Тринадцатая дочь

Так ночь и прошла. Небо на востоке розовым сделалось, как яблочко румяное.

И всё вроде так хорошо было, просто весь мир обнять хотелось… Только мне было немного грустно. На исходе ночи умчалась Светозара в своей волшебной карете. Да и Пров куда-то пропал. Видно, напугала его Аглая срочной женитьбой. А он ведь говорил, что ещё слишком молодой для этого. И стало мне очень обидно. Не потому, что замуж не взял, а потому, что сбежал по-тихому, и даже не попрощался.

И теперь сидели мы с Мякишем на лавочке у калитки, и щурились на восходящее солнышко. Наверное, оно было очень ярким, потому что у меня очень щипало глаза.

Тут и сёстры мои из дома вышли. Аглая, видно продолжая начатый разговор, громко произнесла:

– Я всю ночь промучилась, думала, что мне на Неугодкину свадьбу надеть. Наконец решила: я белое платье надену, прозрачное, алыми розами расшитое, а на голове венец из роз и у пояса розу, ну, а туфельки самые простые: беленькие с розочками.

– А я, – подхватила Злата, – платье золотое надену, а волосы так вверх подниму и вплету в них золотые бубенчики.

– А я, – вступила Конкордия, – платье себе сделаю, как у одной заморской герцогини видела. Представляете, разноцветные шёлковые ленты во много слоёв, а у пояса их тонкая золотая цепочка связывает. И с головы тоже водопад этих лент от маленького золотого веночка.

Я шагнула им навстречу.

– Девочки, – сказала я, – а свадьбы не будет.

II

– Сбежал всё-таки?! – ахнула Аглая.

Она сама, бедняжка больше двух десятков лет суженого ждёт. У неё все мысли только о замужестве. Не своём, так хоть чужом.

– Ещё бы не сбежал, – хихикнула Ждана, – вы только гляньте на это чучело. Какой же дурак на ней женится?

– Неугода не чучело. Это всё от одежды. Одевается она безобразно. Просто без слёз не взглянешь», – сказала Конкордия.

А я так и стою перед ними босая нечесаная в репейно-соломенном кринолине. И тут я заплакала. Ото всего сразу. И от усталости, и от пережитых страхов, когда мы с Провом от чудищ разных отбивались, и от обиды на сестёр, и… и на Прова. Даже не попрощался…

– А ну, хватит каркать, вороны! – Громко крикнула от крыльца Береника.

– Действительно, сами себе всякой ерунды напридумывали, а Неугода вам виноватая, – поддержала её Владилея.

– И вообще, Неугоде учиться надо, а не замуж бежать. Она же умная, только ничего еще в жизни не видела, – говорит Береника, – что же ей теперь кольцо на палец – да к прялке? Да она же сгниёт тут с вами. Ей точно мир повидать надо. Ума набраться.

– Вот бы ей ещё в Академию магов. Может, она магессой стала бы не хуже бабушки Назареи, – добавила Владилея, – да только бабушка не позволит.

Мне стало так интересно, что слёзы сами высохли. Ух ты! Целая Академия, где на волшебников учат.

– А что это за Академия, и откуда вы про неё знаете? – Удивилась я.

– Да мы же там учились. Береника шесть лет, а я четыре.

– А почему же…

– Бабушка нас забрала. Беренику вообще перед самым выпуском. Дескать, матушка помирать собралась, детишек в последний раз повидать хочет, слово материнское напутственное сказать. Ты ещё маленькая была.

– А учиться там здорово было, – вздохнула Береника.

Владилея заплакала и убежала в дом. Береника посмотрела печально ей вслед.

– Восемь лет с тех пор прошло, чего уж теперь… А Владка всё никак учёбу в Академии забыть не может и плачет каждую ночь. Мой тебе совет, беги из дома, пока бабушка тебя не удерживает. Может, тебе повезёт, и ты сможешь на магиню выучиться. Мне Светозара сказала, что у тебя потенциал хороший.

Я хотела про этот потенциал спросить. Что это такое? Но спросила я о другом.

– А где эта Академия?

– От нашего дома надо идти строго на восток. Если не заблудишься, то недели за две-три доберёшься. К экзаменам должна успеть.

