Это традиция, детка!

«Давление, наверное, подскочило», – устало подумал Модест Полуэктович и тихонько застонал.

Внезапно ему стало так жалко себя, что он чуть было не пустил слезу: «Божечки мои, как же все надоело… И задания эти дурацкие… И тетки эти злые… И все время хожу под уголовкой… и все пьют кровь, пьют…»

Модест резко встал, чтобы сбросить с себя груз отчаяния, и подошел к большому некрасивому зеркалу в другом углу кабинета.

Внимательно вглядываясь в свое отражение сквозь пыльную поверхность зеркала, изучая осунувшееся лицо, он пригладил немного волосы рукой и шепотом произнес: «Ээх…, что за работа такая… пришел сюда молодым здоровым блондином, а сейчас седой и больной почти старик».

Его трагические измышления были прерваны внезапным появлением еще одного менеджера фирмы, Вероники Быстровой.

Вероника, давняя знакомая Музы Застенкер, пришла на работу по приглашению оной и старательно выполняла все ее многочисленные задания.

Быстрота, с которой что-либо делала Вероника, была поразительна, правда, не всегда при этом скорость означала качество.

И Быстрова частенько переделывала уже сделанное, чтобы исправить неточности.

Этим она вызывала частые ухмылки Хвостова, человека рассудительного и неторопливого, делавшего свои «домашние задания» скрупулезно, а потому невероятно долго.

Вероника Быстрова была почти всегда в хорошем настроении, несмотря на то, что в «Шиш-Традиции» для нее даже не нашлось рабочего стола.

Нимало не смущаясь этим обстоятельством, она фланировала из комнаты в комнату, периодически пользуясь чужими компьютерами или телефонами.

Стремительность Вероники, которая так часто вводила в ступор Модеста Полуэктовича, сработала и сейчас.

Она буквально влетела в кабинет Хвостова, чуть не зашибив дверью его владельца.

Вовремя успевший отскочить Модест Полуэктович раздраженно подумал про себя: «Вот ненормальная, всегда носится, суетится, все с ног на голову переворачивает…».

Но вслух произнес: «Добрый день, Вероника, что случилось?»

«А то вы не знаете», – парировала Вероника, вихрем пролетая мимо него, и, усевшись на краешек дивана, с которого только что унесли Тимура, затараторила: « Ну, правда, что ли, Тимура убили? Или он сам? Я, блин, как всегда, опоздала на самое интересное… А почему именно на вашем диване? А когда? Расскажите, что, как?» – и от нетерпения она непроизвольно хлопнула несколько раз себя ладошками по круглым коленкам, обтянутым темными лосинами.

Вероника была стройная, и, в отличие от Музы Мордехаевны, всегда скрывавшей дефекты и лишние килограммы, позволяла себе ходить в обтягивающих водолазках и брючках, не боясь шокировать кого-либо перевешивающимися за «борта» телесами».

Прекрасно помня, что Вероника считается, кроме Лены Циферблат, еще одной давней подругой Застенкер, Хвостов сдержался и вежливо ответил: «Ну, что… Я пришел, тут уже полиция… Тимур лежал на диване… Да вы спросите у других… Я поздно пришел…»

«Печалька, – расстроилась Быстрова, – а у меня счетчики ставили на воду, вот я сегодня даже после вас и пришла…Как обидно-то…И без информации совсем…»

Слова «даже после вас» кольнули самолюбие Хвостова, и он уже было готовился дать отпор «наезду», как Вероника вновь затараторила: «А, говорят, что Тимур здесь был с раннего утра. Вроде приехал на встречу с «черной мамбой», а ее не было. И он стал ждать… Мне Эльжбета рассказала…»

Модест Полуэктович набрал в легкие воздуха, чтобы как-то отреагировать на произнесенное Вероникой, но та, не обращая на его усилия никакого внимания, резко спросила: «А как вы думаете, может его все-таки кто-то замочил? Ну, не замочил, конечно, а отравил, ведь признаков удушения нет, следов побоев тоже…»

«Вероника, – прорвался все-таки Модест Полуэктович, – ну что вы сочиняете, полиция разберется… Потом все узнаем… Вы мне лучше цены дайте по сухофруктам, а то мне Муза поручила срочно Белизневской предложение с ценами отправить, а у меня нет закупочных».

«Какой вы скучный, Модест Полуэктович, – разочарованно протянула Быстрова. – Вот я, например, обожаю детективы, жаль, родители не дали на юрфак поступить, а то бы я следователем работала… – Но, увидев кислую физиономию Хвостова, Вероника хмыкнула и произнесла: «Ладно, сейчас принесу вам цены». – И так же стремительно, как вскочила в комнату, выбежала из нее, сильно хлопнув дверью.

