Семейные ценности

Семейные ценности
Татьяна Ларина

Короткая и честная история формирования личности одного подростка-девочки.

Семейные ценности

Ранний рассвет и оглушительно звонкое чириканье воробьев на подоконнике выстреливает мною из постели прямо в кухню. Сейчас особенно хорошо: все спят, в квартире очень тихо, я с наслаждением медленно откусываю белый батон с толстым слоем сливочного масла и запиваю горячим чаем с тремя ложками сахара. Два бутерброда с маслом и сладкий-сладкий чай – неизменные атрибуты начала дня. День в принципе не может начаться без этого.

С книжкой в руках снова забираюсь под уютное теплое одеяло, где мирно посапывает Катя. Божественное субботнее утро!

…

Мама, как обычно, не в духе: она не выспалась, а нужно собираться и ехать на рынок за покупками. Недовольно прикрикивает на нас с сестрой. Катя огрызается. Я хожу на цыпочках, пытаясь просчитать оптимальные варианты своих действий и слов.

– Идите завтракать. – строгий мамин голос.

Я уже завтракала, но мама ничего слышать об этом не хочет.

– Нужно нормально поесть, чтобы не ходить потом по рынку голодной.

Съедаем по тарелке супа, рис с котлетой. Запиваем чаем. Готовая лопнуть выкатываюсь из-за стола.

– Пока я буду собираться, уберите в своей комнате.

В комнате – четыре на три – у нас с Катей всегда бардак, за что нам регулярно влетает. Небольшая горка вещей возвышается на стуле, учебники вперемешку с тетрадями ровным слоем размазаны по столу, книги на полках в только им ведомой последовательности. Катя вяло копается в вещах. Я перебираю учебники и натыкаюсь на законченных только вчера "мушкетеров". Дальше моя уборка продолжается на диване разглядыванием портретов д' Артаньяна, Миледи, Атоса и перечитыванием особенно понравившихся мест.

– Вы готовы? Сколько можно? Я же просила разобрать в комнате, а вы чем занимаетесь?

После этого комната прибирается в считанные секунды. Вещи комком уложены в шкаф, тетради с учебниками без разбора отправляются в портфели, книжки выстраиваются по росту. Мама все еще собирается.

Предполагается, что покупка одежды должна радовать девочек, вызывать у них чувство благодарности к родителям и приступы особой дочерней любви. Я тоскливо смотрю на входную дверь. Желудок обмотало колючей проволокой. В поисках болеутоляющего шарю глазами в холодильнике. Делаю себе бутерброд. Помогает минуты на две-три. Еще один бутерброд. Кружка молока. Яблоко. Теперь я знаю, как себя ощущает налитый, готовый треснуть арбуз.

– Таня, что ты там делаешь? Вы только что поели! Уйди с кухни. Посмотри на себя – и так уже все вещи по швам трещат.

Мама права. Конечно, права. Но что мне делать с этой колючей проволокой в желудке?

Наконец-то выходим. До автобусной остановки метров пятьсот. Колючая проволока в желудке сменяется острой болью в боку. От тряски и запаха выхлопов во автобусе начинает тошнить. Абсолютно белая, едва не теряя сознание, на ватных ногах спускаюсь по ступенькам.

– Господи, когда же ты это уже перерастешь? И леденцы, как назло, забыла, – сокрушается мама.

Проталкиваемся, пропихиваемся, иногда почти проползаем по рыночным рядам. Мама по ходу движения успевает зацепить взглядом какую-то вещь.

– Нравится?

Неопределенно пожимаю плечами.

– А можно посмотреть вот это платье на девочку?

Женщина внушительных размеров недовольно окидывает меня взглядом. Ежусь под ним – мне жутко неудобно за то, что из-за меня ей придется отложить кулек с семечками и тянуться за платьем.

– Можно. Какой размер?

Вопрос бьет прямо под дых. Мама щебечет.

– Да Вы знаете, точно не скажу. Она в последнее время сильно поправилась. Похудеть никак не получается. Видите, у нее тут спина широкая, талия заплыла совсем, даже руки поправились.

Продавец сплевывает под ноги шкурку от семечек.

– Давайте попробуем сорок шестой. Если будет мал, то принесу больше с другой точки. Но это стрейч – тянется, так что должно быть как раз.

"Сорок шестой" звучит темой судьбы из пятой симфонии Бетховена. Абсолютно не ориентируюсь в размерах, но из разговора очевидно, что он огромный.

Платье на мне.

– Выпрямись. Встань ровно. Не горбись.

Если я выпрямлюсь, то стану еще шире. "Глупый пингвин робко прячет тело жирное…" – как с меня писал. Только утесов не хватает. Вместо них передо мною ставят зеркало, обклеянное с обратной стороны картоном и скотчем.

– Смотрите, плечики по ней, – большая рука совсем рядом с моим лицом поправляет мне рукав.

Подплечники платья подтягивает мои плечи к ушам, полностью скрывая и без того нелебединую шею. В полумраке в зеркале вижу только силуэт равнобедренного треугольника с основанием вверху, на котором лежит мячик. Хотя на мячик не очень похоже. Похоже на небольшой квадрат со скошенными углами. Теперь понятно, почему родители говорят, что у меня квадратная форма головы.

– Что скажешь? Нравится?

Мямлю что-то про то, что я выгляжу толстой.

– А чего же ты хотела? Худеть надо.

Мама торгуется по цене, придираясь к ровности отстрочки, торчащим ниточкам и невидимым пятнышкам. Стыд за себя, за свое тело втаптывает меня в грязный, заплеванный асфальт под ногами.

– Таня, выпрямись. Совсем голову в плечи вжала. Пойдем теперь Кате выбирать.

Кате выбирать одно удовольствие. На Катю садится все исключительно: хрупкие плечики, узкая талия и широкие идеальной формы бедра. Катя сама преобразит любую одежду. Дядя Саша говорит, что ей нужно фотомоделью работать. А мне? А мне становиться женой посла или дипломата…

…

Дома совсем усталые.

– Мыть руки, переодеваться и кушать, – командует мама.

– Я не буду есть, – тихо говорю я.

– Это еще что за заявления! Слышать ничего не хочу.

– Мама, ты сама сказала, что мне надо худеть.

– Вот поешь сейчас, а вечером ничего есть не будешь. Но обедать обязательно.

Овощной салат, жареная картошка с мясом, на десерт бабушка испекла пирог. От последнего можно было отказаться, но свежая сдоба так приятно щекочет в носу, что парочка сладких кусочков незаметно тает у меня во рту. Последний я проглатывала лежа на кровати, потому что сидеть после такого обеда не представлялось возможным.