На берегах пространств. Фант-реал

Вдруг дикий ужас мелькнул в широко распахнутых глазах. Сжав виски ладонями, девушка резко присела из-за внезапной слабости в ногах. Медленно подняла глаза к зеркалу. «Кто это?!.. Что это?..» – всё было таким чужим: тяжёлые мощные бёдра ног с широкими лодыжками, округлый, чуть выпирающий вперёд, живот, крупные, не по возрасту развитые, груди, полноватые руки, резкие черты лица в окаймлении тяжёлых прядей тёмных до черноты волос. Лишь глаза, непропорциональные, широко распахнутые, странного сине – зелёного цвета – они одни были ей знакомы. «Что это? – в смятении подумала она. – Я с ума схожу, что ли? Я же каждый день вижу себя в этом зеркале! Почему же я – не я?»

Поднявшись с корточек, подошла к зеркалу вплотную, внимательно вглядываясь в каждое движение незнакомого тела, в глаза отражения. «Там, в глазах, – это я… Но ведь тогда и всё остальное – тоже я. И вот эта, что стоит перед зеркалом – тоже я…И та, которая сейчас мыслит об этом – тоже я…» Вновь сжала виски: «Боже! Так ведь действительно можно свихнуться! Сколько же меня?! И – кто я? Кто я?! Как моё имя??!» Девушка растерянно вглядывалась в незнакомые черты, всё яснее осознавая, что не только не узнаёт отражение, но не знает даже собственного имени! Страх накатил оглушающей волной. Лихорадочно она заставляла себя вспомнить имя. Но в голове крутились лишь обрывки нынешнего сна.

– Ольга! – вдруг раздался резкий голос матери, входящей в комнату. – Ты чего разголилась?! Давай, быстренько беги за молоком, бо баба Дарья уйдёт коров пасти. Я – на работу. Да смотри ж, – донеслось уже из-за двери, – хоть в хате прибери. А то опять завеешься на целый день! Деньги вот, на столе, сдачу не трать – на хлеб надо…

Услышав скрип закрывающейся входной двери, Ольга облегчённо вздохнула и села на кровать. Ну, конечно! Что за ерунда?! Всю ночь снилась себе маленькой, вот со сна и показалась чужой. Вот дура – то!

* * *

– Олька, ты чего?!

Глухо звякнули осколки фарфоровой статуэтки: от неожиданности, Ольга выронила фигурку, которую перед тем странно долго разглядывала.

– Последний! Это был последний слоник! – оглянулась на вошедшую девушку, какое-то время вглядывалась в неё, явно не узнавая. Та повторила:

– Ты чего, Олька? Странная какая – то…

– Ой, Светка! – Ольга потёрла лоб, словно снимая невидимую завесу с лица. – В самом деле – странная какая – то… совсем не слышала, как ты пришла… слон этот… будто первый раз видела… и ты… не узнала сразу… Да я себя сегодня в зеркале не узнала! Представляешь: как будто я – это не я…

Светлана, присев на корточки, собирала в ладонь осколки. Глянула снизу:

– Вы что сегодня, сговорились? Иду к тебе, встречаю пацана – он до переезда у нас в классе был, в той ещё школе. Ну, всегда здоровались… А тут идёт и глупо лыбится. Я: «Привет!», а он вот так, как ты, перепугался, стал и смотрит. А потом тоже: «Будто я – не я». Фигня какая – то! Влетит от матери? – протянула осколки Ольге. – Последний был…

– А! – Ольга махнула рукой. – Давно пора. Бой мещанству! Переедем – никаких слоников!

– А я тебя ждала, ждала, чтобы вместе идти… А тебя всё нет. Я и пошла к тебе.

– Да мать с утра наказала убрать. И то: вечно, уйду, а подмести лень. А вообще, что-то непонятное: полчаса искала веник и не могла вспомнить, что же ищу. И каждую вещь, как дура, разглядываю по три часа. Будто никогда не видела! Ей Богу, Светка, уже думала – свихнулась! А куда идти?

– Как – куда?! Мы же договорились! Серёжка ж сегодня в увольнении. И Кольку обещал привести.

– Кольку? А кто это? Ой, опять! – Ольга вспыхнула от внезапного смущения. – Правда? Придёт? Слушай, давай быстренько закончим. А то я до вечера провожусь. А вместе мы мигом.

Девушки быстро закончили уборку маленького, в одну комнату с кухней и коридорчиком – сенями старого домика, пристроенного к множеству таких же, расположенных по периметру тесного общего двора.

Переодевшись, Ольга с некоторой опаской подошла к зеркалу причесаться: вдруг опять оттуда глянет незнакомка. Но в отражении не было ничего необычного. То же самое, что и утром, но знакомое, привычное.

– Ты бы подкрасилась, – заметила Светлана.

– Зачем? Ты же знаешь: от туши у меня глаза становятся ненормально огромными. Это жутко!

– Как хочешь… – и, дожидаясь, пока Ольга закрывала дверь и прятала ключ под коврик, спросила. – Ты куда пойдёшь теперь, после школы? Поступать будешь?

– С моей дурацкой памятью… – отмахнулась Ольга. – Сама видишь, что творится… Да и работать надо. Матери куда одной уже. Мне же не детские платьица теперь – размер больше, чем у неё. Просто ужас, какая толстая! Слушай, как думаешь, я ему вправду нравлюсь? Он такой тоненький, как… как тополёк! А я дылда неуклюжая!..

– Ну что ты наговариваешь! – стройная, словно точёная, Светлана обняла Ольгу за пояс – Крупная, конечно, но талия, вон какая. И вообще, главное у тебя не в этом. И он же видит… Ну, пошли!

