Екатерина Чубарова

Вера смотрела на него, как напуганный котёнок:

– Саша, я не дождалась тебя и приехала сама. Катенька сопровождает меня…

Он приподнял брови. Заглянул сестре в глаза. Глаза – единственное, чем походили они друг на друга: голубого цвета, чуть раскосые. Только у Александра поднятые уголки их выравнивала прямизна пшеничных бровей.

– Барин, селёдку подавать прикажете? – влез денщик ему под руку, держа на подносе накрытую салфеткой тарелку.

– Графин ещё один неси, болван! – отпихнулся Ильин заплетающимся языком. – Мы тут именины празднуем…

– Мои именины! – из-за его плеча показалась русая голова молодого офицера в романтически-беспорядочных кудрях, как на портретах Джорджа Доу в будущей Военной галерее. – О! К нам барышни пожаловали! Какие милые барышни, сами приехали! Отчего ты, Ильин, держишь красавиц на пороге, не приглашаешь к нам? Будет весело…

– Нам лучше уехать, – Екатерина взяла Веру под локоть. – Твой брат не скажет тебе ничего приятного.

– Брат? О! Ильин, я хочу жениться на твоей сестре! – красное лицо офицера расплылось в улыбке. – Отдай её за меня! А… которая из них – твоя сестра?

Александр втолкнул приятеля в столовую, захлопнул дверь и придавил спиной.

– Вы правы, Катрин. Я не скажу вам ничего приятного. Я нынче занят. Тратить время на пустые беседы с барышнями не имею желания. А ты, Вера, уезжай домой – в Петербурге тебе делать нечего. Я всё одно разговаривать с тобой не буду.

– За что вы обиделись, Александр Сергеевич? – выступила на него Екатерина. – Вы бранились с вашим отцом, а не с Верой.

Он ударил кулаком в дверной косяк:

– Я сам решу, с кем говорить! Вы надоели! Мне никто не нужен! Я так хочу! Я… я не хочу видеть никого из домашних! Не напоминайте мне об отце!

Вера отвернулась и закусила тонкую губу. Губами бы ей с братом поменяться… Зачем ему такие… красивые? На щеке потеплело: слеза! Теперь точно слушать не станет! Уж сестра-то знала, как ненавидел Александр девичью манеру плакать от обиды.

Екатерина стояла перед ним и смотрела в его хмельные глаза. Ильин сдерживал дыхание, чтобы не осквернять её запахом вина.

– Вы не правы, Александр. Вы же знаете: не сегодня-завтра Наполеон объявит России войну. А вы за врагов считаете тех, кто любит вас. Кто же будет вашим врагом на войне? Подумайте: не наступят ли времена, когда вы станете искать любовь ближнего и не найдёте её? Ведь вы станете жалеть…

– Какая война? Какие враги? Я прошу вас уйти. О чём жалеть?.. Я без вас знаю, что хочу… что я не хочу… Враги, Наполеон, отец… Бессмыслица какая-то… Я не имею чести вас понимать.

– Вы поймёте. Ваша самонадеянность однажды рухнет. Тогда вы пропадёте без любви. Как я говорю, так и будет! Ваша маменька, сестра… любят вас – оттого они не хотят, чтобы вы губили себя! И я – не хочу… Пойдём, Вера!

Ноги понесли её на улицу вперёд Веры.

Александр постоял с минуту, скрестив руки на груди и наваливаясь спиной на закрытую дверь. И вернулся в столовую.

А что могла знать Екатерина? Что могла знать она – в восемнадцать лет? Свободная от заблуждений совести, она всего лишь с математической точностью отбрасывала ошибочные следствия, которые иные люди считали верными.

Глава III

Прощёное воскресенье в 1812 году выпало на третье марта. С началом Великого поста балы в Петербурге прекратились. По вечерам в окнах на Английской набережной перестали мелькать при свете люстр силуэты гостей. Сезон столичных развлечений заснул до весны.

В понедельник после обеда Екатерина застала Нину одну в гостиной на гобеленовом диване.

– Катрин, иди сюда, ma ch?re! Выпьем с тобою чаю!

Домоседство не воспрещало княгине блистать вкусом: белое платье, бронзовый орнамент на подоле и коротких рукавах, золотые серьги с лунным камнем, причёска «? la Жозефина».

На время поста кофейные столики и стулья в гостиной Ланевских составлялись вдоль стен под зеркалами и колоннами. Клавикорды закрывались. Исчезали нотные журналы.

В углу на персидском ковре ютился чайный столик. Его окружали модные кресла-корытца с подлокотниками, изогнутыми лебединой шеей.

Вошёл лакей с подносом, в кюлотах[11 - Короткие штаны, стянутые у колена, по моде XVIII века.] и белых чулках. Расставил перед дамами чашечки на блюдцах, сахарницу, чайник, вазочки с постным печеньем и вишнёвым вареньем – без косточек, как любила княгиня. Разлил китайский чай, поклонился – и неслышно затворил за собою двери.

Античные сюжеты украшали фарфоровый сервиз.

– А что Вера? Она ещё в Петербурге? – поинтересовалась княгиня.

– Увы, Нинетт, ей так и не довелось поговорить с Александром, – Екатерина опустила глаза на вьющийся из чашечки горячий пар. – Я пыталась помочь им встретиться. Боюсь, теперь Александр возненавидит меня.

– Боишься, что он посчитает тебя навязчивой?

– Полагаю, он уже меня таковой считает.

Нина подержалась за блюдце… Оставила на столике.

– Катрин, я знаю Александра со слов моего мужа. Одно я могу утверждать: это человек чести. Не стану ручаться за его нрав в семейном кругу, но в обществе он безупречен.

– Ты говоришь о том, что… что mon amour pour lui ne me compromette pas[12 - моя любовь к нему не скомпрометирует меня (фр.)]?

– Oui, Catherine. Il fera tout pour protеger votre rеputation[13 - Да, Катрин. Он сделает всё, чтобы защитить твою репутацию (фр.)]. И всё же, есть в нём что-то, что меня порой пугает…

– Его жестокость и бесчувственность к тем, кто его любит. Но Александр рождён быть отважным воином, а эти качества помогли бы ему дослужиться до генерала!

– Супружество не поле брани. Жизнь с таким мужем, боюсь, не составила бы счастье ни одной женщине.

– Ты права, Нинетт. Но любящая женщина должна уметь прощать…

Голос лакея в дверях заставил вздрогнуть:

– Ваше сиятельство, к вам герцог ди Кастеланьоло.

– Проси.

В гостиную вошёл высокий красавец в тёмно-коричневом двубортном фраке со стоячим воротником. Его полудлинные чёрные волосы, зачёсанные со лба и висков, открывали тонкие бакенбарды-favoris.

– Приятно снова видеть вас в нашем доме, герцог! – княгиня Нина улыбнулась и встала навстречу. – Вы становитесь у нас частым гостем, что меня весьма радует!

Он прикоснулся губами к её руке.

– Где ваш супруг?

– Пётр Васильевич отлучился по делам службы.

– Жаль. Я надеялся увидеть князя.