«Что за человек, – с возмущением подумал Хвостов, пожал плечами и вздохнул, – вечно носится, как ошпаренная… Вечно ей все интересно…»

На самом деле Модест Полуэктович почти завидовал Веронике потому, что та, несмотря на постоянные замечания и требования Застенкер обращаться к ней в офисе на «вы» и держать себя с ней как подчиненная с руководителем, постоянно нарушала строгие законы Музы Мордехаевны.

И то ли от бесшабашности, то ли из вредности (потому что характерец у Вероники был соль с перцем), вбегая в офис, всегда громко вскрикивала: «Привет, Муз!» Чем вызывала дикое, хотя и молчаливое раздражение у Застенкер, а также зависть окружающих…

Немного повздыхав о своей нелегкой судьбе, Модест Полуэктович поплелся к рабочему столу и плотно уселся в кресло, положив руки на подлокотники.

Немного погодя, включив компьютер, он почти с ненавистью посмотрел на груду бумаг, скопившихся на его столе.

Бумаги разных форматов и цветов, старые и новые толстым слоем покрывали весь стол, перекатываясь даже на рядом стоящий, ничейный стол.

Никто из сотрудников, даже в силу острой необходимости и при отсутствии на рабочем месте самого директора, никогда не отважился бы на поиск нужного документа. Безнадежное занятие…

Лишь только сам Хвостов мог долго рыться в этой каше до того момента, пока наконец не выуживал необходимую бумагу…

Кое-где, на пачках бумаг лежали пыль, хлебные крошки, различные канцелярские принадлежности, мелкие личные вещи, а на одной Модест с ужасом заметил несколько бегающих муравьев…

«Гримпинская трясина», – именно так окрестила его рабочий стол злоязычная Вероника Быстрова. Она всегда высмеивала знаменитую бумажную помойку Модеста Полуэктовича.

Однажды, разозлившись на поддевки Быстровой, Хвостов даже немного подразобрал документы. Но прошла всего неделя – и «Гримпинская трясина» снова сомкнула свои воды над его столом…

***

В дверь осторожно постучали три раза. Модест Полуэктович подошел к двери, отогнул створку жалюзи и увидел стоящего прямо напротив него Вадика Шумкера, высокого красивого черноволосого парня лет двадцати семи-восьми.

Сын хозяина офисного здания, где арендовала несколько комнат «Шиш-Традиция», Вадик был здесь кем-то вроде коменданта.

Во всяком случае, именно он заключал договоры на аренду по генеральной доверенности от отца, именно он вытряхивал душу у арендаторов за несвоевременную оплату офисов и именно он всегда и везде был в курсе того, что происходило вокруг.

Необычайно обаятельный, когда хотел этого, хороший психолог к тому же, Вадик вечно страдал от нехватки денег, поскольку отец его, крупный бизнесмен, платил сыну только лишь обычную зарплату, которой мажорному отпрыску хватало от силы на неделю.

Кроме того, Вадик был страстным стритрейсером.

Его мятежная натура, не признающая общепринятых правил, жаждала драйва, адреналина, которого ему не хватало на дискотеках, несмотря на баловство «травкой», девочек и другие развлечения «золотой молодежи».

Только когда он всеми правдами и неправдами выклянчил у отца Audi RS4, Вадик понял, что «жизнь налаживается».

И аккуратный, мягкий и любезный со всеми дневной Вадик Шумкер превращался по ночам в наглого, особо опасного правонарушителя, несущегося вместе с табуном в четыреста двадцать лошадей, заключенных в моторе своего замечательного авто…

«Можно?»– вытянув шею, произнес Шумкер, и, не дожидаясь ответа от все еще пребывающего в ступоре Хвостова, просочился в комнату.

«Как себя чувствуете?» – полюбопытствовал он, прохаживаясь вдоль стены кабинета и с хитрой улыбочкой заглядывая в лицо Модеста Полуэктовича.

«Да плохо я себя чувствую, – расстроенно произнес Хвостов. – Сами знаете, что у нас тут произошло».

«Да уж, да уж, – Вадик подошел к дивану и вальяжно развалился на нем, закинув ногу на ногу. – А что следствие? Что говорят? Кто убил?»

«Ну, – замялся Модест Полуэктович, – пока еще ничего не ясно…»

«Да бросьте, – резко прервал его Шумкер. – Натуральное убийство. К гадалке не ходи»

Он улыбнулся одной из своих дежурных, слащавых улыбочек и тихо добавил: «Переживаете?»