Чумовая дамочка

Чумовая дамочка
Татьяна Викторовна Полякова

Авантюрный детектив
Пять лет неволи – суровая школа. И Лиечка очень хорошо усвоила ее уроки. Самое время начать новую жизнь... Но оказывается, «чумовая дамочка» обладает странным свойством с неуклонным постоянством оказываться в ненужное время в ненужном месте. А там, как правило, всегда обнаруживается труп. «След» Лиечки настолько отчетлив во всех громких преступлениях, что в конце концов за ней начинают охотиться все бандиты и вся милиция города.

Чумовая дамочка

Татьяна Полякова

– Ну, счастливо тебе, – по-дурацки ухмыляясь, напутствовал меня охранник.

– И тебе того же, – ответила я, не оборачиваясь, сделала четыре шага и оказалась на воле. Ворота за моей спиной со скрежетом закрылись, а я зажмурилась. День был ослепительно солнечным, я торопливо расстегнула куртку и немного постояла, пялясь в голубое небо.

Сегодня тринадцатое мая, день, которого я ждала пять лет. Я торопливо отошла подальше от металлических ворот и огляделась. Пес, лежащий в пыли у забора напротив, поднял голову, лениво щурясь, хотел было тявкнуть, но передумал, уронил морду на лапы и опять задремал.

– Привет, – сказала я ему и засмеялась. Само собой, ничего смешного поблизости не наблюдалось, смешок вышел нервный, а я сама продолжала в волнении озираться, перебрасывая сумку из одной руки в другую, с удивлением отметив, как дрожат руки, на глаза наворачиваются слезы и сердце колотится в горле. Не хватает только опуститься на колени и целовать землю. Впрочем, заниматься такими вещами я бы не рекомендовала: несмотря на отличную погодку, грязь здесь была непролазная.

Закинув сумку на плечо, я пошла вдоль забора в сторону поселка. До него было с полкилометра, единственная пятиэтажка хорошо видна отсюда, вокруг россыпь частных домишек, штук сто, не больше. Я покосилась на забор слева и ускорила шаг. Заборы и люди в форме вызывают у меня прилив отрицательных эмоций, впрочем, так же, как и бабы в телогрейках. Телогрейка, платочек… Я почувствовала головокружение, посмотрела на небо, перевела взгляд на свои ноги в кроссовках и усмехнулась. Все атрибуты лагерной жизни остались в прошлом, теперь они будут являться мне только в страшных снах.

За спиной послышался шум мотора, я машинально обернулась. Старенький «Запорожец», обогнав меня, направился в сторону поселка, а я вздохнула, хотя вздыхать-то и не следовало. Меня никто не встречал, и я этому не удивлялась. Все правильно. Я даже рада, что в первые свои минуты на свободе я одна.

Войдя в поселок, я спросила у тетки, торговавшей семечками возле магазина, где гостиница. Оказалось, в трех шагах, что неудивительно: в этой богом забытой дыре все в трех шагах друг от друга. Гостиница была больше похожа на барак. Длинное бревенчатое сооружение в один этаж с латаной-перелатаной крышей. Высокое деревянное крыльцо выглядело так, точно в любой момент готово было развалиться. Поднимаясь на него, я невольно улыбнулась: каждая из пяти ступенек скрипела по-своему. Дверь в гостиницу по причине хорошей погоды была распахнута настежь.

Я вошла. На столе в чернильных пятнах, которому было по меньшей мере лет тридцать, стояла табличка «Администратор», но такового в наличие не оказалось. Две чашки и крошки на столе указывали на недавнее чаепитие, так что шанс застать администратора все-таки был.

– Есть кто живой? – рявкнула я, постояла, прислушиваясь, и вышла на крыльцо, оставив дверь открытой. Находиться в мрачной комнате с зарешеченным окном, когда на улице светит солнце, мне совершенно не хотелось.

Ждала я минут десять. Из-за угла выскочила собака и бросилась через дорогу, потом с громким кудахтаньем выпорхнули две курицы, а вслед за ними появилась толстая баба лет пятидесяти. Она размахивала руками и кричала:

– Кыш…

Заметив меня, нахмурилась, торопливо оглядела с ног до головы и крикнула, хотя находилась метрах в пяти от крыльца:

– Вы ко мне?

– А вы администратор?

– Администратор, – с трудом поднимаясь по ступенькам, пробормотала она. – Замучили, проклятые. Хотела цветы посадить, вскопала палисадник, а там в изгороди одни дыры, то собака спит, то куры копошатся. Разве что вырастет? Никакой культуры. На свидание приехали? – спросила она без перехода.

