Полуэкт и «Вечная смерть»

Девушка вскочила и, подхватив пару тяжеленных чемоданов, поспешила следом. Метнувшись к ней, Полуэкт забрал ношу, чем сильно озадачил, и неуверенно произнес вслед матери:

– Э-э-э… я бы не советовал селиться в южном крыле.

– А что такое? – картинно обернулась Элеонора, застывая в изящной позе. Потом, видимо осознав, что в отсутствии посторонних подобные манеры излишни, приняла более естественный вид.

– Там несколько… неуютно.

– А если точнее? – насторожилась матушка.

– Ну-у… там немного обвалился пол… И стены.

– Та-а-ак! – произнесла Элеонора тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Мальчик мой, во что ты превратил наш дом? И есть ли в нем помещения, в которых еще можно жить?

– Конечно! – обиделся Полуэкт. – Северное крыло вполне пригодно. На третьем этаже. Справа. Первые три комнаты от лестницы.

– Отлично, – ледяным тоном ответила Элеонора, продолжив прерванное восхождение.

Полуэкт заспешил за нею. Следом, стараясь стать еще более незаметной, отправилась Лиза.

«Раз она такая тихая, – подумал Полуэкт, едва улавливая шорох за спиной, – значит хлопот не доставит».

Вскоре он понял, что ошибся.

Спал Полуэкт тревожно, матушка и Лиза заняли комнаты по обе стороны от его спальни, и чуткий слух то и дело улавливал посторонние звуки: шаги, шорох материи, скрип половиц…

Забылся Полуэкт ближе к полуночи, почти перед самым подъемом. Но едва он провалился в царство Морфея, как внутренний радар тут же возвестил тревогу – в комнате появился посторонний. Тихие шаги, позвякивание металла.

«Воры», – догадался Полуэкт.

Красть в доме было нечего, но паршивцы все-равно лезли. Из ценных вещей остался разве что канделябр – увесистая штуковина, которую удобно швырять в обнаглевших крыс. А потому Полуэкт всегда держал его поблизости.

Не открывая глаз, он протянул руку к тумбочке, и вдруг наткнулся на что-то мягкое… Раздался вскрик, что-то звякнуло, и Полуэкта окатило чем-то очень горячим, с сильным запахом… кофе.

Вскочив, Полуэкт завопил от неожиданности… и с недоумением уставился на перепуганную Лизу, прижимающую к груди поднос.

– П-простите, – пролепетала она, пятясь к двери. – Я сейчас всё уберу.

– Да ничего страшного, – отмахнулся Полуэкт, оглядывая россыпь сахара на одеяле и безобразные коричневые пятна на собственной ночной рубахе. – Я сам уберу. Только скажите, зачем вы принесли мне всё это?

– Матушка велела. Сказала, что кофе поможет вам проснуться.

Видимо на лице Полуэкта отразилось что-то совсем зверское – Лизу как ветром сдуло. А пострадавший герой выполз из-под одеяла и направился в ванную, кляня заботливость Элеоноры.

Помывка под ледяной водой настроения не прибавила. Уборка – тоже, стирка ночной рубахи добила окончательно. Когда Полуэкт спустился в столовую, он был мрачнее тучи.

– Как спалось, дорогой? – произнесла матушка, восседая во главе стола. Высокая резная спинка стула делала ее почти королевой. – Я оценила твои продуктовые запасы, – широкий жест в сторону пустого стола, – это ужасно! И этот кошмарный тоник в холодильнике… Полли, пора взяться за тебя всерьез.

– Не надо за меня браться, я уже взрослый, – пробурчал Полуэкт, открывая холодильник… и застыл, глядя в его пустое нутро. Бутылки с кровяным тоником исчезли.

– Забудь об этой гадости. С этого дня – только здоровое питание! И приведи в порядок дом, я чуть не провалилась в ванной комнате.

«Ой», – подумал Полуэкт, осознав, что о ванной комнате предупредить ее совершенно забыл.

– Впрочем, я думаю, ты не безнадежен, – продолжила матушка. – Я прошлась по имению и увидела, что ты сохранил в хорошем состоянии домик садовника. И даже шторки повесил, такие веселенькие, в горошек.

– Это не я, это новые жильцы, – мысленно приготовившись к разносу, произнес Полуэкт.

Реакция последовала незамедлительно:

– Что? Ты сдал в аренду нашу собственность? Да как ты мог!

– С трудом, мама. С трудом. Найти жильцов для этой развалюхи оказалось непросто. Зато они сделали ремонт. И платят по десять монет в месяц.

– Ну что ж, – заслышав про деньги, мигом успокоилась Элеонора, – здравое решение. Лиза, что у нас на завтрак?

– Вот, матушка, – девушка выпорхнула словно из ниоткуда, в руках ее красовался уже знакомый Полуэкту поднос, на котором стояли три хрустальных бокала. Каждый был на треть наполнен кровью.

Взяв с подноса один бокал, Элеонора пригубила и удовлетворенно кивнула.

– Первая отрицательная, отлично. Что сказал лавочник?

– Сказал, что очень рад вашему возвращению и оплате наличными, – прошелестела Лиза.

– Завтрак из первой отрицательной – дорогое удовольствие. Помнится, ты говорила, что у тебя нет денег, – произнес Полуэкт.

– А у меня и нет, – улыбнулась матушка. – Я случайно нашла пару монет в кармане твоего плаща, – и видя, как перекосилось его лицо, улыбнулась еще ослепительней. – Ты ведь все-равно не оставил бы нас голодными, правда?

– Конечно, мама, – выдавив из себя чудовищную пародию на улыбку, произнес Полуэкт.

Едва миновал завтрак, как Элеонора, вскочив из-за стола, оставив грязную посуду на попечение Лизы, принялась раздавать указания. Осоловевший Полуэкт, не привыкший к столь сытной пище, слушал ее вполуха. Впрочем, это его не спасло – через десять минут, всучив плащ, матушка выставила его на улицу, отправив искать след паршивца Демьяна. И Полуэкту не осталось ничего другого, как, съежившись под вечно моросящим дождем, отправиться в город.

Глава 4. Поиски

Ноги повели его привычным маршрутом, и вскоре Полуэкт оказался в знакомом сумраке бара «Кровохлебка». Народа здесь по-прежнему не было, старина Альберт как всегда протирал стаканы. При виде вошедшего потянулся было к бутылке и удивленно вскинул брови, когда Полуэкт его остановил. Милостью матушки, в кармане было пусто, как в старой мышеловке.

– На мели? – понимающе произнес Альберт.

– Завтракал.

Брови бармена поднялись еще выше.

– Слышал что-нибудь про «Вечную смерть»? – поинтересовался Полуэкт, усаживаясь на высокий табурет у стойки.

– Ты про коктейль или про тех чудиков? – Альберт вгляделся в мрачное лицо Полуэкта и с отвращением произнес: – Только не говори, что тоже проникся этой дурью. Вот бы на кого не подумал.

– Где их найти?

Бармен не ответил, продолжая молча протирать очередной стакан. Затем отложил бурого цвета тряпицу, посмотрел через стекло на тусклый потолочный светильник и снова взялся за тряпку.