– Видит ли? – Ольга с сомнением покачала головой, выходя следом за подругой со двора, тенистого от обширного ореха, на солнечную улицу. – Мне показалось – он почти безразлично слушает, о чём я говорю.

– А о чём ты говоришь? Всё про свои деревья, как они шепчутся, про облака да росинки – травинки – паутинки? Ох, Олька, ну, когда ты уже спустишься со своих облаков на землю нашу грешную? – Светлана дурашливо притопнула на пыльном плавящемся асфальте острым каблучком. – Ой, чуть туфлю не потеряла!.. Ребятам что надо? Они в городе хотят остаться, не возвращаться в деревню после армии. Мы с Серёжкой уже решили: распишемся, и будем жить у нас. А чего, деревенские – они хозяевитые, с ними не пропадёшь. А тебе Колька ничего не говорил?

– Ой, что ты! Так сразу? Мы же только месяц знакомы! – вдруг Ольга остановилась. – Знаешь, Светка, что-то тревожное… Так часто передают про лесные пожары… Слушай, а тот мальчишка, что ты говорила, он не рассказывал, почему – «он – как не он»?

– О чём ты? – Светлана с недоумением уставилась на подругу. – Мы же о ребятах говорили, и вдруг – пожары, пацан… Сказал – сон какой-то странный… Какая разница? Тебе до него дело? Пошли! Глянь, вон ребята на остановке. И трамвай идёт. Бежим!

– Ещё чего! Следующим поедем. Идём чинно, смирно. Подождут. Дольше ждали… Та!.. Бежим!

III

Выйдя с рынка, Ольга остановилась у крайнего киоска, вспомнив, что нужно ещё купить сигареты мужу. Поставила тяжёлые сумки на запорошённый ночной ещё крупой асфальт, подтянула потуже узел тёплой косынки и, вынув из внутреннего кармана далеко не нового пальто такой же старенький кошелёк со сломанной дужкой, начала пересчитывать оставшуюся мелочь.

Рядом с киоском, как обычно, на валуне, покрытом кусками картона, сидел нищий калека. Потирал покрасневшими от холода ладонями ноги, уродливость которых скрывали донельзя стёртые, перекошенные женские войлочные сапоги. Почти безразлично оглядывая прохожих, Ольге он улыбнулся, как старой знакомой, обнажив бледные дёсны, где недоставало многих зубов.

Саша, – так звали нищего, – никогда не просил заискивающе, не крестился притворно – набожно, за что Ольга его немного уважала. И всегда, бывая здесь, не кидала – клала, склонившись, в кепку у скрюченных ног калеки, сколько мог позволить её небогатый бюджет.

Сейчас от сложных подсчётов наличности её отвлёк резкий какой-то звяк упавшего в кепку металла. Скосив глаза, она увидела среди мелочи пару серебристых кругляков: такие мальчишки часто используют вместо монет для телефона – услышала грубый насмешливый басок, обращённый к Саше:

– А что ж ты не попросишь, как все? Хочешь? – юный мордоворот в джинсовой утеплённой куртке вертел перед лицом нищего крупную купюру. – Ну, давай: перекрестись – «По – о—дай – те – е Бога ра – ади!»

Ольга растерянно перевела взгляд на Сашу – как защитить?! Но тот, лишь слегка скривив губы в саркастической усмешке, пропел вдруг скрипучим, осипшим на морозе, голосом:

Пожалейте нищего,
Нищего – калечного!
Все вы в жизни ищете
Доброго и вечного.
А добро скрываете,
Словно червоточину.
И пятак бросаете
Звонко, как пощёчину! *

Ольга вздрогнула от понимания его безумной смелости. И словно хоть этим пытаясь защитить от засверкавшего злым взглядом юнца, склонилась, бережно ссыпала в кепку так и не пересчитанную мелочь, вынула кругляшки и, выпрямившись, строго глянула в наглые глаза парня, бросив их ему под ноги. Тот, вдруг стушевавшись, молча отступил, растворился в толпе.

Ни словом не перемолвившись с нищим, Ольга подняла сумки и тяжело пошла к остановке.

– Женщина! – вдруг услышала она оклик. – Женщина! Вот, возьмите… – Ольга изумлённо оглянулась на подбегавшую к ней киоскёршу с пачкой сигарет.

– Но… – пробормотала. – Я не могу заплатить… я не…

– Ничего! Вы ведь всегда здесь бываете. Я знаю: Вы вернёте.

Девушка сунула пачку в одну из сумок Ольги и быстро побежала к киоску. Постояв немного в задумчивости, та улыбнулась и продолжила свой путь.

На остановке Ольга оглядела непролазную толпу ожидающих автобуса, с тревогой прислушиваясь к таинственному в себе. Малыш… Малыш устал… Она слишком тяжело нагрузилась, скупившись на рынке. А ещё предстоит поездка в автобусе, в этой толкотне. И всё же она улыбнулась: малыш впервые шевельнулся, словно постучался изнутри: «Я здесь! Я – живу!»

Ольга прислонилась спиной к столбику с расписанием и тихонько погладила живот. «Ну, что ты, – мысленно проговорила, – что ты, маленький? Потерпи. Мы с тобой люди сильные. Мы и сумки дотащим, и автобус одолеем. Ты же видишь: хорошие люди ещё не перевелись… ещё есть на свете… Жаль только, что в последнее время много их почему-то умирает, погибает… И пожары эти… Деревья горят… Почему они горят?.. Но ты, малыш, не бойся: мы всё одолеем. Даже папку своего непутёвого».

В подошедший автобус Ольга попасть не смогла. Следующего ждать было бессмысленно: начинался перерыв. Вздохнув, подняла сумки и пошла домой пешком.