– Я сестру ищу, – усмехнувшись, ответила я. – Носова Нина Константиновна. У вас не останавливалась?

– А как же… Вчера приехала. А с утра в район на рынок отправилась, автобус в два будет.

– Ясно, – кивнула я. – А передать ничего не просила?

– Нет. Да приедет скоро, говорю, автобус в два…

– Можно я сумку оставлю?

– Конечно. Вон в угол поставьте.

Я бросила сумку в угол, улыбнулась, сказала: «Спасибо» – и направилась к двери, машинально отметив: «Всего труднее улыбаться».

В магазине купила бутылку минералки и зашагала по центральной улице поселка. Через десять минут поселок остался позади, слева автобусная остановка, дорога в рытвинах и ухабах вела в райцентр. Пройдя с полкилометра, я свернула в сторону от дороги и вскоре лежала под высокими деревьями, раскинув руки и наблюдая за плывущими облаками сквозь ветви деревьев. Я улыбалась и, кажется, была совершенно счастлива. Одиночество такое восхитительное ощущение…

На солнце меня разморило, и я задремала, а открыв глаза, сразу же посмотрела на часы: пятнадцать минут четвертого. Нинка должна уже вернуться…

Нинка в компании администраторши сидела на крыльце. Завидев меня, поднялась и сделала несколько шагов навстречу, потом, точно опомнившись, заревела и начала причитать:

– Лиечка, сестренка моя…

– Чего это тебя разбирает? – удивилась я, Нинка кашлянула и замолчала. Мы неловко обнялись и поцеловались. Тетка, наблюдавшая за нами минуту назад с умилением, теперь насторожилась, мне ее разочарование понятно: особо трогательной сцены не получилось.

– Пойдем, – заволновалась Нинка и добавила, оборачиваясь к администратору: – Посидим в комнате, неловко тут на людях…

– Идите, идите, – с готовностью поддакнула тетка, а я усмехнулась: ни одной живой души по соседству не наблюдалось. Я подхватила сумку, и мы зашагали в конец коридора.

– Вчера приехала, – принялась объяснять Нинка. – Одна во всей гостинице ночевала, вот страх-то… Хорошо, дежурная добрая, часов до двенадцати с ней сидели, чай пили… Хорошие здесь люди.

– Это точно, – согласилась я, а Нинка посмотрела на меня испуганно.

– Я в район ездила, на рынок. Орехи здесь копейки стоят, взяла пять килограмм, Юлечке. У нас разве укупишь?

Мы вошли в номер: большая комната с одним окном, шесть кроватей с левой стороны и шесть с правой. Душ отсутствует, туалет во дворе. Я вздохнула и села на стул возле стены, стул жалко скрипнул.

– Поешь чего-нибудь? – предложила Нина. – У меня бутерброды есть.

– Не надо, – отмахнулась я. – Обедала…

– Ты извини, что я тебя не встретила, я ведь не знала, во сколько тебя… – Нинка села за стол, старательно отводя глаза. Сестра старше меня на шестнадцать лет, мы с ней никогда близки не были, а после смерти родителей виделись не больше десятка раз, хотя и жили в одном городе. Но все пять лет, что я провела в этом богом забытом месте, Нинка регулярно писала мне и даже присылала посылки. Сейчас, испытывая неловкость, она все-таки спросила: – Что думаешь делать?

Тошнит меня от таких вопросов, но Нинка моя сестра, и я, пожав плечами, ответила как можно мягче:

– Жить, разумеется.

– Понятно, что жить, – вдруг разозлилась она. – А как? Хочешь домой ехать?

– Само собой, куда же еще?

– Да куда угодно. Вернешься домой – и что? Твой Славка тебя в покое не оставит, опять начнется… А чем кончится, ты знаешь.

Я нахмурилась и уже было рот приоткрыла, чтобы ответить, но передумала, похлопала Нинку по руке и сказала:

– Не беспокойся, все будет хорошо. Устроюсь на работу. Жизнь наладится…

– Наладится, как же… Я бы на твоем месте… – Она сбилась и, пряча глаза, перешла на ласковый шепот: – Я ведь тебе писала, Сережа как женился, ушел в твою квартиру. Они с Андреем и раньше не ладили, а уж теперь… Юлечка часто болеет, а Татьяна беременная, в сентябре родит. Куда им с двоими детьми?

Сережа – это мой племянник, со вторым мужем Нинки – Андреем – они и в самом деле никогда не ладили. То, что он живет в моей квартире, для меня новость, но, в конце концов, это не моя квартира, а квартира родителей, и Нинка, по совести, тоже имеет на нее право.