Береника ушла, а я задумалась над её словами. Может и впрямь мне в эту Академию отправиться? А то ведь я и вправду нигде не бывала, ничего не видала. Меня же пока бабушка Назарея в Скалистые Горы за Жар-цветком не отправила, я и за околицу-то редко выходила. Только травок каких-нибудь набрать. А тут целое путешествие. Страшновато, конечно. Да и примут ли меня в Академию? Хоть Береника и сказала, что я умная, но разве этого для чародейской Академии хватит. Ну, не примут, и ладно. Я хоть на волшебников посмотрю. А там может уборщицей устроиться смогу, или посудомойкой. Пока я таким манером размышляла, ко мне конюх с женой подошёл, и привёл Голубку в полном снаряжении. Жена конюхова и говорит:

– Ты не побрезгуй, Неугодушка, я тебе мальчишечьи одёжки принесла. Всё чистенькое, стиранное. В штанах-то путешествовать удобнее, чем в юбках-то.

А конюх хохочет:

– А из платья твоего соломенно-репейного мы Бушуйке парадную будку сделаем. Будет там подружек принимать. А ещё тебе вот две сумы перемётные, в них всё возить удобно: хоть одёжку, хоть еду. А для Мякиша я коробок сплёл. Устанут ножки за лошадью бежать, в коробке поедет как фон-барон в карете. Я туда и сенца свежего подложил. Езжайте, ребятушки. Пусть дорожка сама вам под ноги катится. А мы тут каждый день вас добрым словом вспоминать станем – кабы не вы, так и ходил бы наш старшенький замороженным.

А раз они так говорят, видно и правда мне пора в дорогу отправляться. Ну, значит, так тому и быть.

И вот только я на Голубку села, словно в спину меня толкать кто-то начал, из Слободы уехать торопил. Ну, мы и поехали. Пока по слободской улице проезжали, каждый нам в мешок что-то хорошее клал: кто гуся целого копчёного, кто пирожков горячих, кто каравай свежий. Береника с Владилеей две стопки книг притащили – учись, сестрёнка.

А как выехали из слободы, решила я пешочком пройтись. Голубку и так загрузили сверх меры, а я ещё накатаюсь верхом. Тем более что красота-то кругом такая, и словами не передать: песок на тропинке мягкий, словно мука, а травки вокруг, да цветочки прямо душу радуют. А спешить-то особенно незачем. Если до Академии пешим ходом не больше трёх недель, то уж верхом-то я всяко успею. А, может, мне повезёт, и я ещё Прова в дороге повстречаю. Жаль только, с матушкой и батюшкой я попрощаться не успела. К моему отъезду они ещё из опочивальни не выходили.

* * *

Только что это вдруг такое? Вроде только что здесь этой пакости не было. Чертополох стоит, чуть не с Голубку ростом, и растёт, зараза. Прямо видно, как растёт. Уже вдвое выше Голубки стал, и листья-лапищи на полполянки распустил.

Почему-то мне этот сорняк ужасно не понравился. Не был он похож на обыкновенное растение. Уж не колдовское ли это создание?

Пока я чертополохом любовалась сзади послышался топот копыт. Я обернулась. По дороге во весь опор ко мне мчался всадник на огромном вороном коне. Я вгляделась повнимательнее, и сердце моё затрепыхалось перепуганным воробьём. Неужели?! Пров. И это не обман зрения.

А Пров закричал мне:

– Неугодка, замри! Не шевелись, стой на месте!

Да я, собственно, и так стою. И вовсе не собираюсь от Прова убегать. Что его так взволновало? Может быть, здесь какой-то хитрый капкан спрятан. Я огляделась. Ого, а чертополох-то времени не терял. Мы с Голубкой теперь были почти полностью окружены разлапистыми листьями с острыми шипами. Вот дрянь какая. Я швырнула в шипастый лист, почти подползший к Голубкиным ногам свой новый ножичек, который мне кузнец из перьев бритвопёрых галок выковал. Лист обуглился, а соседние отползли со злобным шипением, открывая узкий проход. Пров, уже подъехавший к нам, приказал:

– Осторожно выбирайтесь отсюда. Стараясь не касаться листьев. Там за кустами речка, сама помойся и зверьё прополоскай, чтобы точно знать, что ни капли яда не осталось.

– А мой нож?

Новый, между прочим. Из галочьих перьев!

– Сам достану. Это навий чертополох. Если хоть малюсенькая капелька останется, то прямо в живом теле прорастёт. Он так расселяется. Видишь, тушку зайца. Бедолага его в себе носил, пока не умер. Давай скорее, а я пока с Чертополохом Бурьяновичем побеседую, – сказал он, спешиваясь.

– Колдовать будешь? – заинтересовалась я.

Никогда вблизи волшебства не видела. Меня бабушка всегда из терема выгоняла, когда колдовать собиралась. А то, как Светозара Прова на ноги поставила, я и разглядеть толком не успела. Но Пров почему-то смутился.