Новая Катина знакомая очаровательно ему улыбнулась, а взглянув на часы – стрелки подходили к одиннадцати, – ахнула и заторопилась к выходу, стаскивая с себя чалму. Уже на пороге ее осенило.
– Надо тебя с нашими познакомить! Ты такая прикольная девчонка. Добром спрашиваю – классная идея?
Не слушая ответа и уже сбегая по лестнице, Лилька все развивала свою идею и кричала Кате какие-то указания.
«Нежный призрак, рыцарь без укоризны, кем ты призван в мою молодую жизнь?»
– А ты что-то рано, – язвительно сказала Катя, проходя в свою комнату и не глядя на брата. – Совсем не погулял сегодня.
Кто его знает, вдруг начнет взрослого из себя корчить и что-нибудь ей выговаривать. Лучшая защита – его опередить. Но Алексей не расположен был выпендриваться.
– Какое гулять, холод собачий, – сказал он, пожав плечами. – Правда, Арчи?
Пудель, согласно скуля, подпрыгивал, кланялся и молотил хвостом по полу. Ждал, что потреплют по хохолку. «Подхалим, – подумала Катя. – Я – хозяйка». Но пес продолжал прыгать вокруг брата, на плече которого – она только сейчас заметила – висела розовая дамская сумочка. Катя уставилась во все глаза и наконец нашлась:
– Тебе к лицу.
– Балда, – необидно отозвался Алешка, – это тебе к лицу, – и всучил ей сумку.
Катя принялась вертеть ее в руках – новая, с этикеткой, а Алешка рассказывал:
– Кидали дротики в парке, размялись немного. Это приз.
– Робин Гуд, – сказала Катя, – спасибо. – И не удержалась: – Больше, что ли, некому подарить?
– Ты у нас на даче не была? – не отвечая, спросил Алешка.
– Нет. Что мне там одной делать?
– Так, мало ли. Ромка с женой поссорился, а родители его уехали. И ключ от их квартиры он, как на грех, куда-то задевал. Дома, скорее всего, оставил, а возвращаться не захотел. В общем, я ему дал вчера ключи от нашей дачи. Не в машине же ему было ночевать.
Брат смотрел вопросительно. Конечно, это по-дурацки – вот так сообщать ей задним числом. Ее формальное согласие, разумеется, ему и вчера было не нужно, а надо, по-видимому, только, чтобы она родителям не наболтала лишнего. Как будто она когда-то что-то болтала! О сигаретах, которые он таскал у папы, когда тот еще не бросил курить. Или о том, как он вечерами на даче убегал к друзьям, оставляя ее одну. Никогда никакой благодарности! Сказала бы ему, если бы речь шла не о Романе.
– Конечно, пусть живет, – сказала Катя. – Сколько нужно.
– Ну вот и ладно, – зевнул Алешка. – А я спать. Завтра экзамен.
– Нет чтоб шпоры писать до утра, как положено.
– В ломак. Перед смертью не надышишься.
Катя убрала разбросанные вещи и еще раз посмотрела на себя в зеркало. Высокая, но не каланча. Это плюс. Прямые каштановые волосы ниже плеч, густые, с искоркой. Тоже плюс. Глаза в детстве были ярко-синие, а теперь просто серые. А у Алешки синие остались, даже завидно. Зачем ему? Ей бы нужнее. Ресницы в принципе можно и не красить, но накрашенные все-таки лучше. Да и хорошая тушь уже куплена, не пропадать же ей. Проколотые недавно уши уже не распухшие, можно их волосами не занавешивать. И новенькие сережки хороши. Но на несколько плюсов тут же нашлась куча минусов, хотя мама и утверждала всегда, что только сама Катя их видит.
Маме хорошо, она – красавица, прямо как артистка. Счастливый классический тип красоты, когда и в любом наряде хороша, и любая прическа идет, и косметики почти не надо. Почему родители не могут полностью повторяться в детях? Она бы не отказалась… Мама говорила Кате в утешение, что у нее просто другой, более современный тип внешности. А может, это правда? И может, это тоже хорошо? Катя попыталась посмотреть на себя посторонними глазами, но, осознав через какое-то время, что это глаза Романа, резко отошла от зеркала.
Спать! Не думать о глупостях. Он недосягаем. У него своя, взрослая жизнь, которая с ее, Катиной, никогда не пересечется. – Он свободен! Он из этой своей жизни сбежал! Сказал же Алешка!
Он далеко. Он всегда был и будет далеко. – Он почти рядом! Он сейчас у них на даче! Может, даже в ее комнате! И невольно думает о них… и о ней!
И томик стихов ей заявил: «Целую Вас через сотни разъединяющих верст!» Глупости!
Катя открыла другую страницу, тоже произвольно. «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес». Колдовство какое-то!
Надо взять другую книжку. «Надоело мне быть незнакомкой, быть чужой на твоем пути».
Еще раз, вернуться в первый томик! «Я старых встреч при нашей новой встрече не утаю».
Стихи не сдавались и раз за разом упорно твердили о любви.
Старые встречи. Их было немного – настоящих, кроме «здрасте» на лестнице. Родители Романа иногда заезжали вместе с ним к ее отцу на дачу. Но он всегда был недосягаемо взрослым, ему тогда и с Алешкой-то не о чем было разговаривать. Он просто, вежливо скучая, ждал, когда закончится пикник. А их детская компания бурно обсуждала фильм, кажется, одну из серий «Звездных войн», на которую Катю не взяли.
