Добрые и сильные

– Хозяин – барин. Иди.

– До завтра.

– До свидания.

Глава 3

Надев белый халат, Медведев шел по коридору. Медсестра со стерилизатором в руке шла ему навстречу.

– Вы к кому? – спросила она, увидев посетителя.

– К Сидоренко.

– А. Он в десятой.

– Спасибо. Как он?

– Ужасно.

Медсестра свернула, переступая порог открытого кабинета. А Медведев пошел дальше, смотря на таблички. Дверь 10 палаты бала закрыта, и Медведев по привычке сначала постучался, а потом уже вошел в небольшую, с четырьмя койками, комнату. Три из них были заняты, на четвертом, привалившись к свернутому матрацу, сидел и скучал Егоров. Увидев Медведева, он тут же вскочил.

– Наконец-то, капитан.

Больные с двух коек отсутствовали, их постели были заправлены и лишь на третьей, вытянувшись на спине, лежал человек. Боксера и олимпийского чемпиона в нем узнать было трудно. Бледный, с заострившимся носом, с черными веками и волосами, ежом торчавшими над слегка выпуклым лбом. Он не шевелился, и только одеяло на груди поднималось от слабого дыхания.

– Как он?

– Сейчас спит. Ему вкололи успокоительного, а до того устроил бучу.

– Что такое?

– Да ему сказали, что жена умерла, ну, он и дал всем прикурить.

– Не надо было говорить.

– Да санитарка, яга, ляпнула. Так бинты знаешь, как летели. Все здесь в кровищи было. Видишь, пол еще мокрый – замывали.

– А рана как?

– Сама по себе не тяжелая. Что-то там задето, правда, но жить можно. Только он на себе все разорвал, какой тут, к черту, рана. Если бы не я, они бы не справились с ним.

– Еще посидишь ночь?

– Я-то? Да жрать охота. Мне тут принесли больничный обед, так от него только живот пучит.

– Иди, поешь. Я посижу пока. А утром тебя сменят.

– Есть. Спасибо, капитан, я скоро.

Медведев сел на свободную койку, хотел взяться за сигареты, но убрал в карман пачку и расстегнул молнию куртки. Посмотрев мельком на раненого, он удивленно задержал свой взгляд на его лице. Карие глаза того были раскрыты и смотрели на него вяло и рассеянно. Тут же поднявшись, Медведев подошел к нему, взял стул и сел ближе к изголовью.

– Здравствуй, Сережа, – как мог доброжелательнее проговорил он, кладя ладонь на расслабленную кисть больного. – Как ты?

– Плохо, – тихо проговорил Сидоренко, отводя глаза. – Ира вот умерла.

– Что же поделать, Сережа…

– Ничего, – согласно прошептал тот. – Только умереть самому.

– Не надо, Сережа. Это ей не поможет.

Раненый глубоко, со всхлипом, вздохнул и отвернулся.

– Я хочу тебя спросить. Тот пистолет, что был у тебя. Где ты его взял?

Сидоренко промолчал, только чуть качнул головой.

– Откуда он у тебя?

– Нашел, – сдерживаясь, прошептал хрипло и сдавленно Сидоренко.

– Я его оформлю, как взятый в лесничестве при обыске. Ты его даже не видел. Понял?

– Зачем?

– Незаконное хранение, понимаешь. Зачем тебе лишние проблемы.

Сидоренко снова глубоко вздохнул, голова его заметалась по подушке, лицо исказилось.

– Ребенок… Мы так ждали его… что они с нами сделали… За что! – он было рванулся, но Медведев схватил его за плечи и с силой прижал к кровати. – Я же нес им эту проклятую сумку, я же нес ее! Пусти! Я не могу так, не могу! Как ты этого не понимаешь!

– Сережа!

– Пусти. Я должен умереть. Я хочу умереть! Пусти!

– Сережа! Успокойся. У тебя есть родные?

– Зачем? Нет у меня никого. Теперь совсем никого.

– А отец, мать?

– Ах, это… Нет. Я жил у тетки, в Коврове. А Ира – у бабушки. Мы ее сюда, в Москву привезли, старая совсем. Зачем ты пришел?

– Я – следователь, Сережа.

– Ну так следи, а ко мне в душу не лезь. Все равно душу в суд не отдашь.

– Тебя никто ни в чем не обвиняет.