Осенняя коллекция детектива

Лиля взяла приемничек. Потрясла. Посмотрела. Зачем-то прижала его к себе. За пазухой звякнули спички.

Лиля Молчанова аккуратно поставила приемничек на стол, взяла полено, сунула печке в пасть. В консервной банке обнаружился оплывший огарок свечи, и Лиля зажгла его, вытянув из печки горящую ветку. Сразу стало необыкновенно, сказочно светло.

На нарах валялись какие-то вещи, и Лиля очень удивилась, когда сообразила, что это ее одежда. Почему-то она вся была порвана или разрезана. Из куртки во все стороны лезла белая волосатая подкладка. При виде этой подкладки Лилю чуть не стошнило. Тут же валялся ее ботинок, тоже искромсанный, и она с отвращением швырнула его на пол к раздавленному трупу ее мобильного телефона. Вишневая лакированная сумка, стоимость которой так развеселила Таню, теперь состояла из трех… нет, из четырех частей. Разных по форме и размеру. Джинсы располосованы на длинные узкие полоски.

Лиля с удивлением посмотрела на свои голые грязные ноги, а потом оглянулась на приемничек. Он не исчез. По-прежнему стоял на столе.

На гвозде рядом с печкой горбились какие-то вещи. Лиля стащила их и посмотрела – ватные штаны, телогрейка и брезентовое сооружение с капюшоном. Лиля мигом натянула штаны и телогрейку, от них крепко несло гарью, рыбой и еще чем-то, затянула брезентовую веревку на поясе, застегнула все пуговицы на телогрейке и даже засмеялась от счастья.

У нее есть печка, дрова, телогрейка и штаны. Так просто ее не возьмешь.

Еще у нее есть чайник. Если, допустим, держаться одной рукой за дверь, чтоб не потеряться в пурге, можно нагрести в чайник снега, и тогда у нее еще будет кипяток – попить.

Лиля подхватила чайник, отвалила от двери чурбак, решив ни за что не отпускать его деревянную спасительную шероховатость, стала на четвереньки и, жмурясь и отворачиваясь от ветра и метели, стала одной рукой грести снег. Чайник она зажала между коленей. Она не знала, сколько времени прошло, много или мало, но вскоре поняла, что больше не может: холод жалил ее, и руку, и ноги она опять почти не чувствовала. Она ввалилась обратно в свой рай, приперла дверь чурбаком, сунула чайник на печку и вытерла лицо.

На столе стоял приемничек под названием «Пионер».

Его нельзя включать – вдруг он заработает? Если так, она не справится с собой.

Она будет слышать голоса и ни слова не сможет сказать в ответ, и паника вырвется и убьет ее. Никак нельзя, чтобы ее убила паника, после того как ее не убили ветер и холод. Они сделали бы это… красиво и быстро.

А паника будет терзать и мучить ее долго.

Лиля подошла к столу, задевая головой потолок. За шиворот сыпалась труха, зато там не было никаких снежных пауков.

Она взяла бутылку с зеленой, криво приляпанной бумажкой, жидкость плеснула внутри. Лиля отвинтила крышку и понюхала. Сомнений не было никаких, она зажмурилась и глотнула. Раз, другой, третий.

На той планете, с которой принес ее звездолет, она непременно закашлялась бы, слезы выступили бы на глаза, она стала бы хватать себя за горло и дышать открытым ртом.

На этой планете она крепко вытерла рот рукавом телогрейки и громко сказала «спасибо!» тем, кто оставил здесь водку, спички, дрова, телогрейку, свечку.

Тем, кто оставил Лиле Молчановой жизнь.

Хотя бы на какое-то время.

Потом она решительно включила приемник.

Никакой паники не будет. Лиля Молчанова просто вытолкает ее вон из своего убежища. Если ей предстоит еще какое-то время пожить до смерти – она будет жить с музыкой. В прямом смысле этого слова.

– В эфире радио «Пурга» и Олег Преображенцев.

Лиля села на нары.

– Я хочу повторить главную сегодняшнюю новость. Пропала моя соведущая Лилия Молчанова, вы все ее прекрасно знаете по нескольким программам, которые мы провели вместе. Если вам что-нибудь известно о ней, звоните нам, пограничникам или по любому из дежурных телефонов. Нам обязательно передадут. Лиля, если вдруг ты меня слышишь…

– Я тебя слышу отлично, – негромко сказала Лиля в землянке.

– …позвони немедленно.

– Я не могу позвонить, Олег.

– Мы тебя ищем. Мы тебя найдем. Держись, где бы ты ни была.

Она вдруг увидела его – в наушниках, перед микрофоном. Желтое от загара остроугольное лицо, узкие глаза.

– Ровно в пять, как обычно, новости, а сейчас песня «Кажется» группы «Ума Турман». Вы помните, дорогие радиослушатели, мы договорились, что сегодня я ставлю ее каждые полчаса на тот случай, если Лилия Молчанова нас слышит.

«…Я помню черные края этой бездны. Я слышал пение живущих там вечно. Я понял, что слова теперь бесполезны, я видел небо – оно бесконечно. Кажется, никогда нам на планете этой не встретиться, просто рукой махнуть – и голос почти не слышен. Просто: «Пока, пока!» – и молча пойду я вниз по лестнице. Может, когда-нибудь музыка станет тише».

Минут за двадцать до окончания эфира в студию влетела Алена. Преображенцев сдернул наушники:

– Что?!

Она покачала головой. Никаких новостей – из тех, что он ждал, – хотя к поискам подключились военные. Впрочем, толку от них мало – где искать? Город обшарили от чердаков до подвалов, а дальше?..

– Там к тебе пришли. Точней, приехали. Ты бы спустился.

– Кто приехал?

Алена взглянула на него:

– Родственники. Из тундры. Хотя, может, они тебе и не родственники.

У Олега Преображенцева похолодел затылок. Если к нему пришли люди из тундры, значит, знают об… охоте. Пришли предупредить или сообщить что-то.

Он быстро расставил метки, выбирая и рассчитывая по времени песни – чтобы эфир докатился до финала без него.

– Попрощаться за тебя? – предложила Алена.

– Как хочешь. – Ему стало все равно.

– Олег, – окликнула она, когда он был уже у двери, над которой полыхала надпись «Микрофон включен». – Если они что-то знают… и тебе скажут, позвони сразу же. Ладно?

Он кивнул.

– Ромка внизу, – сообщил попавшийся в коридоре Шахов. – Слушай, а кто это? И чего их принесло в пургу?

Преображенцев напялил куртку и бегом бросился вниз по широкой и тихой лестнице, напоминавшей такую же на речном вокзале. Привычный, цивилизованный, «радийный» мир остался позади.

Ни черта не помогла цивилизация. Спасовала. Не справи- лась.

И вместе с ней спасовал и не справился он, Олег Преображенцев.

Возле подъезда «Пурги» в синем свете уличного фонаря стояла нарта, запряженная восемью собаками. Девятая лайка, запасная, была пристегнута прямо к нарте, а не к главному потягу – значит, упряжка пришла издалека. Собаки стояли и сидели спокойно, только жмурились от ветра, выставив вперед короткие мохнатые уши, чтоб не попадал снег. Возле нарты топтались Ромка Литвиненко и невысокий человек в капоре, отороченном росомашьим мехом, который, как известно, не индевеет даже в самый жестокий мороз.

– Тебя спрашивает! – сквозь метель прокричал Ромка.

– Ты Олег? – Невысокий, отороченный мехом, голоса не повышал, но говорил как-то так, что все было слышно. Вой метели не заглушал его.