Алешка иногда позволял себе такие гадости. Обычно они ходили в кино в соседний Дом культуры на все фильмы, и эротические, и фантастические, и ужастики, всей компанией – и кому за пять, и кому за десять. Кино для дачников крутили без особых строгостей. Старшим братьям и сестрам, выполнявшим воспитательные функции, пока родители на работе, проще казалось везде таскать младших за собой. Особенно по вечерам. Может, лесная обстановка напоминала «Гуси-лебеди». Зевающему контролеру показывали длинную ленту билетов (елки, не считать же!) и проходили в зал. Малыши незаметно путались под ногами.
Катя уже не помнила, за что тогда Алешка на нее взъелся. Не за то, что она что-нибудь натворила. Она никогда ничего не творила. Наверное, просто из вредности. Ведь в детстве разница в три года – повод не для снисходительности, а для произвола. И неоспоримый резон напоминать, где твое место.
А этот фильм так ждали! Даже Светика, ее подружку, протащили, а ей тоже было шесть. В общем, во время обсуждения «Войн» оставалось только сохранять достоинство. Не выглядеть несчастненькой. «А Джима не взяли!» Это правда кто-то хихикает или показалось?
Джим – это их серый охотничий песик с длинными черными ушами. Он очень долго жил у Перехватовых, а потом уже появился Арчи. Когда старшие играли в теннис и мячик укатывался, Джим приносил мяч. Джим вскоре умер от старости, мяч стала подавать Катя, и, конечно, ее стали звать Джим. «Джим, лапочка, – мячик!»
Ничего унизительного в таскании мяча не было (кстати, после того Джима он был слюнявый, а после Кати – нет), Катя любила и теннис, и старших, когда они не вредничали. А такое замечательное имя выгодно отличалось от заурядных Серый, Длинный, Рыжая.
Вот Светка просто Светик. Светик-детик. Подсаживается дружески, но с превосходством: «Хочешь, перескажу, что там было?» Изо всех сил непринужденно: «Мне мама рассказывала». Не хватало еще доконать ее благотворительным пересказом.
Дети, расположившись за импровизированным столом, что-то жевали. Взрослые уже перекусили и пошли прогуляться на озеро. Роман остался, сидел поодаль и смотрел поверх голов – а все наперебой говорили, что он похож на главного героя.
Длинный летний вечер превращался в ночь. Звезды летали стаями и рассаживались в гнездах сосновых крон. Все хотят спать. Или только Катя? И пить хочется… «Дайте воды!» Под смеющийся шепот ей протянули стакан. Она спокойно отхлебнула. Что было дальше, Катя совсем не помнила. А после этой выключенной из сознания минуты она увидела Романа уже не в стороне – он раздавал тумаки, а ее обидчики слезливо оправдывались, что нечаянно налили водки вместо воды.
Старые встречи! Расправа вспоминалась смутно, какими словами утешал ее защитник – тоже. Но Катя и теперь отчетливо и живо помнила запахи сосны и полыни и как они сидели вместе под сосной. И это было ее лучшее в жизни воспоминание! Роману было тогда, кажется, девятнадцать, он казался таким же взрослым, как родители. Время утешения давно истекло, и она никак не могла понять, почему он не идет в свой интересный взрослый мир…
Во взрослом мире он был студентом. Мама говорила, что у него светлая голова и она советует ему поступать в аспирантуру. Кто-то еще говорил так же. А однажды Роман пришел к ним в квартиру, к маме, с зачеткой, так как отчего-то не получил (или не сдал?) зачет со всеми. Его попросили подождать немного. Действительно, светлая голова – полумрак прихожей осветила его шевелюра.
Катя в тот момент рылась в книжном шкафу, сидя на корточках, и смотрела на него снизу вверх. И он даже вспомнил ее имя. «Тебя зовут Джим – как в «Оводе». А почему?» Она тогда еще не читала «Овода». И после некоторых колебаний рассказала о собаке. И оказалось, что он помнит их серого Джима! И других собак на их дачах. Он потом часто там бывал. И желтую Пальму с хвостом-веером.
Потом Катя сообщила Светику безразлично: видела такого-то, – и с восторгом: он помнит Пальму! А у Светика оказалось свое воспоминание, связанное с Пальмой: как Роман и одна девушка (самая красивая, помнишь?) шли по берегу озера и целовались под пляжным грибком, а Пальма бежала за ними и махала хвостом-веером. Он будто бы тогда влюбился и зачастил к той девице.
Проклятый гриб! Он так и вспыхнул в глазах – гром и молнии! Ну нет. Пусть исчезнет! Это было – значит, этого уже нет. Она не даст все испортить.
Катя и сейчас решительно задвинула в сторону этот кусок воспоминаний. Ведь было уже решено, что ей нравятся брюнеты, и вот в ее жизни опять появилась светлая голова! Это не может быть случайным и ничего не значить. Есть только сегодняшний день, есть новая жизнь, когда они оба взрослые и свободные, – и нет никаких бывших красавиц и поссорившихся жен. Почему бы и в самом деле не заглянуть на дачу? Ну, может, прогуляться где-то там поблизости. Катя представила, как Роман проезжает мимо – кстати, а какая у него машина? – как замечает ее, тормозит и предлагает подвезти…
А разговор с ним – ее тайным детским Воспоминанием, чье имя волшебным образом могло превращаться и в книгу, и в сердечное увлечение, – продолжился уже во сне.
«Наступило прохладное лето, словно новая жизнь началась»
– Ну что, сдал? Весь в пятерках?
– А то, – гордо отвечал Алексей. – Главное что? Правильно выглядеть.
Выглядел он настоящим франтом: от одной только белой рубашки, которую заранее нагладила мама, можно было потерять дар речи. Интересная бледность на интеллигентном лице молодого человека и умный, несколько утомленный взгляд не оставляли сомнений, что он ночь напролет сидел над книгами, но, несмотря ни на что, экзамен для него – праздник.