Земля святого Николая

Арсений прищурился – и встретил думающий взгляд Евдокии. Девица в голубом платье с тёмными локонами двигалась за ней и Дрёминым.

«Одинокий – среди множества людей. Не похожий ни на кого… Словно из другого мира». Пары мелькали и закрывали его. Но Евдокия успела заметить, как соседка что-то говорила ему, а он поглядывал на танцующих и загадочно улыбался.

– Между прочим, – дама снова качнулась к графу, – у неё мазурка покамест свободна.

– Я полагаю, ваша дочь слишком красива, чтобы остаться никем не приглашённой, – Арсений глядел с улыбкой и отгонял её порхающими ресницами. Дама замолчала, через силу улыбнулась с показной любезностью и покинула его круг.

Верх неприличия – не танцевать на балу, когда трём девицам у окна не хватило кавалеров.

Верно.

Их взял в свой кружок ещё один вызывающе-нетанцующий – князь Владимир Превернинский. И как же хотелось каждой положить ручку на его высокое плечо!

– Отчего вы никого не приглашаете на польский?

– Помилуйте! – Владимир улыбался. – Как я могу сделать выбор, когда одна из вас краше другой? Но ежели вы признаетесь, все ли танцы у вас расписаны…

– У меня свободны три кадрили, – сказала носатенькая блондиночка.

– А я никому покамест не обещала мазурку, – ответила веснушчатая.

В завершении полонеза распускалось шествие – барышни возвращались к папенькам-маменькам.

– А вас, – Владимир склонился над ушком самой сладко-хорошенькой, Марии Матвейцевой, – я хотел бы иметь счастие пригласить на вальс.

Первый танец с Дрёминым был станцован. У Евдокии оставалось для него ещё два дозволенных. И на вальс, как нежених, он не мог её позвать. «Благодарю за полонез», – он поклонился и за левую руку подвёл её к отцу.

Вместе с ними подошли Бакшеев-старший с Марией Аркадьевной и Матвей с Ольгой.

– Сергей Павлович! – глаза именинницы светились, как полярные звёздочки. – Благодарю вас за этот бал! У меня никогда не было такого праздника! Это самый счастливый день в моей жизни!

Послышался хор скрипок – начинался немецкий вальс.

– Тогда позвольте пригласить вас, – и Дрёмин протянул Ольге руку в белой перчатке.

Она оперлась о его прямое плечо под эполетом. Матвей забрал на вальс Евдокию.

Обнимая друг друга за талию, пары закружились по гостиной, как фигурки музыкальной шкатулки.

– Не люблю вальс. В наши молодые годы этакие объятия в танцах почитались неприличными, – поморщилась Мария Аркадьевна.

Фёдор Николаевич поднял бровь:

– Позабыли вы, Марья Аркадьна, как, бывало, мы с вами…

Ольгины туфли-лодочки качались, как по волнам, поднимаясь на носки; каблуки бальных туфель Дрёмина прищёлкивали скрипкам. Она сделала рукой радугу над головой, вторую положила ему на пояс. Он повторил за нею. И валик подола раскрылся колесом – Дрёмин прокрутил Ольгу под рукой. И дальше повёл по гостиной – лицом к лицу.

– Как вы легко вальсируете! – прошептала она.

– А вы право рождены танцевать в Аничкове, – ответил Дрёмин ей в глаза.

На придворном балу… И она полетела в его руках, как бумажная балерина. Вихрь в глазах раскидал в брызги свечи, зеркала, картины, драгоценные камни, платья, фраки. Высокий кавалергард в красном и белокурая сельская красавица… Не видела Ольга разинутых ртов.

– И когда же она успела научиться так танцевать? – проговорила Мария Аркадьевна. Фёдор Николаевич молчал: глупости – все по молодости любят поплясать.

Дрёмин сделал с Ольгой три тура и повёл её к родителям. Она отпустила его руку и поплыла к ближайшему стулу. Улыбаясь, как одержимая. Кто-то спрашивал: «Свободна ли у вас кадриль?»

– Ольга Фёдоровна!

– Да ей дурно! Взгляните, как щёки раскраснелись! – звенели чьи-то голоса.

Кто-то помахал на неё веером.

– Простите. Я хотела бы пропустить кадриль, – выдохнула она. И улыбнулась застывшему перед глазами серебру эполет.

***

Вторую кадриль она танцевала с Матвеем – в квадрате с Дрёминым и Евдокией. Соседская барышня Юлия Гвоздева смотрела исподлобья бледными глазами, как сёстры менялись парами.

На мазурке она подхватила под локоть Дрёмина и Матвея и подвела к имениннице:

– Кого выберете?

Ольга улыбнулась:

– Мазурка – только для вас! – и протянула обе руки в высоких перчатках Матвею.

Дрёмин пригласил Гвоздеву. «Как она умеет разрешать трудные ситуации! – думал он, поглядывая на Ольгу. – Девица, кажется, хотела поставить её в неловкое положение. И могла рассорить меня с этим юношей».

Владимир устроился за зелёным ломберным столом и, отбросив белые перчатки, играл с тремя стариками в вист. Плутоватые голубые глаза из-под загнутых ресниц подглядывали в карточный веер – не в декольте мечтающих потанцевать с ним девиц. Этим глазам было уже не до них…

Оставшись без кавалера, Евдокия пошла к буфету выпить стакан воды. Мимо дивана, где судачили соседки почтенного возраста:

– Что верно, то верно – продать родовое имение нерусскому…

– Жаль, милая Дунечка, имение дедушки вашего, ой как жаль, – рассуждала дама в чёрном тюлевом платье на белом чехле. – Папенька ваш будто сгоряча продал. А кто таков этот Будрейский? Отколе явился, с фармазонскими замашками?

Евдокии будто в висок выстрелили его фамилией.

– Арсений Дмитриевич родом из Лифляндской губернии, – тихо ответила она, ища его глазами поблизости.

– Так он немец, – соседка цокнула языком.

– Или польский шпион, не приведи Господи, – подхватила другая. – А кто его знает? Ведь сам Наследник престола Константин Палыч в Польше живёт. И жена у него полька.

Евдокия закусила губу, чтобы сдержать улыбку. При чём здесь Цесаревич?

– А стихи его, говорят, в Петербурге таперича ни один журнал не берёт!