Тайна, покрытая мраком

– Сперли? То есть ты подозреваешь, что Вовка в деле?

– Да я просто так сказала, ничего я не подозреваю. Ну, Ольга, вляпалась, дура, по самые уши.

Девица попросила остановиться и полезла из машины, чему я не препятствовала. Все, что могла, она, похоже, мне уже рассказала. Вопрос, что делать дальше? Если Ольга звонила своему дружку, то сейчас, скорее всего, к нему направилась. Мужик – не девица, к нему с вопросами не полезешь. Я-то точно не полезу, здоровье дороже. Они, ясное дело, жулики. Но если ничего страшного за полгода не произошло, то, может, и дальше обойдется. Поняли: бабка им не по зубам и отступились. Хотя, если Светка подружке про паспорт расскажет, забеспокоятся, конечно. Надо бы в полицию… но не хочется. Не люблю я всю эту волокиту… заранее зубы сводит… Для начала надо с Теодоровной посоветоваться. Решит бабка супостатов правосудию сдать – пойду, а пока лучше в квартиру на Михайловской заглянуть. Чего меня туда так тянет, я и сама понять не могла, то есть я, конечно, лукавила. Очень хотелось проверить: там ли записка? Или внучок успел в квартиру наведаться?

Подъезжая к дому, я заметила соседку, она стояла на балконе и курила, задумчиво глядя в небеса. Должно быть, гадала, следует ли ждать хорошей погоды? Дождь кончился, но солнце показаться не торопилось. Июль, а я еще ни разу не купалась. Может, и хорошо, что лето не задалось, бабку надолго не оставишь, а в жару в доме сидеть обидно. Следующим летом обязательно в Турцию махну… и я по обыкновению принялась мечтать. Помнится, в прошлом году я тоже мечтала, купила два купальника, четыре новых платья. Очень рассчитывала на романтическую встречу с последствиями, в смысле, с приятным продолжением. Турки меня не интересовали, девушка я разумная. Очень подошел бы молодой человек, к примеру, из Германии. Хотя и соотечественником я бы пренебрегать не стала. Оказалось, что классных девчонок в Турции хватает и без меня. И все в новых купальниках. Я так и осталась ни с чем, если не считать смутного подозрения, что отпуск прошел впустую.

Воспоминания удовольствия мне не доставили, и из машины я выходила с легкой обидой на свою женскую судьбу. До квартиры оставалось два метра, когда я замерла в ожидании: как поведет себя дверь? Потом решительно взялась за ручку… дверь оказалась заперта. Что-то новенькое. Не зная, как отнестись к данному факту, я достала ключ и вскоре переступала порог квартиры в некотором напряжении. Никто не выскочил навстречу с громким воплем. Жилище, как и в прошлый раз, было необитаемым. Однако наметились перемены. Прежде всего записка со стола исчезла. Это я заметила сразу, лишь только заглянула в комнату, но подошла к столу и тщательно все осмотрела вокруг: что, если записку унесло ветерком, бог знает откуда здесь взявшимся? Но нет, ни под столом, ни под шкафом записки не было, и под креслом она не завалялась. Выходит, кто-то ее забрал. И почему это должно меня удивлять, если именно на это я, то есть бабка, и рассчитывала. Однако я продолжала оглядываться с сильнейшим недоверием. Все вокруг выглядело как в прошлый раз… и не так.

Я заглянула в шкаф, одежду всю переворошили, а вчера лежала аккуратно сложенная. В квитанциях тоже основательно порылись и ящики комода вниманием не обделили. Во мне зрело подозрение: кто-то проводил обыск, как я накануне, но в отличие от меня куда меньше заботился о том, чтобы скрыть следы вторжения, хотя ящики прикрыли аккуратно и их содержимое по полу не раскидывали. Либо сам хозяин здесь что-то искал, либо нас посетили воры, но, убедившись, что в квартире нет ничего ценного, ушли себе с миром и дверь захлопнули. Интеллигентные люди. Я перевела взгляд на портрет и криво усмехнулась. Мишаня сверлил меня взглядом и улыбался куда пакостнее, чем вчера. Тут же созрел третий вариант: в квартире куролесил покойный братец, а не хозяин и даже не воры. Но эти сказки мы бабке оставим. В любом случае записки уже нет, будем ждать развития событий. Я направилась к выходу, чувствуя некое жжение в затылке от весьма настойчивого взгляда. Повернулась и зачем-то погрозила Мишане кулаком.

Стоило мне оказаться на лестничной клетке, как дверь справа распахнулась и появилась соседка.

– Опять ты? – спросила она.

– Зашла проверить квартиру, – пожала я плечами.

– Проверяй как следует, ночью гости были.

Я шагнула к ней с замиранием сердца, а она сложила руки на груди и сурово поджала губы.

– Не томите, – предупредила я, чувствуя повышенное возбуждение.

– Часов в двенадцать слышу, за стеной ходит кто-то, – склонившись к моему уху, зловеще начала Татьяна. – Я на балкон. Шторы на окнах плотненько задернуты, но свет все равно пробивается, тонюсенько так, но я углядела. А там все ходят и ходят.

– Никто не стонал? – спросила я со вздохом, решив, что рассказ соседки – плод неуемной фантазии.

– Нет, – удивилась она. – А кому стонать-то? Или ты думаешь, они жильца… того?

Тут мы уставились друг на друга в великой растерянности, обе поняли, что мы о разном, но не могли сообразить, в котором месте наши дороги разминулись.

