Пять, восемь, тринадцать…

– Нет. Но мне пришло в голову, что Колесников может знать больше, чем говорит. Все относятся к нему, как к новичку, но он здесь вырос, и тело оказалось на его территории. Может статься, что доктор не так прост, как кажется.

– Да вряд ли, ему бы всё о скелетах болтать.

– В деле твоего обольщения он не продвигается?

– Слушай, я уже мысленно на всё согласилась. А он – «массаж, массаж». Нет, массаж классный, никто не спорит. Но он же не обольщает, он не то лечит, не то воспитывает. Я не понимаю, чего ждать, и как себя вести.

– Ладошка, так он тоже не понимает. Чувствует, что несёт его куда-то, но пока ещё не догоняет, куда и зачем.

– Ты, правда, думаешь, что он может быть опасен?

– Не знаю. Но присматривайся, мало ли что. И молоток держи под рукой.

– Ладно. Мне пора, побегу. Держись, мумия.

– Если вдруг что-то стрясётся, Лукас поможет.

– Ничего больше не стрясётся. Всё будет хорошо.

19. Топа-топа

Бабаня бывает на редкость непрошибаемой. Но если какое-то её двадцать пятое чувство улавливает, что все вокруг чем-то взбудоражены, то флюиды этой взбудораженности умножаются в ней на два порядка, и она вносит в общую нервозность свой, весьма значительный вклад.

Где Редди? Не обидела ли я мальчика? Не обидел ли меня мальчик? Я должна понимать, что приличные девушки не позволяют себе ничего лишнего до свадьбы. А, кстати, когда уже я сделаю Редди предложение? Ведь мне нужно будет сказать ему «нет». Я слишком хороша для этого шалопая. Куда запропастилась кастрюля с жёлтым грибочком на розовой ножке?

Запропастилась не только кастрюля. Часть постельного белья оказалась сложенной на заброшенной помидорной грядке. В кухонном шкафу оказались крючки и грузила покойного деда. Смешались все документы и фотографии.