Миражи счастья в маленьком городе

– Резонно. Громкая фамилия пригождается в жизни. И как он, тоже по этой части пойдет?

– Не знаю. Экзамены в июне будет в химбио сдавать. В профильный биологический класс, – расшифровала Марина, совершенно успокоившись.

– А ты куда решила?

– В гуманитарный. Поменьше Рахиль буду видеть.

– Кто кого допек?

– Взаимно. У вас ведь она тоже была.

– И монологи были все из той же оперы.

– А форму девочки какую носили?

– Да примерно как у вас, только с черными фартуками и белыми воротничками. Вы мне напоминаете наших девчонок, правда, им не разрешалось побрякушки надевать. А что это у тебя на шее? Батюшки, куриный бог!

– Да что вам всем дался мой куриный бог, – возмутилась Марина. – А какая девчонка в вашем классе была самая красивая?

– Было две самые красивые, мы их так и называли: Ева-королева и Елена Прекрасная. В Леночку Берестову я был влюблен, но ее внимания не заслужил. Подозреваю, что казался ей слишком легкомысленным.

Интересно было представлять взрослых молодыми, да еще в знакомых школьных декорациях. Прямо кино!

– А вот Марининой маме казалось, что я состою из сплошных достоинств, – продолжал Пал Палыч, поворачиваясь к Клариссе. – Это обезоруживало, и приходилось соответствовать.

– Марина на нее похожа? – поинтересовалась она.

– На меня. Ты же видишь, какая она красивая, – скромно отозвался Пал Палыч, подмигивая, и Кларисса не могла уловить, шутит он или нет.

– А когда же ты был влюблен в маму? – спросила Марина.

– Так это она сначала была в меня влюблена, – с видимым простодушием разложил по полочкам Пал Палыч.

– И как ты об этом узнал?

– Случайно услышал. Они с подружкой меня обсуждали. Мне это ужасно польстило, но виду я не подавал, а просто начал обращать на нее внимание и не заметил, как влюбился. А дальше – хуже: в десятом классе Рахиль Исаковна стала прорабатывать нас на собраниях, пророча скорую покупку коляски. Еще мне, помнится, не место было в комсомоле. На дно общества, что ли, я должен был опуститься с таким поведением. Ну, не любила она никакую любовь. В общем, досталось нам тогда. Из учителей один Иван Платоныч, историк, пытался нас защищать…

Марина сделала большие глаза и с опаской покосилась на Клариссу, но отец не понял ее мимики, а Кларисса спросила:

– А дальше как?

– Замечательно, – отрапортовал Пал Палыч. – Мы сразу после школы поженились и сразу уехали. Учиться поступили. И коляска – само собой, дело житейское. Сюда, в Белогорск, я долго не хотел возвращаться, до того нам все тогда оскомину набило. А вернулся – старые друзья, старые улицы. Все настоящее. А прошлые дрязги – совсем не главное, шелуха. Думаю, и твоя мама что-то подобное должна сейчас ощущать. Дома и стены помогают. Ева ведь тоже домой вернулась после стольких лет, – повернулся он к Марине. – Из Севастополя. Она не рассказывала? Там теперь другое государство, наши бедствовали, к сожалению, – кивнул он на Клариссу, – но теперь это в прошлом. Думаю, сейчас все наладится. – И опять с аппетитом принялся за обед.

Марина вспомнила соседские сплетни про погибшего моряка. Надо будет спросить у отца потом, без Клариссы и Павлика…

– А в мою маму кто-нибудь в классе был влюблен? – неожиданно задала вопрос Кларисса.

– Алик. Но был отвергнут, как и я – Еленой. Они нашли солидных, взрослых – лет за двадцать – женихов. Не нам чета… Павлик, сделай бабушку Аллу потише. Она уже надорвалась, зовя меня с собой.

– Там уже дедушка Леонтьев, – сказал Павлик, дотягиваясь до пульта. – А они тоже были, когда ты был маленьким?