– Что было дальше? – кашлянув, спросила я.

– В полицию позвонила, – ответила соседка. – Пусть разбираются. Если в квартире никто не живет, так и по ночам бродить нечего, а если живет, пусть документ предъявит, что здесь на законном основании.

– Разумно, – кивнула я. – И что полиция?

– Велели хозяйке звонить, вот что. А у меня и телефона-то нет, пока я с ними ругалась, за стеной все стихло. Я стала в дверной глазок наблюдать, выйти побоялась, мало ли что. Смотрю, дверь открывается, и выходят двое. Один высокий, худой, другой ростом поменьше и в плечах пошире. И по лестнице шмыг.

– А лица разглядели? – спросила я, хотя что мне за дело до их лиц, если я понятия не имею, как выглядит Андрюшенька.

– Совершенно бандитские рожи, – вынесла соседка вердикт.

– Раньше вы их тут не встречали?

– Да вроде нет. Если честно, не очень-то я их разглядела, – она вздохнула, посмотрела на меня с печалью и продолжила: – Я соседей поспрашивала… говорят, бывшего хозяина квартиры зарезали. Правда, не здесь, но все равно беспокойно. Дурное место.

– Наверное, это хозяйкин внук был с приятелем, – заметила я, с намерением ее успокоить. – В квартире все на своих местах, я проверяла.

Соседка досадливо махнула рукой и дверь захлопнула, а я побрела к своей машине. Очень заманчиво было предположить, что приходил в самом деле внучок, но с какой стати ему рыться в старых квитанциях? Нет, что-то не сходится. Гадай теперь, кто записку взял. Этим-то двоим записка зачем могла понадобиться? Допустим, хозяин был в квартире, а потом явились двое неизвестных… Хотя, могло быть и наоборот, то есть Андрей приходил с приятелем, а рылись еще до него… В общем, ни до чего толкового я так и не додумалась и здорово разозлилась. Злилась я в основном на себя, а досталось Теодоровне. Но вернувшись домой, я первым делом решила успокоить Любку.

– Жива-здорова твоя Софья, только зовут ее Ольга, и она нагло врет, что здесь никогда не работала.

Любка выслушала мой рассказ, прижимая руку к сердцу, а потом сказала:

– Ленка, ты не злись, только я ничего не поняла. Если она Ольга, то почему по паспорту Софья. И куда та, что Софья, делась, если ее паспорт оказался у Ольги?

– Уясни главное. Угроза исходит не изнутри, а снаружи. Ольга просто воспользовалась чужим паспортом, переклеив фотографию.

– Что делается, – ахнула Любка. – Бабушку хотят ограбить?

– Возможно, но мы с тобой настороже, не позволим супостатам лишить старушку нажитого непосильным трудом.

– А Витьку опять где-то носит. Как думаешь, он с супостатами заодно? Надо на эту Ольгу в полицию заявить. Пусть разбираются, почему она вдруг стала Софьей.

– Уйдет в глухую несознанку и скажет, что с паспортом мы сами намудрили.

– Ничего подобного, бабушка и Витька ее узнают.

Тут я решила, что самое время поговорить с Теодоровной, и отправилась к старушенции. Бабка лежала, раскинувшись на подушках, с подозрительным румянцем на лице. Я знала, что под кроватью она держит заначку, фляжку с коньяком, и в хорошем расположении духа может пару раз за вечер приложиться. Злоупотреблять – ни-ни, но считала, что сто граммов человеку лишь на пользу. Я, само собой, не возражала, если бабке в радость, но сейчас ее привычки вызвали гневный протест. Коли ты при смерти, так будь любезна об удовольствиях забыть и умирать как положено, сказав «прости-прощай» всему земному. Опять же, на голодный желудок следовало бы поостеречься.

Старушенция открыла один глаз и спросила едва слышно:

– Новости есть?

– Есть, – сурово ответила я и замерла в трех шагах от постели, сложив на груди руки.

Бабка завозилась, устраиваясь поудобнее, разгладила кружевную оборку на пододеяльнике и начала смотреть с интересом.

– Вам фамилия Кагарлицкая о чем-нибудь говорит? – спросила я.

Теодоровна задумалась, устремив взгляд куда-то вдаль на уровне моего плеча, пожевала губами, вроде пробуя фамилию на вкус, и кивнула:

– Была у нас прима с такой фамилией. Я тогда только-только начинала, а она звездила вовсю. Такая была сука, прости Господи. С режиссером сожительствовала, он все лучшие роли ей, а мне, значит, фигу с маслом. Мне их шуры-муры по барабану, но нечего талант затирать. Я быстро их на место поставила, и ее и его.

– Не сомневаюсь, – сказала я. – А кого-нибудь ближе к историческим временам припомнить можете?

– Чего пристала, дура? – нахмурилась бабка.

– Не иначе, Милана Теодоровна, память у вас начисто отшибло. Вы бы с коньяком завязывали, – я извлекла из кармана паспорт и сунула бабке под нос. Не спеша достав лорнет, та принялась его изучать, брезгливо морщась. – Эта девушка у вас работала, – нетерпеливо напомнила я.

– Сама знаю, что работала. Сонька-вертихвостка. Дура и неумеха. Выгнала я ее. А паспорт откуда? – нахмурилась старушенция.

– За холодильником валялся. Любка нашла.

– Какая еще Любка?

– Та, которая Надька или Верка. Не знаю, кто она у вас сегодня.