие, а старшие и ваш покорный слуга бдели поблизости. Мы увидели, мастер! Это было незабываемое зрелище! Удивительной красоты! Светоч воспылал вскоре после полуночи. Огромная свеча, зажженная в ночи! Господин Серов спроектировал гениальный ламповый механизм! Мы плакали, мастер! Слезы текли у нас из глаз, а мы ничего не могли с этим поделать. Да и зачем стирать слезы восторга?!»
Август задумался. Сам он никогда не рыдал от восторга. Не тот характер, не та душевная организация. Он и от горя-то рыдать начал не так давно, после смерти Евдокии. А до того считал себя бездушным.
«…Я уверен, что свет был виден за несколько верст от Горисветово, таким ярким сделал его спроектированный механизм! Мы разбрелись по своим комнатам уже на рассвете, но я так и не смог уснуть. Я ждал Степана, потому что мне хотелось узнать подробности этого удивительного посвящения. Но Степан не появился у себя ни утром, ни к обеду. Вечером я отважился спросить у Агнии Витольдовны, куда он подевался. Она улыбнулась мне своей удивительной ласковой улыбкой, погладила по голове, а потом сказала, что Степан больше не вернется, что после посвящения он отправился в Дюссельдорф, где будет проходить обучение у лучших учителей живописи. Вот такая щедрая награда, мастер! Наверное, на лице моем Агния Витольдовна разглядела не только радость за друга, но и тень зависти, потому как улыбнулась мне материнской улыбкой и сказала, что непременно наступит та ночь, когда я тоже буду допущен к таинству посвящения. Уже одна только эта мысль согревает мое сердце! Я люблю Горисветово, но я мечтаю о большем. Я хочу учиться в столице, мастер Берг!»
Август усмехнулся, ему были понятны амбиции Леонида. Он их одобрял и был готов поддержать финансово. Надо будет непременно написать об этом парнишке. А куда еще девать скопленный капитал старому затворнику, у которого, считай, никого не осталось?
* * *
Август так и не написал про свои щедрые намерения. Он был слишком занят или, скорее сказать, слишком пьян, чтобы вообще отвечать на письма Леонида. А парнишка продолжал исправно писать!
«…Посвящение прошли еще двое! Тихон Скобников и Данила Северский. Я не буду перечислять вам их таланты. На то мне не хватит ни бумаги, ни времени. Но вы должны поверить мне на слово! Эти двое невероятно талантливы! Куда талантливее вашего покорного слуги…»
В строчках этих Августу почудилась тень обиды. А может, виной тому была выпитая накануне бутылка самогона? Он читал вслух, водя пальцем по расплывающимся и прыгающим строчкам, чтобы окончательно не потерять нить повествования. Почему вслух? Потому что албасты не умела читать. Она сидела на лавке напротив Августа и ласково почесывала когтем кошку. Кошка мурлыкала от удовольствия, албасты задумчиво улыбалась. Наверное, из-за этой глубокой задумчивости она то и дело перекидывалась из юной девы в уродливую старуху. А Августу то и дело приходилось отпихивать тянущихся к нему слепых белых змей. Иногда змеи оборачивались косами за мгновение до его пинка.
Албасты были интересны эти вечерние чтения. Ее, вековое чудовище, все еще волновали человеческие страсти. А иначе с чего бы она появлялась в маяке всякий раз, когда Август брал в руки запечатанный конверт?!
«…А Свечную башню заперли. Хода в нее нет даже мне, мастер Берг! Агния Витольдовна говорит, что это из соображений безопасности, чтобы младшие дети не смогли себе навредить. Но я-то уже не маленький! Через пять месяцев мне исполнится восемнадцать! Я так и сказал, взял на себя эту смелость. А Агния Витольдовна рассмеялась, сказала, что я стану лучшим из ее светочей, что мне недолго осталось ждать. И так тепло и радостно стало у меня на душе, мастер Берг! Мне кажется я…»
Дальше было целое предложение, густо замазанное чернилами. Ничего не понять. Кончик белой косы, скользнул по бумаге, словно вбирая в себя лишние чернила, и перед изумленным взором Августа появилась фраза целиком.
«Мне кажется, что я влюблен! Агния Витольдовна прекраснейшая из женщин! Как я мог раньше не замечать этой божественной красоты?!»
– Божественной, – хмыкнула албасты, окуная испачканный кончик косы в невесть откуда взявшуюся на полу лужу.
– Она и в самом деле очень красива, – Август сложил письмо, потому что дальше шло лишь торопливо-смущенно прощание.
– Я тоже красива. – Албасты улыбнулась, перекинула косу через точеное плечо. – Посмотри на меня! – сказала требовательно.
– А что мне на тебя смотреть? Видел я тебя всякой! – Август потянулся за новой бутылкой.