– Они были вечно.

– А что они тогда пели?

– А вот это: птич-ка-счасть-я завтрашнего дня! Ты летела, крыльями звеня!

Пал Палыч для пущей наглядности вылез из-за стола и начал скакать, махая крыльями. Павлик с визгом присоединился к нему. Через минуту все, включая Клариссу, подпевали: выбери меня, выбери меня, птичка счастья завтрашнего дня.

– Ну, тебе повезло, – заявила Кларисса, остановившись в дверях кухни, где Марина мыла посуду. – Я думала, сейчас начнется. Покажет тебе Пал Палыч, как романы крутить. А он какой… демократичный.

– Он понимающий, – уточнила Марина. – Я один раз слышала, как он кому-то говорил, что родители должны быть для своих детей адвокатами, а не прокурорами. Потому что обвинителей и так навалом. Так он же и по профессии адвокат… А тебя твоя мать тоже вроде не пилит.

– Еще бы она меня пилила, – неожиданно взорвалась Кларисса. – Тут хоть свет перевернись, а она будет сидеть в своем углу и думать о чем угодно, кроме меня! – И, так же неожиданно остановившись, задала непоследовательный вопрос: – А как зовут твою мать?

– Как меня.

– А-а-а… Марины и Павлики должны жить в веках, – криво усмехнулась Кларисса. – А кстати, куда она делась? Она что, с вами не живет?

– Она умерла, когда родился Павлик. Врачи запрещали ей иметь второго ребенка, но она очень любила папу и очень хотела родить ему сына.

Кларисса промолчала, Марина оглянулась, тогда она окрысилась:

– Чего уставилась? А у меня нет красивых семейных легенд.

Вошел Павлик, неся из комнаты тарелки. Услышал последнюю фразу.

– А у нас есть легенда про вазу!

Пал Палыч был мастер на уникальные покупки. Однажды он приобрел небольшой бюстик деятеля, которого невозможно было опознать. И домочадцы, и гости высказывали разные предположения. Марина с Артуром даже перерыли в поисках несколько энциклопедических томов. Сдавшись, решили, что это писатель, назвали его НЛО – неопознанный литературный объект – и приспособились колоть им орехи.

Но для чудовищно безвкусной вазы, также купленной однажды Пал Палычем, применения никак не находилось. Выставлять ее в комнате было нельзя, хранить в ней, на худой конец, крупу – невозможно из-за узкого горлышка. Тогда Марина потихоньку отнесла ее в магазинчик Грачевых – а вдруг кому приглянется. Через пару дней Пал Палыч появляется сияющий, с вазой в руках: «Представляете, точно такая же ваза! В магазинчике у базара. Я купил ее для симметрии!»

Конечно, безвыходных ситуаций не бывает, и дважды купленную вазу можно было бы нечаянно разбить, но ее сохранили в качестве экспоната для гостей, так же как и НЛО.

Давайте жить дружно

Ник застал их расстроенными. Марина и Павлик сидели на корточках у крыльца, одинаково свесив кудрявые светлые головы и подняв на него одинаковые серые глаза.

– Ты посмотри, что она наделала.

Перед ними было жалкое адамово деревце с ободранными ветками.

– Оно зацвело, ты представляешь, оно зацвело! Я думала, что только на следующий год, а оно… А она…

Единственный сохранившийся цветок беззащитно и доверчиво показывал свои голубые лепестки. Никто не сомневался, что злодеяние было делом рук Клариссы.

Ник мельком взглянул в открытую дверь дома, за которой угадывались очертания Марининого мира, в который его никогда не приглашали. Не так уж он и хотел попасть в общество дотошной нянюшки, ироничного отца и их непонятной гостьи. Но, еще будучи чужаком-наблюдателем, не раз видел, как в Странный Дом запросто заходят и этот стриженый ежик, и чудик с оленьими глазами, и прилизанный тихоня из магазинчика. Как к себе домой. Друзья детства.