Тринадцатая дочь

Ни красой, ни высотой не удивляет,

Скромно прячется среди камней,

Только чары навьины снимает,

Возвращает жар в сердца людей.

Муж жену нежнее обнимает,

Дети с ласками к родителям спешат,

Даже бабка с дедом вспоминают,

Те слова, что Жар-травой шуршат.»

Утром встала – вроде всё тихо. Ну, я котёл на огонь поставила, свежей крапивы заварить, а сама решила умыться по-быстрому и силок проверить. Вдруг попался кто. Хоть супчику наварим.

В силок зайчишка попался. Тощенький такой. В другое время я бы его отпустила, но тут хоть бульончику Прову сварю. А обрезки всякие дам Мякишу поглодать – всё еда.

К пещере подходим. Тихо. Неужели сегодня, наконец всё обойдётся?

АГА! Обойдётся! Как же!

Пров лежит, где и лежал. Только связанный крепко-накрепко. А каждая верёвка – с мою руку толщиной. Пров звука не издаёт, а только видно, что верёвки эти муки ему страшные приносят. А почти перед самым входом в пещерку пиявка разлеглась с хорошую корову размером. Да ладно бы просто лежала, она ведь, тварь такая, плюётся ещё. А как плюнет, так из её плевка сразу змея появляется – и к Прову, а на нём уже верёвкой заплетается.

Ну, всё! Кончилось моё терпение!

Сама не помню, как я через эту тварь перепрыгнула, схватила кипящий котёл – да на пиявку. Она и лопнула!

Ну, я ошмётки-то в костёр смела, чтобы не валялась эта пакость под ногами, да не смердела, потом верёвками, что Прова опутывали, занялась. Тронула одну, а она, как лёд холодная. У меня даже руки свело. Каково же Провушке приходится?!

Сделала я факел, да аккуратненько, чтобы Прова не обжечь, ткнула в одну из верёвок. Она враз змеёй оборотилась и тянет морду ко мне, чтобы укусить. Но Мякиш, друг мой верный начеку. Он такое место у змей на затылке знает – один укус – и всё кончено. Я эту змеюку выдернула, оттащила подальше, и мы с Мякишем со второй расправились. Не меньше десятка мы их растащили. Только последняя решила с нами не связываться, а сама в траву уползла.

Освободили мы Прова, а он всё равно, как заледенелый лежит. Я уж ему и руки-ноги растирала, и дыханием согреть пыталась, Мякиш животиком тёплым на грудь лёг. Но всё без толку.

Обняла я Провушку и заплакала. Видно, горючими слёзы мои оказались, оттаивать Провушка начал.

И шепчет мне тихонько:

– Неугодушка, а домой-то тебе не пора? Трав-то ты целый стог набрала. Добираться домой долго придётся.

– Да я всё понимаю, вот только соображаю, как бы мне и тебя и травы дотащить. Эх, пожадничала Жданка, хоть бы какую лошадёнку дала. Травы в Слободе очень нужны. Не принесу вовремя – останутся наши мужчины замороженными без жара в груди.

– Так брось меня тут. Отнеси травы. Потом за мной вернёшься.

– Ага, тебя бросишь. На пять минуточек оставлю, так к тебе всякая нечисть липнет. А пока я с травами туда-сюда ходить буду, тут столько всякого понаползёт, что я тебя и не отрою. Нет, дружочек, нам всем вместе выбираться надо. Вот только как, придумать пока не могу.

– А ты Мякиша запряги.

Шутник!

– И его запрягу, и сама впрягусь, вот только во чтобы впрячься, чтобы тебе остатки костей не переломать.

* * *

Препираемся мы, таким образом, а небо над нами вновь потемнело. Видно, теперь и впрямь конец пришёл. Я даже глаза закрыла, чтобы не видеть, какая очередная пакость нам на голову свалится.

Потом всё-таки приоткрыла щёлочку. Ну, интересно же!

А на полянке стоит карета, точь-в-точь из моего сна: вся золотая, а кони серебряные. Как тряхнут гривами, и словно жидкое серебро струится. Выходит из дивной кареты женщина необыкновенной красоты – настоящая королевишна, и к нам.

– Ну, здравствуй, Провушка, вставай, сыночек, что-то ты залежался.

А тот, как на пружинах подпрыгнул. И все мои повязки, словно осенние листья с него посыпались. А под повязками – вот чудо-то! – никаких ран не осталось. Прямо ни одной царапинки. Никогда мне такой волшбы видеть не доводилось. Я от таких чудес просто окаменела вся. Шевельнуться не могу и не одного слова вымолвить не в силах. А королевишна, магиня великая строго так у Прова спрашивает:

– Это что же такое, Пров? Как это получилось, что ты ни с какой нечистью справиться не смог? Ты же без пяти минут боевой маг, а тебя девочка спасала от неминуемой смерти. Ведь если бы не её отвага да находчивость, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

А Пров голову опустил и пробормотал виновато:

– Прости, мама, правду ты говоришь, если бы Неугода меня не выручала, не миновать бы мне погибели. Вот только почему-то я не одного заклинания в нужный момент вспомнить не мог. Сам не знаю, почему.

Нахмурилась волшебница.

– С тех пор, как Булат умер, странные дела на вашем факультете творятся. Пора бы уже с этим разобраться. А раны ты себе тоже заговорить не мог? Хотя бы временно, чтобы до знахаря добраться?

Тут Пров голову поднял и улыбнулся, да так улыбнулся, словно солнышко взошло.

– Ох, мама, если бы ты только представить могла, как Неугодушка лечить умеет. Вот право слово, так бы болел и болел, только бы она меня всегда лечила.

– Балабол, – засмеялась магиня и хотела шутливо Прова по затылку шлёпнуть, только не достала.

А я так и стояла онемелая перед этими красивыми любящими людьми. Настоящими волшебниками. И платье у меня было из репьёв и соломы, ноги, как копыта у козы, про то, что у меня на голове, даже думать было страшно, да ещё царапина во всю щёку от пера проклятого. Ну, мне-то царапина-другая красы не прибавит, не убавит, а только чувствовала я себя ужасно неловко.

Думаю, в какой куст бы спрятаться, а красавица-магиня прямо ко мне, да в пояс кланяется.

– Ну, спасибо тебе, Неугода Богдановна за сына-недотёпу. Повезло моему последушку-простачку такую девушку замечательную встретить.

А я стою и не знаю, как ей объяснить, что Пров-то хороший, вообще замечательный, а это я недотёпа и простушка.

А волшебница улыбнулась мне ласково.

– Ты молодец, Неугодушка. И я буду очень рада, если мы с тобой подружимся, только сейчас давай поторапливаться. Не успеем сегодня ночью до рассвета всех околдованных отваром Жар-цветка напоить – всё прахом пойдёт. Я потому и бросила все дела и помчалась в Слободу людей спасать.

Тут я отмерла.

– Как же так? – Спрашиваю. – Мне бабушка Назарея седьмицу на сбор цветов и дорогу отвела. У меня же ещё два денька в запасе.

А матушка Прова мне и говорит: